— Ты, Светка, конечно, баба классная. И с мозгой. Блатуешь по понятиям и налево не косишь. Как мне, так в самый раз. И я с тобой по понятиям. Все у нас столько времени нормалек, братва ссыт от зависти. Чего тебе крышу снесло, не пойму? Какой ребенок? Ты ж понтовая! Посмотри на себя — будешь с пеленками возиться?
— Памперсы куплю, — Светлана обожгла его взглядом.
— Ты на меня не зыркай! Не зыркай! — начал злиться Кабан. — Зыркает она! Сама виновата! Я в ваши бабские дела не лезу, залетела — значит, сама виновата, сама расхлебывайся! На хрена мне все это знать?!
— Ты хлебало закрой и на меня не ори, пока не за что! Я тебя как человека, как отца хотела порадовать! А тебе, как скотине, все равно: будут щенки — не будут, лишь бы свой х… вовремя почесать! Кабан, он и есть Кабан! Вали отсюда! Если сын будет в тебя — сразу придушу! Дочку оставлю! Понял, скот долбаный?! Канай ползком по плинтусу, пока вилку в глаз не захерачила!
Под дверью оцепеневший от ужаса официант не верил собственным ушам: никто не смел так разговаривать с самим Кабаном, «державшим» город. Но Кабан сдал назад:
— Светусечек, ну не нагнетай… С чего ты завелась? Я все понял, я рад. Давай обкашляем спокойно. Ну, посуди сама, куда нам ребенок? Я каждый день то ли жив, то ли пристрелят. Ты — то ли на воле, то ли на зоне. И куда тогда спиногрыз денется? Что ж ему по приютам или по чужим людям мучиться? Бабло не проблема, ты знаешь, я не чмо! Ну, как ему расти без родителей?! Или ей? Тебе понянчиться хочется, а дитю из-за этого жизнь-чернуху готовишь? Не по понятиям. Иди, Светка, сделай аборт и забудем. Лет через пять наберем бабла и свалим за бугор — тогда рожай хоть сто. Если доживем… Короче, ты поняла? — Сашка смотрел на нее неожиданно просительно и виновато.
— Да…
Светлана понимала, что он прав по сути, но все внутри кипело протестом. Правильно она всегда рассчитывала только на себя! И не надо было этому козлу вообще говорить о беременности. Но Шибздика уже два месяца как похоронили, она совсем одна, вот и повелась: показалось, что Сашка не чужой человек. А вот как вышло!
— Ладно, Пятачок, не стремайся, я все поняла. Иди, я еще посижу… — она опустила голову.
— Так я погребу? Завтра тебя Колян завезет и подождет.
— Не надо. Я сама. Все равно на сутки оставят. В среду заберешь сам. Я буду в областной.
— Понял, не дурак. Вот и ладушки. А я тебе цацку новую подгоню. Что хочешь, браслетку или в ушки брюлики?
— Все равно.
— Ладно, решим. Так я погреб?
— Давай.
Щелкнула дверь. Светлана осталась одна. Нет, не одна… Они теперь вдвоем — она и ребенок. Ее ребенок, родной, собственный. И она уже никогда не будет одна!
Вдруг вспомнились обрывки разговора в парке с той бабой: она вроде родила одна и оставила дочку в роддоме, потому что не могла вырастить и обеспечить. Ну, нет, она, Светка, землю будет грызть, полгорода положит, но бабки найдет и своего ребенка вырастит и обеспечит! И каждый год будет справлять ему дни рождения с пирогами, как тогда у нее, в детстве! Она встала и решительно направилась к выходу.
Мелкий снежок оседал на капюшоне песцовой шубки и таял от дыхания. Воздух, чуть морозный и свежий, пьянил и радовал. Светлана поскользнулась, мягко шлепнулась на ледяной дорожке и рассмеялась. Тут же мелькнуло: «Надо осторожнее. К черту шпильки. Я тебя буду беречь…» И от этого первого разговора с малышом стало радостно и спокойно.
— Иванова! Иванова! Стой, Иванова! — она обернулась. Ильичев, их участковый, догонял ее, торопясь и скользя. — Не докричишься! Оглохла ты, Иванова, что ли?
— А что я сделала?
— Почему сразу сделала? Или сделала все-таки? — он хитро прищурился.
— Ничего я не сделала. Что надо? — Светлана нахмурилась, не ожидая от Ильичева ничего хорошего.
— Хочу узнать, когда проставляться будешь, — Ильичев улыбался, — тебя нотариус из первой городской второй месяц ищет. По месту регистрации не живешь. Вот уже участковых по городу напрягли.
— А что случилось?
— Бумага тебе серьезная у нотариуса. Говорят, миллионное наследство из-за кордона. Неслабые у тебя родственнички обнаружились. Вроде крутая фазенда то ли в Америке, то ли в Австралии. Иди. Давай, а то там сроки какие-то кончаются, я не понял. Ты бы кидала свои дела с Кабаном, ведь сядешь. А тут совсем другой расклад может выйти. Подумай. И проставиться не забудь…
Ошеломленная Светлана даже не нашлась, что сказать. Она не верила ни в Бога, ни в черта, не была крещена, никогда не думала о религии, но вдруг в душе возникла уверенность, что все правильно, что какая-то высшая сила дает им обоим — ей и ребенку — шанс.
За полчаса в очереди под дверью нотариуса Светлана обдумала все: если наследство — правда, она уедет, тихо и незаметно. И будет новая, нормальная жизнь… Только бы братки не узнали…
Пожилая усталая женщина-нотариус долго изучала паспорт Светланы, подозрительно рассматривала ее шубку и рыжую стрижку, потом разъяснила, что Светлана по завещанию Жемчужниковой Людмилы Борисовны наследует ее имущество и денежные средства. Она долго и нудно читала статьи кодекса, потом уведомление из Тульской нотариальной конторы № 2, потом перечень наследуемого. Светлана поняла и четко запомнила последнее: она наследует жилой дом с хозяйственными постройками в д. Алешня в 10 км от Тулы площадью 350 кв. м, с мебелью, утварью и предметами обихода, земельный участок в частной собственности площадью 0,8 га, денежные вклады в валюте на общую сумму 67 тысяч долларов и полтора миллиона российских рублей, автомобиль «Вольво» 2007 года выпуска, драгоценности общей стоимостью 900 000 российских рублей.
Потом они долго (Светлана, волнуясь, все время делала ошибки) заполняли заявление о вступлении в права наследства, потом нотариус также долго и нудно объясняла последующие необходимые действия и выжидательно заглядывала Светлане в глаза. Наконец, все закончилось.
Через два часа Светлана была дома, вернее, на съемной квартире, где она жила уже больше года, — чужой квартире. А что у нее было своего за всю жизнь? Несколько шмоток, теперь еще цацки, подаренные Кабаном. Даже мамину фотографию забрала в детдоме лживая сука-воспитательница. Опять всплыли ее слова из ночных кошмаров: «Она не твоя мать! Не выдумывай! Ты Иванова, а не Кузнецова! Она только взяла тебя на воспитание. По договору. Ей за это деньги платили. Но не смогла его выполнить, потому что попала под машину. Теперь тебя вернули. Бывает, вообще возвращают, потому что ребенок не понравился. Будешь, как все, расти в детдоме. Не надо плакать, ничего страшного…»
С облегчением подумалось: «Ничего, малыш, теперь у нас есть свой дом, настоящий». Не хотелось ничего узнавать: кто такая эта Жемчужникова, почему она оставила столько всего именно Светлане, была ли это та баба, из парка. Она — не она, была — не была, ну и Бог с ней. Надо просто радоваться.
Светлана подошла к зеркалу и всмотрелась в свое сияющее лицо, темно-зеленые с крапинкой глаза. Где-то она видела их, причем недавно. Забавно, а вспомнить не может.
Такси выехало за город. Справа в бело-розовой пене цветущих яблонь нежилось встающее солнце. От этой легкой и праздничной красоты перехватывало дыхание. Ожидание и напряжение становились мучительными: Светлана ехала в Алешню, в дом этой женщины, нет, вернее, уже в свой. Она опустила стекло. Ворвавшийся ветерок тут же спутал волосы, наполнил салон запахом цветов и свежей травы. А сидящая рядом Наталья Леонидовна, адвокат, сопровождавшая ее, не замечая ни этой красоты майского утра, ни состояния Светланы, все говорила, говорила…
— Адвоката лучше Людмилы Борисовны вообще не было ни в одной консультации. Люди на очередь записывались, из других городов приезжали. Ее даже в Москву приглашали, в самую крутую юридическую фирму, причем с открытой зарплатой. Ну, Вы, наверное, слышали, это когда работник сам себе устанавливает зарплату. Вы даже не представляете, какая у нее была популярность. На похоронах был весь город, без преувеличения. Так жалко, так жалко… Такая молодая, а сгорела за два месяца. Так странно. Уехала, никто даже не знал, куда. А потом гроб привезли… Представляете? А она Вам кто была?
Светлана вздохнула, ответила после паузы:
— Родственница…
— А мы считали, что она одинокая. Ну, в смысле, был у нее типа гражданский муж, заведующий нашим здравотделом, но они жили как-то непостоянно, да он и не разведен был. А больше никого. А вы, оказывается, родственница, да еще наследница. Не понимаю, зачем Вам такой дом продавать. Я, конечно, не уговариваю, наоборот, мне же комиссионные пойдут, но я думаю, что это Вы его просто не видели. Жемчужникова его десять лет строила и обустраивала. Гостей не часто приглашала, но кто внутри бывал — говорили, просто сказка. Такого другого нигде в округе нет.
Такси повернуло у указателя «Алешня». Узкая асфальтированная дорога была обсажена в два ряда березками. Слева внизу серебрилось-мерцало озеро. Под сердцем забеспокоился-завозился сын. Светлана положила руку на живот: «Тихо, малыш. Не торопись, все посмотрим… Тихо…»
— Малыша ждете? Уже знаете, кто?
— Да, сын.
— Ну, ему тут было бы раздолье. Участок почти гектар. Подъезжаем. Вон, зеленая изгородь. Смотрите, какая красота!
Такси остановилось. Светлана вышла из машины, осмотрелась: над длинной зеленой изгородью из боярышника виднелись кованые ажурные решетки основной ограды. Прислушалась к Наталье Леонидовне, отпиравшей калитку:
— Это Людмила Борисовна сначала кованое ограждение поставила, а потом уже зеленую изгородь посадила от улицы, а внутри — низкую, из можжевельника.
— Да… — кивнула Светлана.
Адвокат, наконец, отперла калитку и пояснила:
— Тут сенсорный датчик стоит, можно с брелока открыть, тогда ворота для въезда машины сами открываются и закрываются. Видите, как все продумано. А вот вторая зеленая изгородь, внутренняя, вернее, получается, третья. Видите, как овалами подстрижена, как арки. Красиво и необычно, правда?