– Почему?
– Я боюсь.
– Чего, моя англичаночка?
Поля окутались вечерним мраком. Свет молодого месяца ясно обрисовал линию лба и носа Джейми и пал на лицо.
– Боюсь, что, если начну, то уже не остановлюсь.
Он посмотрел на небо, в котором висел узкий серп месяца.
– Скоро зима, ночи стали длиннее, mo duinne.
Он перегнулся через изгородь, обнял меня, и я почувствовала жар его тела и стук его сердца.
– Я тебя люблю.
Глава 32. Тяжкий труд
Через несколько дней я занималась тем, что копала на холме за домом клубни хохлатки. Я обернулась на шелест травы, решив, что меня зовут к столу Дженни или миссис Крук. Однако это был Джейми с мокрой после умывания головой, в своей обычной длинной рубахе, завязанной между ног узлом, в которой он работал в поле. Он приблизился ко мне со спины, обнял и положил подбородок мне на плечо. Мы стояли и смотрели на пурпурный закат: золотое солнце медленно опускалось за сосны. Вокруг медленно темнело, но мы не уходили, потому что нам было хорошо. Наконец я услышала, что нас зовет Дженни.
– Пора, – недовольно сказала я.
– М-м-м. – Джейми не тронулся с места, лишь обнял меня покрепче и стал смотреть на сгущавшиеся тени так, будто пытался оставить в памяти каждый камень и каждый стебелек.
Я повернулась и закинула руки ему на шею.
– Что стряслось? – спросила я негромко. – Нам следует срочно уехать?
Когда я подумала, что придется покинуть Лаллиброха, на душе стало горько, но мне было ясно, что затягивать с этим нельзя: в любой момент могли заявиться красные мундиры, и ничего хорошего бы из этого не вышло.
– Да. Завтра или в крайнем случае послезавтра. Англичане сейчас в Нокчойлуме, в двадцати милях отсюда, в хорошую погоду до нас – два дня езды.
Джейми подхватил меня и поднял на руки, прижав к груди. Кожа у него была еще теплая от солнца, он пах потом и овсяной соломой. Джейми участвовал в окончании сбора урожая; мне вспомнился ужин недельной давности, в ходе которого, как всегда, добрая и приветливая Дженни наконец признала меня полноправным членом семьи.
Жатва – тяжкий труд, поэтому после еды Айен и Джейми, как правило, начинали клевать носом. В тот вечер я встала из-за стола и отправилась в кухню за десертом – сладким пудингом. Когда я вернулась, мужчины крепко спали, а Дженни, сидевшая за накрытым столом, тихо над ними посмеивалась. Айен лежал, тяжело опустившись в своем кресле, уронив голову на грудь, и громко дышал во сне. Джейми положил щеку на протянутые по столу руки и мирно спал между деревянным блюдом и мельницей для перца.
Дженни взяла у меня пудинг, положила порции нам обеим, а затем покачала головой, глядя на спящих.
– Оба так зевали, – сказала она, – что я подумала: а если я замолчу, что будет? Я затихла – и через две минуты оба захрапели.
Она бережно отодвинула волосы со лба Айена.
– Вот и причина, по которой в июле тут появляется на свет так мало детей, – продолжила она. – В ноябре не могут бодрствовать так долго, чтобы успеть зачать младенца.
Сказанное показалось мне верным, и я засмеялась. Джейми, посапывавший рядом, задвигался, и, чтобы утишить его, я положила руку на шею. На его губах расцвела бессознательная улыбка, и он опять погрузился в сладкий сон.
– Необычно, – заметила Дженни. – Я не видела этого со времен его детства.
– Чего этого?
– Чтобы он во сне улыбался. Обычно он улыбался во сне в колыбельке, если подойдешь и приласкаешь его, и потом, когда уже спал в кроватке. Мы с мамой, бывало, подходили и гладили его по головке и ждали, улыбнется он или нет. Он всегда улыбался.
– Удивительно, правда?
Я вздумала попробовать и погладила затылок и шею Джейми. Его лицо осветилось мимолетной улыбкой, которая почти мгновенно сменилась обычной его серьезностью.
– Интересно, почему он так делает? – зачарованно спросила я.
Дженни пожала плечами и улыбнулась.
– Думаю, потому что он счастлив.
Однако уехать на следующий день нам не удалось. Посреди ночи я проснулась от тихого разговора. Я повернулась на другой бок и обнаружила, что над нашей кроватью склонился Айен, держа свечу в руке.
– Дженни рожает, – сказал Джейми, заметив, что я проснулась. Сел на постели и зевнул. – Несколько преждевременно, да, Айен?
– Точные сроки никто никогда не знает. Маленький Джейми родился позже. Я-то думаю, что лучше раньше, чем позже.
По лицу Айена пробежала нервная улыбка.
– Англичаночка, сумеешь принять роды? Или мне лучше сходить за повивальной бабкой? – спросил Джейми.
Я твердо заявила:
– Лучше пойти за повивальной бабкой.
Когда я проходила практику, при родах я присутствовала только трижды: в стерильной операционной, с анестезией, рожениц обрядили в специальные широкие рубахи, за которыми не было видно почти ничего, кроме чрезвычайно напряженной растянутой промежности и внезапно возникающей головки ребенка.
Проводив Джейми за повитухой миссис Мартинс, я отправилась за Айеном по лестнице.
Дженни сидела возле окна в кресле, удобно откинувшись на спинку. Она надела старую ночную сорочку; белье с постели было снято, перина накрыта старым одеялом, и теперь Дженни лишь сидела и ждала.
Иногда она улыбалась отрешенной улыбкой, она как будто прислушивалась к чему-то внутри себя, чему-то далекому, слышному только ей. Айен взволнованно суетился рядом: то начинал ходить по комнате, то брал что-то в руки и сразу же ставил на место. Наконец Дженни велела ему уйти.
– Айен, иди вниз и разбуди миссис Крук, – сказала она, улыбкой смягчая то, что она его прогоняет. – Пусть приготовит все для миссис Мартинс. Она знает, что делать.
Тут Дженни глубоко вздохнула и положила на вздувшийся живот обе руки. Я оцепенела при виде того, как внезапно напряглось и округлилось ее чрево. Она прикусила губу и несколько секунд тяжело дышала, потом расслабилась. Живот принял обычную для последнего времени форму, из глаз Дженни скатились две слезинки. Айен нерешительно положил ей на плечо руку, которую Дженни накрыла своей и улыбнулась.
– Да, скажи ей, муж мой, чтобы она тебя накормила. Вам с Джейми следует поесть. Говорят, вторые роды протекают скорее, чем первые. Может, ко времени вашего завтрака и я смогу что-нибудь съесть.
Айен пожал плечо жены, поцеловал, пробормотал на ухо что-то ласковое и отправился прочь. Задержался было в дверях и оглянулся, но Дженни решительно его отослала.
Мне казалось, что Джейми ходит за повитухой ужасно долго; схватки учащались, и я все больше волновалась. Вторые роды действительно бывают более быстрыми. А вдруг младенец решил увидеть этот свет до появления миссис Мартинс?
Поначалу Дженни довольно спокойно со мной болтала, лишь иногда замолкая и наклоняясь при усилении схватки. Но вскоре у нее пропало желание разговаривать: в перерывах между приступами боли она ложилась на спину и тихо отдыхала. Наконец, после того как очередная схватка чуть не переломила ее пополам, она, пошатываясь, встала.
– Помоги мне немного походить, Клэр, – попросила она.
Совершенно не уверенная, что это правильно, я, однако, крепко взяла ее под руку и помогла выпрямиться. Мы совершили несколько медленных кругов по комнате, застывая на месте при схватках, а затем двигаясь. Перед самым приходом акушерки Дженни подошла к кровати и легла.
Миссис Мартинс казалась надежной и спокойной. Высокая и худая, с широкими плечами и сильными руками, с добрым и в то же время деловитым лицом, она внушала доверие. Когда она задумывалась, между ее седыми бровями прорезались две вертикальные морщины. После обследования Дженни морщины разгладились. Следовательно, все было в целом в порядке. Миссис Крук принесла стопку чистых, выглаженных простыней; миссис Мартинс взяла одну из них и подсунула под Дженни. Я забеспокоилась, увидев на простыне между ног Дженни темное кровавое пятно. Заметив мою реакцию, миссис Мартинс успокаивающе проговорила:
– Все хорошо. То, что чуть кровит, не страшно. Плохо будет, если пойдет светлая кровь и ее будет много, а так и должно быть.
Мы стали ждать. Миссис Мартинс вполголоса по-доброму беседовала с Дженни и растирала ей поясницу, причем когда усиливалась боль, терла сильнее. Схватки участились; Дженни сжимала зубы и с трудом дышала через нос, а когда становилось трудно терпеть боль, тихо стонала. Волосы у нее взмокли от пота, лицо покраснело от напряжения. При виде нее я наконец осознала, как верно выражение «родовые муки». Рождение ребенка оказалось чудовищно тяжким трудом.
Следующие два часа прошли без особенных изменений. Дженни, которая вначале могла отвечать на вопросы, перестала отзываться и во время передышек лежала молча, моментально побледнев как полотно. Во время очередного светлого промежутка она жестом подозвала меня к себе.
– Если младенец выживет, – задыхаясь, сказала она, – и если это девочка… ее зовут Маргарет. Скажи Айену… назовите ее Маргарет Элен.
– Да, разумеется, – успокоила ее я. – Ты и сама ему это скажешь. Недолго осталось.
Она несогласно помотала головой и тут же сцепила челюсти от боли – возобновились схватки. Миссис Мартинс взяла меня за руку и отвела от кровати.
– Не принимайте близко к сердцу, голубушка, – ровно сообщила она. – Все они думают, что непременно умрут.
– А, – с некоторым облегчением выдохнула я.
– Однако знайте, – продолжала она, – что и такое случается.
Мне показалось, что повитуха слегка беспокоится: схватки шли, а заметных перемен в состоянии роженицы не наблюдалось. Дженни страшно устала; когда боль ее временно отпускала, она расслаблялась и дремала, как будто краткий прерывистый сон мог принести ей избавление от страданий.
– Может, ребенок идет ногами вперед? – решилась я на вопрос, хотя и боялась оскорбить опытную повитуху.
Однако миссис Мартинс моя гипотеза не обидела; при каждом взгляде на несчастную роженицу морщинки между ее бровей становились глубже.
Едва закончилась очередная схватка, миссис Мартинс отбросила простыню, задрала ночную рубашку и принялась за дело. Быстрыми, искусными пальцами она нажимала на громадный холм живота в самых разных местах. Казалось, ее прикосновения вызывают новые схватки – во всяком случае, во время очередного неизбежного приступа боли ощупывание стало невозможным. Миссис Мартинс чуть отошла от кровати и, машинально постукивая каблуком, смотрела на страдания Дженни. Внезапно роженица схватилась за простыню и с резким треском ее разорвала. Кажется, это стало для миссис Мартинс знаком: она вернулась к кровати и попросила меня: