По-своему истолковав ухмылки на лицах некоторых офицеров, явно глубоко его задевшие, он сразу заявил, что это боевой трофей. Что с бою взято – то свято! Никаких задержек в ходе операции это не вызвало, а что удача улыбнулась его отряду, так то карта так легла. Никого от этого пирога он не отжимал и все добытое сдаст по описи. Завидовать не надо.
Пока штаб и вызванные командиры кораблей и отрядов приходили в себя от его напора, Добротворский, уже не на шутку распалившись, попытался взять инициативу в свои руки. Со свойственной ему самоуверенностью он заявил, что кроме ценных подарков готов вынести на рассмотрение совета перспективное предложение.
Полученные некоторыми кораблями при прорыве повреждения, конечно, довольно серьезные, но в конечном итоге ни один из пострадавших не имеет сколько-нибудь значимых затоплений. Боеспособность сохранили все, поэтому командир отряда крейсеров заявил, что считает возможным и нужным отправить один крейсер на Цусиму прямо сейчас в обход острова Кюсю с юга для набега на японские коммуникации южнее Цусимских островов, которые наверняка заметно оживятся после ухода флота. Причем это следовало сделать немедленно, чтобы успеть до прекращения массового перехода скопившихся за последние недели транспортов, так как он мог уже начаться. Но основной задачей отделяемого крейсера было создание у противника иллюзии, что весь наш флот идет на юг.
Кроме ущерба для армейских перевозок на заключительном этапе прорыва, это позволяло организовать очаг напряжения в районе южной оконечности Кюсю и его западного побережья, заставив противника нервничать и оттягивать дополнительные силы от Цусимы. Даже если обман раскроется, присутствие в том районе одного-единственного полноценного крейсера не позволит снять и части дозорных судов с южного направления, чтобы не оголить свои главные коммуникации. А это, в свою очередь, облегчит прорыв конвоя с севера.
Когда начнется штурм Осакского залива и японцы, вне всякого сомнения, поймут, что их обманули, они могут организовать полноценную охоту на этот крейсер. Но у него будет свобода маневра и запас топлива на угольщиках в условленном районе встречи, так что загнать его в угол вряд ли удастся.
Предложение сразу признали дельным и приняли к дальнейшей разработке, но от капитана первого ранга все же потребовали объяснить, как вышло, что на «Олеге», всего месяц назад закончившем ремонт и имевшем опытных кочегаров, вышли из строя котлы.
Этот вопрос Добротворский воспринял вообще как личное оскорбление. Начав багроветь лицом и с трудом сдерживая свой гнев, он сказал, что все причины были подробно изложены им в докладной записке, отправленной штабу на связном вспомогательном крейсере, но никто не потрудился не только изучить ее, а даже просто принять для рассмотрения. И теперь хотят во всех грехах сделать виноватым его одного.
Поскольку ни о какой докладной записке никто из присутствующих ничего не слышал, это вызвало некоторое замешательство. А Добротворский продолжал своим громким властным голосом, перейдя уже к обвинениям непосредственно в адрес высшего штабного руководства в низких интригах, направленных против него лично, в угоду которым едва не угробили не только «Олега», но и весь отряд крейсеров, сначала отправив его на вражеские коммуникации без прикрытия броненосцев, а потом еще и поставив задачи с явно невыполнимыми сроками.
Успокоить разбушевавшегося начальника отряда пытался флаг-капитан штаба Клапье-де-Колонг, но получил в ответ порцию претензий в некомпетентности и отсутствии контроля за обработкой поступающих наиважнейших сведений от воюющих отрядов, что, сидя в тылу, в тепле, он не может понять того, как быстро меняется ситуация непосредственно в ходе проведения операции и какую огромную ответственность несет на себе начальник отдельного отряда, по сути отрезанного от остального флота!
Тут уже вмешался Рожественский, резко потребовавший от Добротворского прекратить истерику. Он сказал: «Насчет ответственности, так ее на штабе поболее вашего будет, а насчет тыла, так вы, когда к борту подходили, сами пробоины видели, а некоторые теперь вообще на дне покоятся, а на ваших крейсерах только краску штормом посмывало! Так что тут вы тоже погорячились, дорогой Леонид Федорович! Что же касаемо докладной записки, то с этим вопросом, конечно, разберемся. Вас лично никто ни в чем не обвиняет. Просто нужно разобраться в причине, чтобы не допустить подобного в дальнейшем, вот и все!»
С большим трудом Добротворский все же совладал со своими чувствами. Объявили перерыв, велев подать чаю и бутерброды. Потом еще и коньяку для успокоения нервов. Заодно начали выяснять судьбу злополучной бумаги, скоро узнав, что ее получил от капитана второго ранга Скальского вахтенный начальник командир правой кормовой шестидюймовой башни мичман Бубнов 4-й, провожавший его у трапа. Тот передал ее сразу в канцелярию штаба, о чем имелась соответствующая запись в документах. К концу чайного перерыва нашлась уже и сама докладная записка, так и лежавшая в канцелярии в залитом сургучом конверте. В бешеном сумбуре тех дней про нее никто даже и не вспомнил.
После почти получасового перерыва продолжили совещание. В итоге в рискованный рейд, предложенный Добротворским, решили отправить «Аврору», которой почти не довелось пострелять в ходе симоносекского дела. Полный боекомплект мог оказаться весьма кстати на оживленных судоходных трассах. На крейсер, для расширения возможностей при высадке штурмовых групп или призовых партий, передали дополнительно четыре шлюпки с трофейных пароходов, доведя численность судовых плавсредств до половины штатной. Еще до завершения общего собрания командир крейсера капитан первого ранга Егорьев отбыл на свой корабль, для подготовки к одиночному плаванию.
А на продолжившемся заседании штаба и старших офицеров, кроме решения вопроса с призами, снова прорабатывали предварительный план атаки Осакского залива. К слову говоря, потери и повреждения при штурме пролива Симоносеки оказались меньше ожидаемых, так что по количеству стволов и наличию боезапаса ситуация была сейчас лучше, чем предусматривалось изначальными планами. Отделять в отдельный отряд тяжело поврежденные корабли не понадобилось, поэтому вероятность благоприятного развития дальнейших событий заметно увеличилась. За атаку Кобе и Осаки высказались все. Возражений не было, оставалось еще раз проработать детали, что было уже обязанностью штаба.
На этом пришлось свернуть военный совет, так как был получен сигнал с «Богатыря» о появлении дыма на горизонте. Нужно было срочно возвращать офицеров на места. Всем флагманам и командирам было приказано подготовить свои варианты выдвижения на рубеж атаки и предоставить их на рассмотрение штаба не позже завтрашнего утра.
К этому времени «Аврора» уже отделилась от эскадры и двинулась на пятнадцати узлах к заливу Саэки, в то время как флот продолжал идти на юго-восток, перехватив и потопив некстати вылезший в море каботажный пароход, лишь перед самым закатом довернув к югу. Крейсера и миноносцы шли впереди, развернувшись в широкую завесу, прочесывая пролив Бунго на всю ширину. Встречные суда топили, ссаживая экипажи в шлюпки. Но кроме парусной прибрежной мелочи никто больше не попадался, что было совершенно нехарактерно для этих обычно весьма оживленных вод.
Гористое японское побережье и разбросанные вдоль него скалистые острова, самыми крупными из которых были Цукуми, Осима и Хибури, было хорошо видно с обоих бортов. Наш общий поворот на юг гарантированно заметили. К тому же крейсер «Аврора» постоянно мозолил глаза у самого берега, продвигаясь в том же направлении.
Достигнув горла пролива Бунго, эскадра буквально уперлась в маяк, возвышавшийся среди прохода на одинокой скале. На него передали сигналом приказ спасаться по возможности, одновременно броненосцы развернули в его сторону свои башни. После того, как от островка отвалила шлюпка, ее подобрал «Орел», приняв пассажиров, а «Николай» и «Наварин» отстрелялись тяжелыми калибрами с прямой наводки. Белая каменная башня полностью обрушилась после двух прямых попаданий.
Когда вышли в Тихий океан, передовая завеса из крейсеров разошлась еще шире, в то время как истребители были вынуждены вернуться к эскадре из-за тяжелой встречной зыби. Флот теперь держался на некотором отдалении от берега, но его дымы все время было видно. Забыть о нас не давал и трехтрубный крейсер, проводивший разведку восточного побережья Кюсю и обстреливавший навигационные объекты.
Вялая бомбардировка с «Авроры» маяков у Саэки и далее к юго-востоку, скорее всего, не причинила заметного ущерба, но панику среди шнырявшей вдоль берега парусной мелочевки подняла приличную. Две подвернувшиеся по пути флотилии небольших рыбацких судов с крейсера также обстреляли, рассеяв и обратив в бегство.
Тем временем основные силы наконец наткнулись на добычу. Незадолго до заката «Светланой» был обнаружен дым встречного судна. Доложив об этом на флагман по радио, крейсер пошел на сближение и вскоре остановил голландский пароход «Эверстен». Несмотря на приличную волну, с третьей попытки на него все же высадили досмотровую партию и приказали следовать в кильватер крейсеру, чтобы провести досмотр на ходу.
Со слов капитана, пароход шел в Модзи из Суробайи с грузом керосина и риса. Контрабанды не было. Поэтому голландец отказывался ложиться на обратный курс, не желая терять время, и требовал его отпустить. Сначала вызванные сильной волной задержки с высадкой, а потом препирательства с капитаном заняли довольно много времени, и крейсер успел отстать от ушедшего дальше флота. Настырного голландца уже хотели отпустить, однако документы на груз были показаны не все, что вызывало подозрения.
Досмотр ускорили и быстро обнаружили под мешками риса деревянные ящики, в которые были упакованы разобранные станции беспроволочного телеграфа производства фирмы «Телефункен» и немецкие пневматические станции с наборами инструмента для сверловки, рубки, клепки и чеканки, что однозначно являлось контрабандой. Пароход перешел под управление призовой команды, которая повела его к главным силам флота, а голландцы теперь должны были съехать на один из вспомогательных крейсеров, как только позволит погода.