Джейми перевернул руку ладонью вверх и попытался пошевелить пальцами. Никакой из них не сгибался больше чем на пару дюймов, а безымянный вообще не двигался. Было похоже, что мои опасения оказались верными: второй сустав окончательно потерял мобильность.
Он крутил рукой в разные стороны, подносил к глазам, изучая неподвижные, изогнутые, скрюченные пальцы, покрытые шрамами, которые при ярком свете солнца были прекрасно видны. Потом неожиданно склонил голову, прижал искалеченную руку к груди и накрыл здоровой рукой, будто пытаясь ее от чего-то спасти. Джейми не произнес ни звука, лишь быстро передернул плечами.
– Джейми! – Я зашла в комнату и встала возле него на колени. – Джейми, прости меня. Я сделала все, что могла.
Он удивленно взглянул на меня. На густых темных ресницах сверкали слезы, которые он быстро стер ладонью.
– Что? – сказал он растерянно (было понятно, что я появилась слишком неожиданно). – Простить? За что, англичаночка?
– За твою руку.
Я взяла его руку в свои ладони, бережно провела пальцем по рубцам, коснулась шрама на тыльной стороне.
– Она станет лучше, поверь. Честное слово, станет. Это сейчас рука кажется такой недвижимой и бесполезной, но это потому, что пальцы долго лежали в лубках и кости еще не окончательно срослись. Я покажу, как делать массаж и разные упражнения. Ты сможешь очень неплохо ею владеть, поверь мне, тебя…
Он прервал мои уверения, положив руку мне на щеку.
– Так думаешь… – начал он, потом затих и покачал головой. – Ты подумала…
Он еще раз замолк, но сразу же продолжил вновь:
– Англичаночка, ты что, решила, что я плачу над негнущимися пальцами и несколькими шрамами? – усмехнулся он. – Возможно, я и тщеславен, но, надеюсь, не настолько.
– Но ты… – начала я.
Он взял мои руки в свои и поднял меня на ноги. Я потянулась к его щеке и стерла с нее единственную слезу – маленькую теплую каплю.
– Я плакал от радости, моя англичаночка… – тихо сказал он и медленно прижал свои ладони к обеим моим щекам. – Я благодарил Господа за то, что у меня две руки. Две руки, чтобы обнимать тебя. Помогать тебе. Любить тебя. Слава богу, с твоей помощью я остался нормальным человеком.
Я накрыла его ладони своими.
– Но как же иначе? – спросила я и тут же вспомнила набор пил и ножей, как у палача, который я нашла в ящике Битона, когда разбирала кабинет в Леохе.
И поняла, что, столкнувшись с тяжелым медицинским случаем, забыла некоторые вещи. В эпоху, предшествовавшую открытию антибиотиков, частым – если не единственным – способом борьбы с сепсисом была ампутация конечности.
– О, Джейми, – проговорила я; я ощутила дрожь в коленях и поспешно села на стул. – Джейми, если бы я об этом вспомнила, то, может, поступила бы так, чтобы спасти твою жизнь.
– А в… твое время так не делают?
– Нет. – Я покачала головой. – Существуют лекарства, которые останавливают заражение. Потому я об этом и забыла. А ты?
– А я этого ждал. Вот почему я просил, чтобы ты позволила мне умереть. Я думал об этом в промежутках между приступами, при которых голову мою словно заволакивал туман, и довольно скоро понял, что жить калекой не смогу. Ты знаешь, ведь так произошло с Айеном.
– Правда? – поразилась я. – Он рассказывал, что в него попала крупная картечь, но в подробности не вдавался.
– Да, а потом рана от картечи воспалилась. Доктора отняли ногу, чтобы спасти Айена от заражения крови. С Айеном теперь все прекрасно, все образовалось. Но я-то помню его другим. Он смог выправиться только благодаря Дженни. Это она его поддерживает.
Неожиданно Джейми застенчиво мне улыбнулся.
– Как ты меня. Не понимаю, отчего женщины так поступают.
– Оттого что им так нравится, – тихо сказала я.
Он так же тихо усмехнулся и притянул меня к себе.
– Да, Бог знает почему.
Мы немного постояли обнявшись. Моя голова покоилась на его груди, руки были сцеплены за его спиной, и я слышала, как сильно и громко стучит его сердце.
Наконец он выпрямился и отпустил меня.
– Я хочу показать тебе одну вещь, – сказал он.
Джейми открыл маленький ящик в письменном столе и вынул из него сложенную бумагу, которую подал мне.
Это оказалось письмо от настоятеля Александра, рекомендовавшее шевалье Сен-Жоржу, то есть его величеству королю Якову Шотландскому, племянника настоятеля Джеймса Фрэзера как ученого, сведущего в языках, и переводчика.
– Вот нам и место, – заметил Джейми, наблюдая за тем, как я складываю письмо. – И такое место нам скоро понадобится. Однако помнишь ли ты, что говорила мне тогда на Крэг-на-Дун? Это правда?
– Правда, – тяжело вздохнув, подтвердила я.
Джейми принял у меня письмо и в задумчивости постучал им по колену.
– Это означает, – он помахал письмом в воздухе, – что тут нам может грозить опасность.
– Может.
Джейми вернул рекомендательное письмо в ящик и недолго поразглядывал его. Потом поднял взгляд от стола и встретился своими темно-голубыми глазами с моими.
– Я так и думал, Клэр, – негромко сказал он. – Моя жизнь – в твоих руках. Ты, и только ты, должна решить, как нам поступать и куда отправиться. Во Францию, в Италию, может, даже вернуться в Шотландию. Я отдал тебе свое сердце в то мгновение, когда в первый раз тебя увидел, ты держала в своих руках мое тело и мою душу, и ты не выпустила их и спасла. Мы отправимся туда, куда ты скажешь.
В дверь тихо постучали; мы отшатнулись друг от друга, будто любовники, застигнутые на месте преступления. Я с трудом пригладила волосы, решив при этом, что монастырь – отличное место для лечения, но совершенно не убежище для романтических приключений.
С разрешения Джейми в комнату вошел монах-прислужник и поставил на стол огромную кожаную седельную сумку.
– От Макранноха из Элдридж-мэнор, – с улыбкой пояснил он. – Для леди Брох-Туарах.
И с поклоном вышел, оставив после себя запах моря и прохладный ветерок.
Я принялась расстегивать кожаные ремни – очень уж не терпелось выяснить, что же прислал Макраннох. В сумке лежали три предмета: записка без адреса и подписи, маленький пакет, подписанный для Джейми, и выделанная волчья шкура, сильно пахшая дубильными растворами. В записке говорилось: «Добродетельная женщина – это драгоценная жемчужина, она куда ценнее рубинов».
Джейми раскрыл пакет, вынул из него нечто маленькое и блестящее и непонимающе посмотрел на шкуру.
– Довольно странно, англичаночка, что сэр Маркус послал тебе волчью шкуру, а мне жемчужный браслет. Возможно, он перепутал надписи?
Браслет был великолепен: ряд крупных неровных жемчужин, вставленных между перевитыми золотыми цепочками.
– Нет, – ответила я, любуясь браслетом. – Все совершенно верно. Браслет – это пара к жемчужному ожерелью, которое ты подарил мне на свадьбу. Сэр Маркус подарил его твоей матери. Ты об этом знал?
– Нет, не знал, – негромко проговорил Джейми, трогая пальцем жемчужины. – Отец дал мне ожерелье для моей будущей жены, но не сказал, откуда оно у него.
Я вспомнила помощь сэра Маркуса в ту ночь, когда мы без предупреждения ввалились в его дом, и его лицо, когда на следующий день мы уезжали из этого дома. По лицу Джейми я понимала, что и он вспоминает баронета, который мог стать его отцом. Он взял мою руку и застегнул браслет на запястье.
– Но он же не для меня! – сказала я.
– Нет, для тебя, – промолвил Джейми твердым голосом. – Правила приличия запрещают мужчине дарить драгоценности почтенной замужней даме, поэтому сэр Маркус послал браслет мне. Однако он предназначен тебе. К тому же на моей руке браслет все равно не сойдется, как бы я ни отощал.
Он поднял волчью шкуру и встряхнул ее.
– И все же: почему Макраннох послал это тебе?
Джейми накинул лохматую шкуру себе на плечи, и я, громко крикнув, отшатнулась: голова волка была выделана очень искусно, в нее даже вставили желтые стеклянные глаза, которые злобно уставились на меня из-за плеча Джейми.
– Ох! – невольно воскликнула я. – Глядит прямо так же, как когда был жив.
Джейми повернул голову – оскаленная звериная морда уставилась теперь на него. Он вскрикнул, скинул с себя шкуру и отбросил от себя в другой конец комнаты.
– Господи Иисусе!
Джейми осенил себя крестом. Шкура валялась на полу, угрожающе поблескивая шерстью в свете свечи.
– Англичаночка, что означает «когда был жив»? Он был твоим закадычным приятелем, что ли? – спросил Джейми, прищурившись на шкуру.
И тогда я поведала ему о событиях, рассказать о которых до того момента не представлялся удобный случай: о волке, о других волках, о Гекторе, о снеге, о доме, где встретила медведя, о споре с сэром Маркусом, о появлении Мурты, о коровах и о бесконечном ожидании на склоне ночного холма в розовых сумерках, когда я не ведала, жив ли он.
Хотя Джейми и исхудал, его грудь по-прежнему была широкой, а руки – горячими и сильными. Он прижал меня, плакавшую, к своему плечу и стал утешать. Я пробовала овладеть собой, но он лишь еще сильнее прижимал меня к себе и шептал мне что-то ласковое и нежное, – и, в конце концов, я отпустила себя и зарыдала громко как дитя.
– Полно, полно, англичаночка, у меня имеется для тебя подарочек, – промолвил он, гладя меня по голове.
Я всхлипнула, шмыгнула носом и вытерла его рукавом – за неимением более подобающего предмета.
– Жаль, что мне нечем тебя одарить, – сказала я, пока он что-то искал в груде измятых простыней на своей кровати.
«Видно, носовой платок ищет», – решила я, продолжая шмыгать носом.
– Ну, ежели не считать таких мелочей, как моя жизнь, мое мужское существо и моя правая рука, – сказал он сухо. – Вполне достойные подарки, mo duinne.
Он выпрямился, держа в руке рясу послушника.
– Раздевайся.
– Что?!
У меня рот открылся от изумления.
– Раздевайся, англичаночка, и надень вот это. – Он улыбнулся и подал мне рясу. – Может, хочешь, чтобы я отвернулся?
Плотно замотав грубую рясу из домотканого полотна вокруг себя, я спустилась по темной лестнице вслед за Джейми; два пролета мы миновали спокойно, третий оказался самым узким. Фонарь, который Джейми держал в руке, отбрасывал на каменные стены слабый свет. Мы продвигались по узкому черному коридору, и казалось, что нас поглощает сама земля.