Куда мог отправиться Джейми с места побега? Точно не в Лаллиброх и почти наверняка не на север, к землям Маккензи. На юг, к границе, где мог повстречать Хью Мунро или старых друзей-изгоев? Нет, вероятнее всего, он все же пошел на северо-восток, в сторону к Бьюли. Но если я это сообразила, значит, то же придет в голову и патрульным.
Мурта принес к костру охапку хвороста и кинул ее на землю. Сел на краешек пледа, скрестив ноги, и завернулся в оставшуюся часть полотна, чтобы согреться. Затем глянул на небо, по которому быстро бежали облака, то и дело скрывая диск луны, и мрачно сказал:
– Снега пока не будет. Он пойдет через неделю-другую. Мы можем успеть добраться до Бьюли.
– Вы думаете, что он отправился туда? – спросила я, обрадованная совпадением наших мыслей.
Маленький человечек пожал плечами и еще крепче укутался в плед.
– Тяжело сказать. Добраться туда ему непросто, днем нужно прятаться и вообще обходить дороги. Коня у него тоже нет. – Он в размышлении почесал щетину на подбородке. – А коли мы его не найдем, надо бы позволить ему самому отыскать нас.
– Как именно? Пускать сигнальные ракеты?
Мурта не изменял себе: какую бы глупость, на его взгляд, я не произносила, он продолжал вести себя так, словно он ничего не слышал.
– Я тут прихватил сверточек с вашими снадобьями, – сказал он, вытянув подбородок к седельным сумкам. – В Лаллиброхе и окрест него уже знают, что вы врачевательница. Надобно, чтобы об этом узнали и остальные.
Он одобрительно кивнул самому себе.
– Да, так будет верно.
И, не снизойдя до объяснений, он улегся на землю, завернулся в плед и уснул, не обращая никакого внимания ни на завывавший в ветвях ветер, ни на моросящий дождь, ни на меня.
Довольно быстро я на деле поняла, о чем он говорил. Мы не таясь и неторопливо путешествовали по большим дорогам, задерживаясь у каждой фермы, в каждой деревне, на каждом хуторе. Мурта быстро обходил жителей, выяснял, кто чем страдает, и приводил больных и травмированных ко мне – лечиться. Врачи в этих краях встречались редко, пусть к ним был дальний, и почти наверняка отыскивались страждущие.
Пока я возилась с настойками и мазями, Мурта вел досужие разговоры с родными и близкими пациентов, не упуская возможности поведать в подробностях, какими именно дорогами мы едем в Бьюли. Если отчего-то случалось отсутствие больных, мы находили приют на ночь в каком-нибудь доме или в местной корчме. Для увеселения хозяев Мурта исполнял песни и таким образом зарабатывал нам ужин, твердо настаивая на том, чтобы я берегла все свои деньги, потому что, когда мы отыщем Джейми, они нам понадобятся.
Молчаливый от природы, он, однако, во время долгих переходов между деревнями, чтобы скоротать время, учил меня некоторым своим песням.
– У вас неплохой голос, – как-то раз сказал он мне после довольно успешного исполнения песни «Дови Денс из Ярроу». – Не поставленный, но сильный и точный. Повторите-ка еще раз – и сегодня вечером споем вдвоем. В Лимрее имеется небольшая таверна.
– Вы и правда считаете, что из этого что-то получится? – спросила я. – Я имею в виду, из нашего путешествия.
Перед тем как ответить мне, он беспокойно поерзал. Мурта, сложение которого совершенно не подходило к верховой езде, походил на обезьяну, обученную сидеть в седле. Однако же вечером он спрыгивал с коня бодрый и свежий, а я еле могла спутать ноги своей лошади и качалась от утомления.
– Да, – наконец произнес он. – Рано или поздно. В последнее время вы же пользовали многих, да?
Я охотно подтвердила его слова.
– Вот именно, – довольно сказал Мурта. – То есть слух о вашем искусстве расходится все шире. Это-то нам и требуется. Впрочем, мы можем вдобавок сделать и кое-что получше. Потому сегодня вечером вы будете петь. И, возможно…
Он умолк, словно не был уверен, следует ли продолжать.
– Что – возможно?
– Возможно, вы умеете гадать? – с опаской спросил он.
И догадалась, отчего он помедлил: он же видел безумную «охоту на ведьм» в Крэйнсмуире.
– Немного, – улыбнулась я. – Хотите, чтобы я попробовала?
– Да. Чем больше всего мы сможем предложить, тем больше людей соберется. О нас станут говорить все больше народу, и в результате это услышит и наш парень. Дело стоит того, чтобы попытаться, правда? Ну как?
– Если это поспособствует делу, то почему бы и нет?
В тот же вечер в Лимрее состоялся мой успешный дебют как певицы и гадалки. Выяснилось, что миссис Грэхем была совершенно права, когда уверяла, что главное – не руки, а лица: по ним можно выяснить все, что необходимо знать о человеке. Они дают ключ.
Наша популярность постепенно нарастала; спустя всего неделю только мы появлялись в деревне, народ сбегался с нами поздороваться, а при отъезде нас одаривали мелкими монетами и разными вещами.
– Знаете, мы же действительно добились определенного успеха, – заметила я как-то вечером, пересчитывая заработок. – Жаль, в ближайшей округе нет театра, а то мы бы в нем устроили музыкальные представления: фокусник Мурта и его прекрасная помощница Глэдис.
Мурта отреагировал на это замечание со своим обычным безразличием, но сказанное соответствовало истине: мы отлично поладили. Вероятнее всего, потому, что у нас была одна цель, – ведь наши характеры совершенно противостояли друг другу.
Погода портилась все больше, мы передвигались все с большим трудом, однако вестей от Джейми по-прежнему не было. Но однажды вечером, когда мы под проливным дождем приближались к Белладруму, нам встретился цыганский табор.
Как на чудо я смотрела на пестрые повозки, крытые цыганские фургоны, вставшие на придорожной лужайке. Они выглядели совершенно так же, как цыганский табор, который ежегодно приезжал в Хэмпстед-Даун.
И люди были такие же: смуглые, быстрые, говорливые, шумные и приветливые. Заслышав, что мы приближаемся, в окно одного фургона выглянула женщина. Цыганка посмотрела на нас, что-то крикнула, и поляна под деревьями немедленно ожила – отовсюду на нас уставились улыбающиеся смуглые лица.
– Дайте-ка мне ваш кошелек для надежности, – пробурчал Мурта, хмуро следивший за молодым человеком, который шел к нам, будто не замечая, что его пеструю рубаху поливает дождь. – И ни не поворачивайтесь спиной ни к кому.
Я забеспокоилась, но цыгане вместе с радостными приветственными криками пригласили с ними отужинать. По поляне плыл изумительный запах, вероятнее всего, тушеного мяса, и я с удовольствием приняла приглашение, хотя Мурта и продолжал недовольно бурчать, что еще неизвестно, чьим мясом нас собираются потчевать.
Цыгане с трудом, но говорили по-английски и почти совсем не понимали гэльский; по большей части мы объяснялись с ними жестами и обрывками какого-то жаргона, вероятно, вывезенного из Франции. В фургоне, где мы сидели, было тепло и уютно. Мужчины, женщины и дети устроились кто где и ели сочное мясо из мисок, заедая хлебом. Это оказалась самая вкусная еда из всего, что нам приходилось пробовать за последние недели, в результате я так обожралась, что еле могла вдохнуть при пении, однако отважно подпевала Мурте в наиболее важных местах, предоставив ему вести.
Наш номер встретили бурными овациями и исполнили песню в ответ: под аккомпанемент ветхой скрипки молодой цыган спел что-то крайне жалобное. Его пение и игра сопровождались ритмичными ударами в бубен, по которому крайне серьезно била девочка лет восьми.
Во время расспросов в деревнях и тавернах Мурта действовал чрезвычайно осторожно, но к цыганам обратился вполне открыто. Я ужасно удивилась, но он прямо объяснил им, кого мы разыскиваем: высокого мужчину с волосами, как пламя, и глазами синими, как небо. Цыгане, сидевшие на поляне, переглянулись и отрицательно покачали головами, мол, нет, они его не видели… Однако вожак, тот самый молодой человек в яркой рубахе, что подошел к нам первым, жестами объяснил, что, если им доведется встретить того, кто нам нужен, он пришлет гонца.
Я с улыбкой поклонилась, а Мурта такой же пантомимой в ответ пообещал заплатить за оказанную услугу. Цыгане одобрительно заулыбались и довольно алчно на нас уставились, поэтому, когда Мурта заявил, что мы не можем остаться в таборе на ночь, поскольку нам нужно двигаться дальше, только порадовалась. Он вынул из споррана несколько монет, показав при этом, что денег – лишь маленькая пригоршня. Раздав монеты и всеми силами выразив благодарность за прием, мы отправились восвояси. Нас провожали прощальные слова, пожелания доброго пути и благодарности – по крайней мере, мне так показалось. Впрочем, с такой же вероятностью это могли быть обещания догнать нас и перерезать горло: Мурта вел себя так, как будто подозревал что-то в этом роде.
Две мили до перекрестка мы преодолели галопом, затем свернули в кусты и по большой дуге опять выбрались на большую дорогу. Мурта посмотрел туда-сюда: в обе стороны мокрая сумрачная дорога была пуста.
– Вы правда полагаете, что они за нами погнались? – поинтересовалась у него я.
– Не знаю, но раз уж их не меньше десятка, а нас всего двое, я счел, что лучше уж поступить так, будто они отправились в погоню.
Сказанное показалось мне совершенно разумным, и я без долгих разговоров отправилась за Муртой. Осуществив еще парочку хитроумных маневров, мы попали в Россмур, где и переночевали в амбаре.
На следующий день выпал снег. Сухой и редкий, чуть припорошивший мерзлую землю, как мука на мельничном полу, он поселил в моей душе беспокойство. Так тяжко было думать о Джейми, в одиночку скрывающемся в зарослях вереска, вынужденного переживать холод в одной рубашке и пледе, которые оказались на нем, когда их с Айеном схватил патруль.
Спустя два дня появился гонец.
Над горизонтом еще виднелось солнце, но в скалистых ущельях уже поселилась ночь. Под голыми деревьями было настолько темно, что тропа почти не просматривалась. Из страха потерять гонца в сумерках, я шла к нему так близко, что несколько раз наступила на длинный подол плаща, почти волочившийся по земле. Наконец мой проводник, что-то раздраженно приговаривая, повернулся, выставил меня вперед, положил мне на плечо тяжелую руку и так стал направлять мой путь.