Засевшие среди старинных развалин, подсобных строений и заводских корпусов японцы ожесточенно отстреливались. Русские, убедившись, что оба моста надежно обороняются, а в других местах через реку под плотным ружейным огнем не переправиться, начали развивать наступление с юга. Не рискуя углубляться в лабиринты старой крепости, оставляя ее на левом фланге, жилыми кварталами вышли к ограде арсенала. Но узкие улочки, примыкавшие к нему, так же как и проходы между корпусами, заваленные всяким мусором и отбросами, давали массу укрытий обороняющимся. Атака захлебнулась.
К тому же остатки старинных массивных построек цитадели и высокие капитальные корпуса цехов и прочих строений заводов не позволяли в полной мере реализовать огневую мощь в виде свезенных на берег пулеметов, пушек, стрельбы кораблей шрапнелями и фугасами и значительное численное превосходство русского десанта над японским гарнизоном.
Дело решил стремительный рывок десантной роты с «Богатыря», только что подошедшего от Кобе. Все матросы этой роты, по опыту сегодняшних боев, помимо штатных трехлинеек взяли по трофейному маузеру с парой запасных обойм и полными карманами патронов к ним россыпью. Кроме того, имевшиеся у них два пулемета системы Максима имели станки-треноги, гораздо более удобные в обращении, чем пушечный лафет. Они успешно перетаскивались пятью матросами и могли сопровождать атакующие порядки непосредственно в атаке. Пулеметные расчеты и их непосредственная охрана, по восемь-десять человек, перепоясались крест-накрест пулеметными лентами. Так руки оставались свободными для боя, а вид получился весьма грозный. Впрочем, по две коробки на пулемет взяли.
Под прикрытием шквального пулеметного огня моряки быстро преодолели узкую ничейную полосу и с воплями «полундра!» ввязались во встречный бой. В горячке схватки в коридорах и проходах арсенала многие побросали свои винтовки и орудовали только большими пистолетами. Мощный патрон и длинный ствол маузеров позволяли доставать врага даже за деревянными перегородками и среди завалов из ящиков и прочей упаковочной мелочи, приготовленной для готовой продукции и частью ею уже заполненной.
В таких условиях в полной мере проявилось превосходство компактного, мощного самозарядного оружия перед длинной и неудобной винтовкой. Японская оборона была прорвана, смята, и вскоре почти весь арсенал перешел под контроль высадившейся пехоты и десантных рот с кораблей.
Однако японцы, получившие откуда-то подкрепления, тут же предприняли мощную контратаку, выбив еще не зацепившуюся за новые рубежи пехоту с большинства позиций. Завязались перестрелки, часто переходившие в жестокие рукопашные схватки. Несмотря на непрекращавшийся обстрел со «Светланы» и подошедшего «Богатыря» района железнодорожной станции и мостов через реку Нея севернее арсенала, к японцам постоянно прибывали подкрепления. В таких условиях было нереально удержать всю территорию заводов. К тому же нужно было зачистить свои тылы от остатков гарнизона. Только после полутора часов непрерывного боя стрельба стихла. Позиции противников определились, и это позволило приступить к вдумчивому минированию оставшихся под контролем русских литейного и одного из механических цехов, вскоре взорванных вместе со всеми станками и оборудованием.
Причем для минирования использовали трофейный порох, найденный в подходящих количествах на одном из складов. Взрывчатка для Осаки, как выяснилось уже после начала штурма, оказалась на «Днепре», а то, что имелось на «Тереке», израсходовали еще в порту и на верфи. В высказываниях по этому поводу допустимыми в приличном обществе были только слова «авральная погрузка». Остававшихся двух ящиков пироксилиновых патронов для столь серьезного объекта явно не хватало. Пришлось импровизировать.
Оборудование и постройки большинства остальных цехов и производственных корпусов были в разной степени повреждены, в том числе и несколькими сильными, судя по всему, случайными взрывами, вызванными широким применением русскими легких горных орудий, даже внутри строений стрелявших гранатами и шрапнелью прямой наводкой, а также артиллерией кораблей. Это было вполне логично на таком взрывоопасном производстве и дорого обошлось обеим сторонам.
Близость крейсеров первого ранга и вооруженного парохода с их достаточно серьезными калибрами в мешанине уличных боев мало помогала десанту. Стрелять с кораблей по площадям, на которых перемешались наши и японские части, не было смысла, так как выяснилось, что с равными шансами можно положить как японцев, так и своих. А для точного целеуказания не оказалось надежных и достаточно быстро срабатывавших способов связи войск с флотом.
Хотя местность от порта до самого арсенала была совершенно плоской и просматривалась хорошо, сигналы фонаря или флажные семафоры порой закрывало дымом. К тому же все эти сигналы приходилось передавать с возвышавшихся над всем остальным строений либо высоких деревьев, тут же густо обстреливавшихся японцами. А ракетные сигналы не давали необходимой точности.
В этих условиях долго удержать позиции на таком удалении от бухты было не реально. Командовавший десантом командир первого отдельного восточно-сибирского полка полковник Пален приказал готовиться к отступлению в направлении порта, где уже были подготовлены импровизированные оборонительные рубежи, едва удалось закрепиться в литейном и механическом корпусах и заложить подрывные заряды. Но это его решение было встречено активными протестами со стороны офицеров из десантных рот «Светланы» и «Богатыря», считавших, что этого мало. Они самовольно заставили развернуться отводимую на запасные позиции горную батарею и отправили ее на левый фланг, где началась очередная японская атака. Пушкари были вынуждены подчиниться, так как все офицеры-артиллеристы к тому времени уже были кто убит, а кто ранен и отправлен обратно на пароход-крейсер, и батареей командовал обыкновенный фейерверкер, не посмевший возразить флотскому лейтенанту, размахивавшему маузером перед носом. Однако нарочного к полковнику с докладом о вынужденном изменении диспозиции этот фейерверкер все же отправил.
В результате, после ухода получивших вскоре приказ на возвращение моряков отступившая к подготовленным рубежам под прикрытием оставленных заслонов пехота в самый ответственный момент лишилась артиллерийского прикрытия, что до крайности осложнило последующий отвод рот, прикрывавших отход основной части полка. На обратной дороге они потеряли более половины своего состава и смогли пробиться к своим, только благодаря предпринятой встречной атаке из порта. А отправленная моряками батарея горных пушек, едва достигнув новых позиций, была накрыта гаубицами. С большими потерями в людях удалось спасти только два орудия. Самовольно выдвинувший пушки под обстрел лейтенант Сенцов, ревизор со «Светланы», погиб почти сразу в предпринятой им безнадежной атаке в лоб одного из цехов с большей частью своего отряда. Вообще наши потери в этих боях были очень серьезными, хотя японцев полегло в несколько раз больше.
Но все это было не напрасно. Осакский арсенал списали со счетов как минимум до конца войны, так же как и судостроительные предприятия в Кобе и Осаке. А уж о потере престижа Японской империи от этого погрома не стоит даже и говорить. Особенно, учитывая тот факт, что примерно десятая часть потопленных или захваченных в заливе и его окрестностях судов после объявления тревоги по всему тихоокеанскому побережью Японии пытались именно спастись от русского флота под защитой его укреплений.
Поскольку побережье Осакского залива вне портов русскими почти не контролировалось, там, по всей вероятности, нашли укрытие несколько японских мобилизованных пароходов из состава дозорных сил. Они постоянно глушили попытки радиопереговоров между русскими отрядами. Причем делали это довольно эффективно. Даже самые новые аппараты, стоявшие на «Орле» и «Николае I», сквозь треск помех принимали только небольшие куски отправляемых депеш. Чтобы найти их, у Рожественского не было ни свободных кораблей, ни времени. К тому же мешавшие станции могли быть и береговыми. В этих условиях первыми добравшиеся до Кобе и Осаки два эсминца второго отряда, после подхода подкреплений и полного овладения портовыми зонами, использовались в качестве быстроходных посыльных кораблей связи. Общее управление флотом осуществлялось с борта флагманского броненосца «Орел» при помощи сигнального прожектора на аэростате «Урала», державшегося рядом с флагманом. Это позволяло поддерживать довольно устойчивую связь в пределах прямой видимости световых сигналов с шара.
Только ближе к вечеру, когда была налажена надежная передача сообщений через многочисленные мобилизованные корабли из числа трофейных пароходов и буксиров, имея в ямах минимальный остаток угля, Андржиевский наконец-то получил приказ бункероваться. Его истребителям предписывалось взять топливо с берега, встав к стенке японских угольных складов в Осаке рядом с «Тереком», уже начавшим принимать обратно на борт возвращавшиеся войска.
Спустя почти три часа авральных погрузочных работ, проведенных преимущественно пленными японцами и сменившимися с вахты матросами вспомогательного крейсера, эсминцы второго отряда имели снова полные ямы и полный запас котельной воды и масла. Более того, хозяйственный Андржиевский позволил отойти от стенки, только когда каждый истребитель был дополнительно загружен не менее чем двенадцатью тоннами угля в перегруз, прямо на настилах кочегарок и в мешках на верхней палубе вдоль кожухов котельных отделений. Только тогда он посчитал, что взял с японцев все, что причиталось, и его корабли снова готовы к походу.
Часть войск принял на борт подошедший из Кобе «Днепр», что выровняло плотность населения на вспомогательных крейсерах. При этом интенсивное полуторачасовое челночное курсирование шлюпок и мелких каботажников между этими двумя вспомогательными крейсерами, а также «Уралом», хоть как-то упорядочило командные и интендантские структуры пехоты. Но войска снова пришлось переформировывать, теперь уже из-за боевых потерь.