Теперь смеялся он.
– И все же? – поторопила она властно.
– Я люблю вставать рано, Алина. Люблю рассветы.
– Уже лучше, лорд Макс. А я – читать.
– Чтение, да.
– Кино?
– Нет времени.
– А любимое животное?
– …Кот.
– О, – она оживилась, – неужели вы любите кошек? Неожиданно.
– Не люблю, а терплю. Одного конкретного, – почти не улыбаясь, поправил он.
– Ну хорошо. Любимое блюдо?
– Кофе.
Снова смех, ее смех.
– Ав детстве?
Он задумался.
– Ромовый мокрый кекс. Единственное, что матушка готовила своими руками. На дни рождения. Семь раз в год. И первый кусок всегда был отцу.
– Они любили друг друга? – прошептала Алина.
– Думаю, да. Они прожили жизнь в глубочайшем уважении.
– Вы скучаете по ним?
Он помолчал.
– Я родился, когда матери было почти пятьдесят, а отцу под шестьдесят. Они умерли, когда мне не было и пятидесяти. Более тридцати лет назад. Я не скучаю. Я отпустил их.
– А ваши братья и сестры? Вы общаетесь с ними?
– Все умерли, Алина. Младшая из сестер была старше меня на восемнадцать лет. Только старший брат прожил больше ста десяти. Это довольно тяжело – смотреть как стареют и умирают не только братья и сестры, но и племянники с племянницами. Как те, кого ты помнишь младенцами, становятся стариками. А ты все такой же. Поэтому я не поддерживаю отношения с семьей, принцесса.
– И поэтому у вас нет детей? – понимающе прошептала она.
– Скорее, потому, что я никогда не испытывал в них потребности.
– Как и в жене, – усмехнулась она. – Я помню. И каково это – жить восемьдесят лет и оставаться молодым? – крыло ее чуть трепетало, грея и скользя по его спине.
Он помолчал.
– Равнодушно, Алина. Ты видишь, как люди совершают все те же ошибки, что и десятки лет назад, как рождаются и умирают, как ничему не учатся, как кипят такие же страсти, просто в другом антураже, и поэтому история повторяется. Люди все так же управляемы, все так же подвержены стереотипам. И только единицы обладают критическим мышлением и способностью подвергать все сомнению, думать самостоятельно, а не повторять за кем-то. Долгая жизнь развивает равнодушие и отвращение к людям.
– Равнодушный человек не отправился бы за мной сюда, – горячо возразила она.
– Вы – особый случай, Алина.
Она улыбнулась.
– Хорошо, что вы это понимаете, лорд Макс. Расскажите еще что-нибудь. Как проснулся ваш стихийный дар?
– Я вырастил на деревянной лошадке побеги.
– Не верю, что у вас была лошадка, – пробормотала она со смешком. – Не верю, что вы были маленьким. Это же невозможно представить! Вы были противным ребенком?
– Очень хочется вас порадовать и сказать, что да. Но нет. Я был тихим, любил читать и расковыривать игрушки.
– Точно как я, – принцесса пошевелилась, сдерживая зевок. Руки их так и были переплетены, и Макс то и дело чуть сдвигал большой палец, чтобы коснуться запястья над ее браслетом. – Я читала все время. Ничем больше не интересовалась. Мама приказала покупать мне те книги, которые я хочу, и всегда говорила, что у меня будет необыкновенное будущее. Даже стихийный дар обнаружился, когда я в тринадцать захотела взять книгу с полки, а она дернулась ко мне, пролетела полметра и упала.
– Непроизвольная левитация, – кивнул Тротт.
– Я так и не смогла повторить ее осознанно. Но второй раз это произошло в школе с цветком, на биологии, и меня распределили на дополнительные занятия, куда ходили школьники с даром. Почти все были такими же слабыми, как и я.
– Но не такими же упорными, да?
– Да, – она посмотрела ему в глаза. – Кстати, об упорстве. Перед тем как мы завтра уйдем… будем снова убегать и сражаться, л-лорд Макс… вы н-не хотите меня п-поцеловать?
Сердце заколотилось.
– Алина…
Она, выдернув ладонь, прикрыла ему рот, а затем, подавшись вперед, мягко приникла губами к губам.
Мягкость и жар. Мгновенное возбуждение. И почти невыносимое желание раздвинуть ее губы языком, вплести пальцы в волосы, прижать к себе ближе, плотнее, сильнее.
Макс закрыл глаза, не отвечая и не отстраняясь, и почувствовал, как принцесса улыбается ему.
– Не всегда упорство п-помогает, правда, лорд Тротт?
– Сейчас оно бессмысленно, Алина.
Дыхание его сбоило.
– Да, – прошептала она горько. – Я знаю. Если бы… – голос ее прервался. – Если б-бы вам не п-пришлось умирать, профессор. Если бы мы в-вернулись оба… я бы не стала развод-диться с вами. А вы?
Он не хотел думать о том, что может быть – потому что для него это «может» не существовало. Но принцесса ждала ответа.
– Я бы дал вам время передумать, – мягко сказал он. – Лет семь. Или двадцать.
– Я бы не передумала, лорд Макс.
– Думаю… я мог бы с этим смириться, Алина.
Она разулыбалась. В глазах ее появились слезы.
Макс коснулся губами ее лба, и она так и замерла. Отчаянная, испуганная и очень упорная девочка.
Он не отстранялся, пока дыхание принцессы не стало ровным и глубоким, а тело не расслабилось, – и сам заснул почти сразу, чувствуя в полудреме, как разворачивается она, привычно прижимаясь спиной, и как снова щекочут нос светлые волосы.
Через некоторое время из брачного дома вышел человек с крыльями и направился к храму богини Хиды. На площади уже догорали костры и последние празднующие сидели вокруг одного из них и пели песни.
– Болтливые они у тебя, – заметила старуха Ледира, делая знак, чтобы неши удалились.
– Дурные, – проворчал Ворон, усаживаясь перед старейшей. – Жалко сына, но его уже не спасти.
– Не слышит? – укоризненно поинтересовалась женщина.
– Спит. Благодарю, что приняла, древнейшая. Вижу, как тяжело тебе рядом со мной.
Старуха вздохнула, засыпая, – и тут же отделилась от нее мощная шестирукая и полупрозрачная женщина, села рядом, ласково погладив хранительницу по голове.
– Выдержу, – усмехнулась она. – У нас есть время до рассвета, гость. Я покажу тебе все, что знаю о пришлых богах и их тенях – тебе эти знания понадобятся. Помни, недостаточно победить бога, нужно убить его тень, иначе он через нее снова поднимется, силой напитается.
– Что ты хочешь в оплату? – сдержанно поинтересовался Жрец. – Может, знания о моем мире?
Она махнула парой рук.
– Это ты мне и так расскажешь, гость ты или не гость? А попрошу у тебя не оплату, а одолжение. Если чудовища будут побеждены, если ты вновь воцаришься в своем мире, не забудь обо мне. И если даже случится так, что отмеченный Ветой погибнет, не вернется, найди того или тех, кто сможет освободить меня и моих детей.
– Ты думаешь, людям это под силу, древнейшая? – почтительно поинтересовался Ворон.
– Им все под силу, – печально сказала Хида. – И освободить нас, и уничтожить. Вопрос лишь в цене. Ну что же, смотри… Огненный колокол. Самое страшное и непобедимое оружие в руках у Девира. Его можно уничтожить водой, но у Веты не вышло подобраться близко. А сети Нервы плавятся огнем, режутся клинком. Но надо быть быстрее него, а он очень быстр…
Двадцать третье апреля по времени Туры
Утром неши проводили путников до края защищенной долины, и Алина собственными глазами увидела огромный, наполовину сожженный старый папоротник, бывший храм Хиды, окаменевший от старости, и настолько большой, что мог бы поспорить высотой с некоторыми небоскребами.
Одекра отдала Четери карту, где были указаны и овраги, и большой полукруглый осколок, пересекающий реку.
– С амулетом мы доходили до него за семь дней, – повторила она. – Но я не знаю, сколько придется идти вам, геси. Доброй вам дороги! Берегитесь, идите тихо – в лесу живут чудовища похуже лорхов. И помните – вы всегда можете вернуться к нам!
Гостям собрали столько вещей и провизии, что Чету с Максом пришлось оставить девять десятых, дабы сумки не мешали бежать. Медейра, не скрываясь, плакала.
– Ты столько даров получил от тимавеш, ергах, – сказала она, обнимаясь на прощание с Четери, – пусть они тебе пригодятся.
Обнялась она и с Алиной, и когда путники шагнули за границу – развернулась и вместе с другими хранительницами тихо исчезла в лесу.
Принцесса вздохнула. Вчерашний день казался зыбким, будто нереальным, а ночной разговор отдавался в сердце радостью и горечью. Но сейчас снова начинался опасный путь, вновь нужно было смотреть в оба, слушать, всего бояться…
Принцесса коснулась рукоятки ножа, чтобы успокоиться, попрыгала на месте – плотно ли прилажены сумки – и направилась вслед за Четери.
Глава 16
Двадцать шестое апреля по времени Туры, Нижний мир
Из-под ног инсектолюдей летели комья грязи, забрызгивая хитин. Некоторые из невидши и вовсе бежали на четырех конечностях, под немыслимым углом согнув и вывернув их, словно гигантские муравьи. Тварей поторапливали наемники на охонгах и тха-охонгах, покрикивая как погонщики скота. Алина, мокрая от ливня и страха, уже часа полтора лежала за трухлявым стволом, сквозь щели которого прекрасно была видна дорога на краю оврага. Почва здесь была глинистой, жирной, и налипала на одежду и тело слоями. Тротт прижимался к земле рядом, такой же грязный, как сама принцесса.
Трое суток после выхода из долины тимавеш оказались нелегкими – в небе круглые сутки сновали туда-сюда стрекозы со всадниками, в лесу то и дело попадались группы наемников, а к реке, иногда просматривающейся сквозь лес, приближаться было опасно. Оживление царило и на равнине за рекой – день и ночь ревели рога, стучали барабаны, словно там одна за одной отправлялись в бой военные части. Алина ночами поднималась выше леса вслед за Троттом, чтобы взглянуть за реку – огней костров становилось все больше, а светлые пятна переходов оставались неизменными: их по-прежнему было четыре.
Но встретить в лесу целую армию на марше не ожидал никто, да и на карте тимавеш никакой имперской дороги обозначено не было. Появилась она, очевидно, недавно: по обе стороны от тракта валялись выдранные с корнями папоротники с еще зеленой кое-где листвой, то тут, то там торчали короткие пни, срезанные почти вровень с землей. Принцесса видела, как на узком участке один из тха-охонгов, повинуясь приказу всадника, подсек ударом лапы тонкое дерево, а затем подхватил его челюстями и, мотнув головой, забросил по дуге в лес. Папоротник с гулким чавканьем и россыпью брызг упал шагах в двадцати от Алины, почти на Четери, затаившегося за корнями среди кустов осидши, но тот даже не дернулся. Зато из ствола, за которым скрывались принцесса с Троттом, выскочили с десяток проснувшихся ночных ящеров и понеслись, вереща и виляя, прямо вниз, к дороге.