Вблизи стало понятно, что храм огромный – этот папоротник был выше всех остальных раз в пять, без окон, с одним большим дверным проемом, с шапкой листьев, которая закрывала треть площади и добрую четверть озера. Над аркой-входом поднималась до самой вершины серебристая трещина с плавными оплывами по краям, такая узкая, что туда вряд ли можно было просунуть и палец. Сияли сверху, в фиолетовом беззвездном небе, две лорташкие луны, а сфера над храмом Геры-Солнца подсвечивала листья и ствол снизу.
Медейра, остановившись шагах в десяти от храма, развела руки, здороваясь так, как приветствовали ее тимавеш на дороге утром, и позвала:
– Заходите. Нас ждут.
Стенки папоротника оказались толстенными, изнутри доносились приглушенные, очень мелодичные песнопения без слов.
– Веди их сюда, Медейра, – раздался впереди чуть жутковатый шепчущий голос, очень похожий на шелест листьев в серебряной роще. – Давно у нас не было гостей, а таких никогда…
Говорящая роняла слова медленно, с усилием. Алина шагнула из проема и изумленно уставилась на удивительную женщину, восседающую на коленях посреди темного храма.
Она была старой, очень старой, и лицо ее, и кожа в тусклом свете лишайников, которыми были покрыты гигантские стены, казались одеревеневшими и слегка серебристыми. Волосы с вплетенными перьями – сотнями перьев – были седыми, но в седине этой явственно проглядывала зелень, будто и не волосы это были, а выцветшая трава. На лбу сиял тот же знак, что на лбах всех неши. Хранительницы хлопотали вокруг, тихонько напевая, Одекра подносила к губам старухи чашу с напитком, две девушки разминали ей руки и плечи, еще две – бедра.
Вокруг Ледиры шевелилось целое гнездо из лиан, будто она была ими оплетена, а сейчас они потихоньку отползали к далеким стенам, обтекая храмовую золотую утварь, удивительные небольшие механизмы, непонятно для чего предназначенные и, видимо, оставшиеся с времен до нашествия. Тротт вцеплялся взглядом то в один, то в другой, а Алина смотрела на огромные скамьи и столы, на стены с полками, заполненными до потолка свитками. Трещина, поднимающаяся от входа ввысь, была видна и здесь.
– Заходите, геси, – прошумела старуха, и глаза ее блеснули золотом. – Не бойся меня, девочка. Не бойся и ты за нее, крылатый, я не сделаю ей зла. А ты, ергах, – в голосе ее отчетливо послышалась ирония, – и так не боишься, верно?
– Верно, почтеннейшая, – согласился Четери, кланяясь.
– Не мне кланяйся, богине. – Она, снова сверкнув золотом очей, медленно подняла руку, и лишайники засияли в разы ярче, высветив огромное изображение женщины за спиной Ледиры, образованное наплывами коры.
Леди́ра и Хи́да-Роженица
Чет с восхищением цокнул языком и еще раз поклонился, следом и Алина с Троттом – при этом инляндец пробормотал что-то вроде «посмотреть бы поближе». А принцесса, разогнувшись, задрала голову, разглядывая статую, созданную то ли самой природой, то ли местными неши.
Нежное пение хранительниц поднималось ввысь, эхом отражаясь от стен. Богиня высотой в шесть-семь человеческих ростов тоже сидела на коленях и была крупной, молодой, плосколицей и крутобедрой, веселой и грозной одновременно – ибо рот ее был растянут то ли в улыбке, то ли в оскале. С четырьмя налитыми грудями и шестью руками: верхние две подняты, будто в танце, средние вытянуты в стороны и держат дары полей и леса, нижние – придерживают круглый живот, который и не живот вовсе, а – Алина присмотрелась – изображение планеты с континентами и морями. На голове поверх волос, заплетенных во множество косичек до пола, – странный остроконечный головной убор, ниже живота – юбка из папоротниковых листьев, покрытая светящимся лишайником. По бокам от нее поднимались по стволу такие же серебристые трещины, как у входа, а у ног стоял стол, уставленный фруктами и золотыми чашами с зерном.
Алина сморгнула и вновь перевела взгляд на старую Ледиру. И с ужасом поняла, что ей не показалось – теперь, когда сумрак отступил, было видно, что кожа у неши одеревенелая, серебристая, как кора у деревьев на берегу, а от лодыжек и ступней тянутся вниз, к земле, сквозь сплетение лиан, тонкие корешки.
– И чего ты испугалась, юная ношеди? – прошелестела колдунья. – Я же не боюсь твоих крыльев, хотя среди тимавеш нет крылатых. Мы дети разных миров и разных богов, и уходим из жизни по-разному. Обычных тимавеш хоронят в садах и сажают сверху фруктовые деревья, чтобы и после смерти человек питал свою семью. А неши сами становятся деревьями.
– Но получается, что роща у озера – это…
– Старые неши, которые ушли раньше меня, – кивнула Ледира неспешно. – И я встану там, когда придет мое время. И плод моей силы однажды позовет кого-то из женщин тимавеш, чтобы она продолжила мой путь. Но мой путь закончится нескоро… хотя я в десятки раз пережила уже своих сверстниц… но нет в тех, кто родился после меня, силы, которая способна была бы говорить с Хидой.
– Удивительно, – прошептала Алина.
– Удивительно, – эхом откликнулся Тротт, и его дыхание пощекотало еще влажные волосы принцессы.
– Так ты отпустишь нас, почтеннейшая? – сразу перешел к делу Чет.
– Отпущу, – улыбнулась старуха, и снова ее глаза налились золотом. – Завтра утром вы сможете уйти. Должны уйти, ибо четвертый, тот, что с вами, чужд и Лортаху, и Хиде, и сила его подточит защиту, если он останется здесь.
Алина чуть расслабилась.
– Мудрейшая, но если ты так легко отпускаешь, то зачем мы были нужны тебе? – осторожно спросил Тротт Ледира вытянула руку, указывая на Четери.
– Потому что он дал обет Хиде сделать все для ее освобождения. Потому что много веков назад, когда и неши были сильнее, и боги не испиты до дна, один из кваров-предсказателей записал… – и она кивнула Медейре. Та напевно произнесла, снова с восторгом взирая на Чета:
– «Ждите, народы, бойца, ключ к оковам богини,
Даст он обет, слезами Хиды умывшись,
Воин отмечен ключом, Океаном отмечен,
Ловкостью с ним он сравним и веселостью духа,
Станет ключом он послеухода чудовищ,
Но неруками, что снимут оковы богини,
Следом уйдет он, но обет свой и послеухода исполнит,
Хоть никогда на Лортах не вернется».
– Как видите, – с удовольствием проговорила Ледира, – ергах отмечен Ветой-Океаном и несет в волосах ключ.
Четери усмехнулся, коснулся Ключа Владыки, затем повертел рукой с серебряной фисой.
– Я благодарен за это оружие, почтеннейшая. Но позволь узнать, почему перчатка мне далась, а осколок щита из озера нет? Я понимаю, что это дерзость, но хорошего оружия много не бывает.
– Тебя и фиса едва не убила, – насмешливо сказала в ответ хранительница. Она с каждой минутой становилась все живее и двигалась все уверенней. – А это самая малая часть доспеха мо… Веты. Щит не дался тебе, потому что у тебя силы бы не хватило его взять, ергах. Раздавило бы.
– Я что-то подобное и предполагал. А не увидел ли квар-предсказатель, как снять оковы вашей богини? – деловито поинтересовался Четери.
– Это и я тебе скажу, – прошумела Ледира. – Нужно дать ей силу, чтобы разорвать путы. А где ее взять – на Лортахе осталось много древних алтарей и предметов силы. Много уничтожили, но много и осталось. Однако тебе это сейчас ни к чему, ергах: пока захватчики здесь, Хиду ты не освободишь. Делай свое дело, а затем подумаешь об обете. И запомни – пусть в предсказании сказано, что ты не вернешься, не стоит воспринимать это как гибель. Видения зыбки…
– Я знаю, – ничуть не расстроенно ответил Мастер. – Видения видениями, а за будущее свое мы отвечаем сами.
Неши улыбнулась. Глаза ее мягко полыхали золотом, она повернула голову к Тротту.
– Я вижу, что ты хочешь спросить еще что-то, ношеди. Говори.
– Хочу, – подтвердил Тротт. – Мудрейшая, я знаю, что тимавеш могут выходить в большой мир с помощью амулетов, которые отводят взгляд. Об этом говорила Одекра. Ты можешь дать нам такие амулеты? Хотя бы ей, – он коснулся плеча Алины.
– Нет, геси, – ответила Ледира печально. – Сила Хиды уходит, и даже неши теперь не могут выходить с амулетами. Но там, куда вы идете, недалеко от врат в ваш мир, поперек реки лежит кусок серпа Оки-Жар. До него отсюда идти семь дней. Одекра нарисует вам карту. Доберетесь до него и будете в безопасности. Но сейчас лес кишит наемниками императора и тварями. Они идут к равнине, осматривая леса вокруг. Страшные твари там живут. Трудно вам придется. Трудно.
Алина закрыла глаза, борясь с вновь плеснувшим удушающим страхом.
– Не хочешь ли и ты спросить меня о том, что важно тебе, ношеди-дева? – мягко проговорила Ледира.
Принцесса сморгнула слезы и посмотрела на нее.
– Я увидела в озере то, что сделало мне больно, – сказала она. – Зачем мне это показали?
– Дар не может сделать больно, если внутри тебя нет боли, – мягко ответила Ледира. – Дар помогает увидеть боль, увидеть что-то важное.
– А если я и так все давно знаю?
– Значит, не все, девочка, – прошелестела Ледира, и глаза ее опять засияли золотом, успокаивая, и знак на лбу Алины вновь налился прохладой. – Вода – это зеркало, в которое вы смотритесь. Вы видели отражение собственных мыслей и страхов, ваших знаний и мыслей о будущем, отражение того, что важнее всего сейчас. Это не будущее, а ваше о нем представление. Путь, по которому ты идешь или могла бы пойти. Или, – она сочувственно посмотрела на принцессу, – путь, который следует принять.
Алина сжала кулаки. Внутри опять полыхнула злость – потому что принять означало смириться. Она оглянулась на Тротта – его лицо было непроницаемо, глаза мерцали зеленью.
– Но я-то видел прошлое, – вмешался Чет. – Прошлое этого мира.
Старуха посмотрела на него почти с умилением.
– Значит, оно тебе важнее будущего, ергах. Но прервемся же: пора открыться людям, чтобы послушать наши песни. – Она повела рукой, и лианы снова начали оплетаться по бокам и за ее спиной, создавая вокруг то ли овальную живую раму, то ли корзину, поставленную на бок. – Будете сидеть рядом со мной, пока Ока и Вета не уйдут на другую стор