Люджина кивнула: Пегов был одним из замов Тандаджи и имел все нужные допуски. Значит, можно действовать посвободнее.
Из кладовой, к которой они направлялись, раздались мужские голоса – дверь открылась, и оттуда вышли несколько агентов. Узнав Стрелковского, отдали ему честь, поздоровались с Люджиной, которая была в гражданском, и отцом Олегом и проследовали наружу: там, на заднем дворе, огороженные высоким забором от случайных прохожих, на свежем воздухе стояли накрытые к обеду столы.
– Пересменка, – объяснил служитель, кивая в ответ на приветствия подчиненных Тандаджи.
Люджина заглянула внутрь: в кладовой виднелся открытый люк в подпол, откуда то и дело поднимались еще мужчины. Кто-то откровенно зевал, кто-то потягивался или мял пачку с сигаретами. Одними из последних появилась пара молодых ребят в военной форме, которых Люджина смутно помнила по награждению во дворце Рудлог. Один, огромный, доставал сигарету, второй, хмурясь, проверял телефон.
– Мамка звонила уже три раза, – говорил он, – надо быстрее перезвонить, выяснить, что там… – Он, очевидно, тоже узнал Люджину и Игоря, потому что, осекшись, поздоровался, с острым любопытством глядя на нее. Ему гулко вторил второй парень.
– Это ведь и есть тот самый Матвей Ситников? – тихо поинтересовалась Дробжек, когда ребята скрылись за дверью.
– Совершенно верно, – подтвердил Игорь Иванович, ступая на лестницу вниз и протягивая руку. – Осторожней, капитан. Держитесь.
Она не стала отказываться от помощи.
Бункер оказался огромным: длинный коридор с выставленными дежурными, за стеклом справа – пункт управления и наблюдения со столами, телефонами, аппаратурой, эмагкинами, кабинетами, – сейчас там работали с десяток человек. Дальше по коридору слева – оружейная и склады, общие спальни, большая столовая, удобства, за поворотом – камеры, центр наблюдения, небольшой госпиталь и часовня. Несколько запасных выходов, спуск на минус второй уровень ниже в холм. Что там, Люджина даже не стала спрашивать. Похоже, сюда можно было бы переселить все Управление, и еще осталось бы место.
– Я хотел бы быть уверен, что темный не опасен для капитана Дробжек, – пока она осматривалась на ходу, Стрелковский общался со служителем. – Он все еще на блокирующих травах?
– Да, причем просит их сам, – подтвердил отец Олег. – Очень тревожится из-за вероятности сорваться, хотя здесь, рядом с часовней, это невозможно. Что касается физического нападения, то перед допросами его обычно фиксируют наручниками. Однако подробнее о мерах безопасности вам может рассказать командир гвардейцев.
– В этом нет нужды, – проговорила Люджина. – Если его темные способности блокированы, то кинуть на него стазис я всегда успею. Но я не думаю, что это понадобится.
– Вы уже знаете, как будете с ним говорить? – поинтересовался Игорь.
– С идеалистом, жаждущим спасти мир, и пусть неохотно, но готовым использовать любые способы? – отозвалась Люджина. – Да вы и сами знаете, Игорь Иванович. Вы только скажите мне, что для Управления приоритетнее. Полковник Тандаджи поставил две задачи – вывести Макроута на помощь Алине Рудлог и добыть всю возможную информацию о заговорщиках. Я бы сейчас упирала на первую задачу.
– Я тоже, капитан.
– Тем более, из записей допросов понятно, что с ним общались как с сообщником террористов, пытались разговорить и о возможной помощи не заговаривали.
– Что логично, – отметил Стрелковский с удовольствием: так ему нравился ее рабочий настрой. – Вы разве не знаете, что давать оппоненту понимание его исключительности и важности – это вручить ему ключ к манипуляциям и шантажу?
– Конечно, знаю, – отозвалась Дробжек ему в тон. – Но я рискну.
Глава 7
Двадцать пятое апреля, хутор у деревни Березовое
Люджина, прежде чем направиться к арестанту, пообщалась с подполковником Пеговым, поглядывая на экраны в центре наблюдения – как Макроута пристегивают наручниками к креслу, повторяют короткий инструктаж о запрете резких движений, крика, нападения. Темный подчинялся с безразличием, опустив голову и словно не слушая. Дробжек еще раз быстро пробежала глазами стенограммы допросов, состоявших из одних вопросов и примечаний о реакциях молчащего темного. Игорь, вопреки своим словам, уходить не торопился – о чем-то тихо переговаривался с Пеговым и тоже косился то на экраны, то на Люджину. Отец Олег в центр и не заходил – сразу направился к часовне.
Прошло минут двадцать. Темный почти не шевелился – но пауза для нервозности была выдержана достаточно, и Люджина направилась к выходу. Только перед этим попросила у Пегова ключи от наручников.
– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – проговорил он ей вслед.
В небольшой камере, в которой помещалась лишь койка и стол с двумя креслами, стоял запах еды: видимо, у заключенного недавно был обед. В углу за ширмой, которая не скрывала арестанта от камер наблюдения, был оборудован закуток с туалетом, рукомойником и душем. Шумела система вентиляции, но все равно воздух казался сыроватым. Макроут на мгновение поднял голову, увидел женщину – и попытался встать, как и полагается аристократу. Не вышло. Он зацепился взглядом за живот Люджины, недоуменно и с любопытством хлопнул глазами – и тут же снова поник, отстранившись и закрывшись.
– Добрый день, – проговорила Дробжек, подходя к его креслу. – Позволите? Думаю, нам так будет удобнее.
Он напрягся, но головы не повернул – даже тогда, когда она открыла наручники. Браслеты со звоном упали, повиснув на цепочках на рукоятках кресла, но руками темный шевелить не стал. Дробжек, не дожидаясь ответа или реакции, опустилась в кресло напротив, долго устраивалась – спинка была железной, неудобной.
– Вы, вероятно, думаете, что к вам прислали женщину, чтобы вы были более сговорчивы и открыты, – проговорила она.
Барон смотрел в стол.
– И вы, конечно, правы, – продолжила она с усмешкой. – Но я пришла не затем, чтобы узнавать о ваших товарищах или работе вашей организации.
Он чуть шевельнул пальцами. Недоверие.
– Ведь вы не простой заговорщик. Вы искренне переживаете о судьбе Блакории и ненавидите иномирян. Я читала ваше досье. Ваш отец служил в армии, ваш дед служил, и прадед…
Он не двигался. Слушал.
– И вы опять-таки, вероятно, думаете, что я хочу вам польстить, чтобы вы были сговорчивее. И это тоже правда, – она улыбнулась и положила на стол досье. – Но пока я не сказала ни слова лести. Здесь, – она постучала по папке пальцем, – ответ на наш запрос командованию блакорийской армии. Они ответили, что знают о почти двадцати партизанских операциях вдоль Северных гор с начала марта. А от вашего единомышленника Львовского нам известно, что вы были вдохновителем этих операций. Значит, вам не все равно. Вы хотите спасти свою страну. Своего бога. Свой мир. Кто вы, барон? Террорист или герой? Кто вы?
Дуглас Макроут
Макроут так же не двигался, но задышал чуть тяжелее.
– Вы спрашиваете себя, к чему я клоню? Что мне от вас нужно? А если бы я сказала, что вы, возможно, способны оказать прямую помощь вашему первопредку и всей Туре? Прямо сегодня? – Она понизила голос. – Вы ведь видите сны, правда? Вы достаточно сильны для этого. Общаетесь с другими дар-тени там, на Лортахе? Знаете, что происходит сейчас у порталов?
Он впервые с начала разговора посмотрел на нее. Внимательно и недоверчиво. И Люджина, наклонившись вперед, насколько позволял живот, поймала его взгляд – чтобы не отводил.
– Я не могу обещать вам амнистию. Нет, вас будут допрашивать и дальше. Я не могу обещать, что вам все удастся. Вполне возможно, что ваша помощь окажется бесполезной. Если вы согласитесь, вам придется дать магическую клятву о ненанесении вреда и сохранении тайны. И если вас все это не пугает – скажите мне: «Я согласен».
Он молчал. Моргнул, снова опустил голову. И Люджина не стала давить дальше – встала. На этот раз Макроуту удалось подняться вместе с ней. И пришлось снова посмотреть на собеседницу.
– Я дам вам полчаса, – Люджина сняла с руки часы и положила на стол. – Если решитесь – скажите. Я увижу. Но через полчаса я уйду, барон.
Она вышла, не оглядываясь. Воздух в подземном коридоре оказался куда свежее, чем в камере, и ее на мгновение кольнула жалость – пока она стояла, переводя дыхание. Все-таки беременность сделала ее слишком чувствительной.
Игорь все еще был в центре наблюдения. Следующие полчаса несколько человек смотрели на то, как Макроут неподвижно сидит в кресле.
Люджина пила воду и мечтала выйти на свежий воздух. Ей было душно.
За минуту до назначенного времени барон поднялся и направился за ширму. Там он долго – куда дольше минуты умывался, пил из крана, плескал в лицо воду. Затем поднял голову к камере наблюдения и одними губами сказал: «Я согласен».
– Сейчас подготовят магдоговор, – проговорила Люджина, когда вернулась в камеру. Макроут так и стоял у раковины, вытирая лицо полотенцем, и она направилась к креслу. Но опускаться не стала, остановилась, опираясь на спинку – глупо было бы поворачиваться спиной даже к хорошим мальчикам. – Я сама скреплю его. Я также попросила принести нам чая и варенья. Или вы предпочитаете кофе?
– Молока, – буркнул молодой барон, аккуратно вешая полотенце на место, и Люджина повернула голову к камере под потолком в надежде, что ее знак поймут и подадут молоко.
Голос у блакорийца был шепчущий, срывающийся: неудивительно после долгого молчания.
– Что касается магдоговора, – продолжил он после паузы, – то у меня тоже есть условие… как к вам обращаться?
– Капитан Люджина Дробжек, – представилась северянка, внимательно глядя на него. Все-таки решил поторговаться. Что попросит? Свободу? Амнистию?
– Капитан Дробжек, – кивнул Макроут, подходя к ней ближе. Видно было, что он волнуется и прикладывает усилия, чтобы казаться спокойным. Остановился в трех шагах от нее, и Люджина почти ощутила, как напряглись наблюдатели перед экранами за стеной. – Вы подтверждаете, что моя помощь нужна для возвращения моего прародителя, Черного Жреца, на Туру?