ону неба, я останусь в силе. Будем слушать песни и говорить.
Шесть молодых неши встали вокруг нее, протянули руки в стороны, и от верха корзины рванули к ним лианы, обхватив за плечи, приподнимая «люльку» над землей. Тонкие корешки из ног Ледиры оплелись вокруг лиан, и старейшую понесли наружу, к людям. Путники двинулись следом.
Стоило «люльке» появиться из храма, как на шумную площадь опустилась тишина, и народ развел руки, приветствуя жрицу, а затем стал садиться на землю. К удивлению Алины, неши не пошли дальше, опустив свою ношу почти у самого входа в храм. Лианы зашевелились, образуя низкий большой стол перед Ледирой, и та указала гостям и помощницам садиться рядом.
Народ начал ритмично хлопать в ладоши, выкрикивая что-то типа «Оссу́та!» – «Память, память». Вновь в такт хлопкам забили барабаны. Ледира подняла руки – и позади раздался скрип и треск.
Алина оглянулась и застыла.
Гигантский папоротник, перебирая длиннющими корнями, которые с гулом выдергивались из почвы и тут же вбивались обратно, раскрывался по огромной трещине на две половинки, как ракушка. Неподвижными оставались только часть стены со статуей Хиды и полки со свитками. Стены внутри по-прежнему светились узором из лишайников.
Одекра подняла руку вверх и затянула песню. Ее подхватили остальные неши, и она покатилась по площади до самых краев и вернулась, оглушающая и размеренная. И под слова этой песни серебристые лишайники на стенах папоротника засветились ярче, образуя живые картины.
«Давным-давно, – пели тимавеш, – отец всего живого Гера-Солнце открыл глаза иувидел спящую Хиду».
И пятна лишайников складывались в изображение сияющего солнца.
«Она была серой и безмолвной, и он захотелразбудитъ ее».
Статуя богини словно увеличилась в размерах – это лишайники показали ее очертания на стене. Солнце продолжало сиять на самом верху, и лучи его падали на Хиду, которая потянулась и принялась медленно двигаться по кругу, будто танцуя.
«Он согрел ее своим дыханием – и от его касания Хида родила старшую дочь, Оку-Жар».
Рядом с серебристой шестирукой женщиной показался силуэт еще одной женщины с четырьмя руками, которая приникла к щеке матери, а затем рассыпалась струями огня и вулканами.
«Он поцеловал ее, и от его поцелуя зародился старший сын – Зота-Небо».
С другой стороны от танцующей Хиды появился мужчина с четырьмя руками, который поцеловал мать и растекся над ней куполом.
«Он обнял ее, и от его объятий зародился младший сын – Вета-Океан».
Мужская фигура с двумя руками отпрянула от матери, словно танцуя, и разлилась вокруг волнами.
«Гера-Солнце еще раз коснулся возлюбленной, и появилась младшая дочь, Вердига-Возрождение».
– То есть богов не трое, а шестеро? – изумился Тротт тихо. – И все шестеро скованы под тремя вулканами?
– Нет, – прошелестела старуха. – Под вулканами заперта сама Хида и Вердига-Возрождение с Зотой-Небом. Гера-Солнце слишком далек, чтобы захватчики могли его покорить. Он же звезда, – проговорила она невозмутимо. – Он неизмеримо сильнее. Но если он обрушит свою мощь на чудовищ, то сожжет и людей, и Хиду, и их общих детей. Но и Гера делает все возможное. Часть его всегда остается над храмом, питая эту землю, наделяя здесь Хиду силой и делая тимавеш здоровыми и долго живущими, – и она со сдержанным достоинством, плавно и величественно повернулась к сфере над храмом и склонила голову. – А сила его иссушает захватчиков, поэтому они предпочитают спать под укрытием земли.
Алина кивнула, вспомнив, как Жрец говорил, что местное солнце его ослабляет, и поинтересовалась:
– А где же еще двое?
Старуха подняла палец вверх и посмотрела в небо. И Алина, и Тротт тоже посмотрели.
Там, прямо над ними, неслись по небу друг за другом две неправильные лорташские луны. А тимавеш пели о страшных боях после тысяч лет изобилия, о том, как сражались боги Лортаха с захватчиками и как те победили, потому что у них было чудовищно сильное оружие и тени, помогавшие хозяевам. И на папоротнике показывались картины войны – как бьются исполины.
Четери не смотрел наверх. Он, не отрываясь, глядел на бой.
– Ока-Жар и Вета-Океан были первыми побеждены и выброшены за небо, – сказала Ледира с горечью. – И теперь вечно стремятся вернуться к матери и не могут этого сделать, и она сейчас не в силах притянуть их. Вот почему Лортах затапливается, вот почему извергаются вулканы, а суша медленно тонет в подземном огне. Но они дают крохи силы, которые помогают мне просыпаться ночами.
– Постойте, это что, луны – боги? – ошеломленно спросила Алина, на мгновение забыв обо всех своих горестях. – Но как это может быть?
– Вей, – махнула рукой Ледира, – все может быть, девочка. Абсолютно все. И могучее божество в отрыве от матери-земли может стать тоскующим куском льда или камня, ибо сила и материя – это одно и то же, только разным зрением увиденное. И саму землю можно пленить, ослабив, пронзив ее суть, спеленав, повредив все внутренние потоки, – чтобы силы уходили только на поддержание планеты в целости. Если бы не супруг Хиды, ясный Гера-Солнце, и не сила его, давно бы планета стала мертвой холодной скалой, потому что чудовища не только переломали ее, но и почти выпили до дна.
Сияющие лишайники под пение тимавеш показывали, как бог-богомол со странным огненным колоколом в руках заливал пламенем все вокруг, как паук проткнул лапами-лезвиями Зоту-Небо, который пал под атаками теней пришлых богов, а третий захватчик, похожий на гигантскую стрекозу, чудовищным ударом круглого щита сбил с ног юную богиню с вплетенными в волосы цветами и клинками в обеих руках. И когда дочь и сын уже лежали, побежденные, по обе стороны от Хиды, чудовищный кузнечик, в доспехах-наростах выглядевший как оживший кошмар, с горящими глазами, пронзил сердце шестирукой богини дивным радужным копьем, пришпилив ее к одному месту и прошив всю планету насквозь. Копье обернулось якорем, вцепившимся зубьями своими в плоть богини, и легла сверху паучья сеть, сворачиваясь, скручивая и ломая женскую фигуру.
Затаив дыхание, Алина наблюдала, как корчится побежденная Хида, пока на нее и ее детей опускаются многие сети, стягивая богов в три сияющих и пульсирующих пятна, и как бог-богомол взмахивает своим колоколом – и поднимается вверх, словно встряхнутая скатерть, верхний слой огромной равнины, и ложится поверх побежденных, превращая их в дымящиеся вулканы и покрывая землю вокруг длинными трещинами-оврагами.
Принцесса взглянула на Ледиру и вздрогнула – глаза ее сияли ненавистью, а губы были растянуты то ли в горькой улыбке, то ли в оскале.
– Половина материка была выжжена, – прошелестела старейшая, – наступили долгие годы засухи и холода, погибли сотни тысяч людей. А те, кто выжил, одичали и покорились пришельцам. Тимавеш несколько сотен лет жили под защитой щита Веты-Океана среди полыхающей после битвы богов земли. А когда жар наконец-то ушел, оказалось, что мир Хида теперь называется Лортах, и в нем царят совсем другие законы.
Тускнели пятна лишайников на папоротнике, а песня тимавеш набирала силу. «Однажды, – пели они, – чужаки уйдут, и богиня будет освобождена, и вернутся к ней ее дети, и напоит всех теплом Отец-Солнце, и к людям вернется счастье…»
– А если богиня не дождется освобождения? – дрогнувшим голосом спросила Алина.
– Все может быть, – задумчиво повторила Ледира. Луны уходили вдаль, и она словно погружалась в себя. – Но людям нужна вера, девочка. Как и богам. Вы увидели то, что было нужно. Веселитесь, танцуйте, ешьте и пейте, геси. И отдохните хорошо. Завтра с первыми лучами солнца вы сможете уйти. Вам дадут все необходимое, вам покажут, как добраться до осколка серпа Оки-Жар. Берегитесь людей императора, берегитесь чудовищ: слишком много их на вашем пути – я бы и хотела помочь, но нечем. Нынче вам судьба помогать мне. А сейчас, – она прикрыла глаза, – мне нужно поберечь силы еще для одной встречи. Веселитесь, геси. И помните – если ваш путь окончится неудачей, если захватчики уйдут в ваш мир и врата закроются до того, как вы дойдете до них, вы можете вернуться сюда. Тимавеш теперь и ваш народ, геси. Идите, идите…
Она шелестела все тише, и лианы снова сплелись вокруг нее, образуя корзину, и снова понесли ее к статуе Хиды молодые хранительницы. Стоило им ступить за створки, и папоротник стал закрываться, погружая храм во тьму, – и только золотом сияли полуприкрытые глаза Ледиры.
– Какая женщина! – восхищенно сказал Четери.
Золотые огни в храме полыхнули ярче. Раздался далекий вибрирующий смех, и Алина поежилась.
– Ты понял, кто это? – приглушенно поинтересовался Тротт.
Чет неопределенно хмыкнул, с уважением глядя в сторону храма. Принцесса, все еще оглушенная увиденным, недоверчиво проследила за его взглядом. Конечно, она поняла, кого Тротт имеет в виду.
– Она хорошо сражалась, – сказал Четери наконец. – Возможно, даже лучше меня.
– Почему тогда они проиграли? – услышала Алина свой голос. В горле стоял ком.
– По трем причинам, маленькая Рудлог, – мягко ответил Мастер. – И пусть меня поправит хозяйка этих земель, если я неправ. Внезапность нападения, преимущество врага в оружии и численности: ты заметила, как помогали захватчикам тени? И жалость. Местные боги берегли свою землю, друг друга и своих людей. Это любовь, которая мешает победе, принцесса.
Папоротник захлопнулся, и тимавеш зашумели. Костры разгорались ярче, жарче, выше, и люди уже сходились вокруг них в быстрых хороводах. Им только что показали гибель их мира – а они смеялись и плясали.
Алина посмотрела на руки – они дрожали. В голове продолжали звучать слова старухи: «Берегитесь людей императора… слишком много их на вашем пути».
Ей было чудовищно страшно. Ей хотелось кричать.
Горячая ладонь легла между крыльев, словно напоминая, что она не одна. Алина шумно вздохнула, поворачиваясь к Тротту, но тут ее потянула за собой Медейра.