Я еще раз посмотрел на иконы и понял: на них было изображено существо, будто сшитое из разных частей. Три лица: центральное и правое мужские, первое со спокойным выражением и зелеными глазами, второе в гневе с темным, почти черным взглядом. Левое же лицо принадлежало женщине. Его озаряла мягкая улыбка, а голубые глаза сияли. Художник нарочно подчеркивал различия. Часть Триединого была написана плавными линиями, создающими приятную округлость черт, а другая будто состояла из острых углов. Правая сторона тела Триединого принадлежала воину, облаченному в доспехи. Левая была женской, под синей тогой отчетливо проступал контур груди и округлых бедер. Рук, как и крыльев, было целых шесть. В одной, замахнувшись, божество держало огненный меч, с которым обычно изображался Святой Михаэль. Другую Триединый поднял в благословляющем жесте. Вторая пара рук была сложена перед грудью в знаке смирения и покаяния. Третью пару творец опустил вниз: в левой ладони божество держало ветвь рябины с красными каплями ягод, в правой – половину спелого граната. Присмотревшись еще внимательнее, я заметил, что из-под края тоги прорисовываются три босые ступни. Над головой странного создания сиял знак – три золотых переплетенных круга – символ творцов, объединившихся ради благополучия своего мира.
– В семинарии я нашел информацию о том, что еще в прошлом тысячелетии были приняты именно такие изображения Триединого, – пояснил Оскарби, – а потом прошла крупная церковная реформа, затеянная папой Иоанном Третьим, под нее попали и каноны иконописи. Но вот убедиться воочию, что такие изображения существовали, у меня долго не получалось. Если бы не инвентаризация – я бы и не нашел иконы. Правда, у них есть одна особенность: символы двух божеств – рябину и гранат – изобразили, а про гроздь винограда третьего почему-то забыли. В некоторых источниках говорится, что она должна быть вместо благословляющего жеста. Но присмотрись ко второй иконе, на ней эта деталь все-таки есть.
Действительно, почти уткнувшись носом в потемневшие от времени краски, я разобрал переплетение виноградной лозы, обрамляющей икону.
– Интересно! – Я глотнул уже остывший чай. – Но почему все так изменилось?
– А зачем лишний раз напоминать людям, что Триединый и Триада вылеплены из одного теста? Да и изображение странного, сшитого из разных частей существа не очень-то приятно для глаз обывателя. Проще нарисовать что-то спокойное, цельное, соответствующее представлениям паствы о мудром и могущественном божестве.
Я допил чай и с удовольствием возразил:
– А не лучше ли было оставить как есть? Ведь в истории появления Триединого есть замечательная мораль – мы сами создаем себя. Постаравшись, можно стать достойнее и правильнее, чем раньше. Все в наших руках, при должном упорстве каждый отбросит слабости и грехи. Разве нет?
– Конечно… а еще люди начнут выступать за полигамные отношения, раз уж сами творцы объединились в таком странном сочетании: двое мужчин и одна женщина, – тут же парировал Оскарби.
– А вам жалко, что ли? – удивился я. – Какая разница, кто с кем живет и спит, если все добровольно? И если при этом в своих поступках люди будут руководствоваться честностью и милосердием?
Мы, эльфы, если уж на то пошло, вообще асексуальны. Мы создаем устойчивые пары только для продолжения рода. И то с этим существуют определенные проблемы. Без использования специальных брачных артефактов мы, увы, не размножаемся. Так что супруги оказываются в одной постели исключительно для зачатия новой жизни. В остальное время каждый эльф спит в своих покоях и не докучает партнеру. Поэтому нам непонятны проблемы ревности, измены, иные сложности любовных связей и в целом категоричное отношение к институту семьи, принятое у людей. На наш взгляд, все, что происходит по общему согласию и для общего удовольствия, имеет право на существование и не должно ограничиваться ни религией, ни политикой. Потом каждый сам ответит перед Триединым.
– Мне не жалко, – со смешком сообщил Оскарби, – я вообще дал обет безбрачия. Но вот к папе с такими речами лучше не подходить.
Не очень-то и хотелось.
Это мое мнение, и я никому его не навязываю.
Мы посидели еще немного, говорить со служителем Освином было очень интересно. С ним почему-то легко поднимались даже те темы, которые в обычное время показались бы мне не самыми удачными или уместными. Оскарби действительно искренне и сильно любил Триединого и служил ему с полной самоотдачей. Но вот на дела церкви смотрел с некоторым скепсисом и не боялся его озвучивать.
Признаюсь честно, даже уходить от такого собеседника не хотелось. Но вечер плавно перешел в ночь, мне еще предстояло довести до ума лекарство для Козмы и ее клиентов, а у Оскарби с раннего утра намечался полив роз и подготовка к первой службе. Так что, тепло попрощавшись, я покинул костел, пообещав при возможности обязательно заглянуть в гости.
Позевывая и мечтая поскорее закончить с зельем и лечь спать – день выдался слишком нервным и насыщенным, – я спускался по улице в сторону «Женского дома». До него было рукой подать – уже виднелась знакомая арка и слышалась громкая музыка. В этот момент позади раздался цокот копыт. Я посторонился, чтобы пропустить экипаж, и очень удивился, когда карета остановилась аккурат рядом со мной.
– Лорд Квэлле? – уточнили, приоткрыв дверь с золотыми вензелями.
Я сделал несколько шагов назад, но натолкнулся спиной на каменную кладку дома – улочка была слишком узкой, чтобы разминуться с экипажем. Еще, как назло, с ближайшим проулком меня разделяла сотня метров и дверь кареты. Бежать? Срочно вызывать Карела на подмогу?
Подавив испуг и совладав с голосом, я признал, что действительно лорд Квэлле собственной ушастой персоной.
– Какие-то проблемы? – уже спокойнее поинтересовался я, сообразив, что никто не собирается натягивать мне на голову черный мешок и пинками заталкивать в карету.
Незнакомец, одетый с иголочки, осмотрел мой встрепанный вид и запачканные в земле брюки, после чего еще раз придирчиво изучил лицо, видимо, никак не мог поверить, что чучело перед ним – эльф высокой крови.
– Никаких проблем, ваша светлость, – мужчина почтительно наклонил голову, – моя госпожа хотела бы пригласить вас на чашку чая.
Я попытался разобрать хитросплетенный вензель – опознанию поддалась только буква «н», но это мне ровным счетом ничего не сказало.
– Чай я пил совсем недавно, спасибо. – Хотелось вежливо послать и экипаж, и неведомую госпожу к Триаде. – Если это все, я могу идти?
Человек покачал головой.
– Моя госпожа настоятельно просила доставить вас для беседы. Она хочет сделать предложение, которое вас наверняка заинтересует. Это не займет много времени, лорд Квэлле. Вас и так, оказывается, непросто найти. Все, кто видел в городе эльфа, знают, что он живет в этом квартале, но почему-то никто не указал мне конкретный дом.
Еще бы! Им просто воображения не хватает сопоставить факты и понять, что я поселился в борделе.
Однако упоминание «предложения» заставило меня напрячься. Неужели слухи, кого Карел хочет сделать следующим опекуном, настолько быстро распространились в городе? Любопытно, меня попытаются купить или запугать? Или для начала прощупать почву? Я дотронулся до амулета связи, но передумал. Вряд ли меня сразу решат убить. Послушаю, что скажут, сделаю заинтригованный вид, пообещаю подумать, а потом спокойно сдам «госпожу» Киару.
Я залез в экипаж, сев напротив холеного слуги. Тот с таким видом смотрел на мою испачканную одежду, будто платить за чистку сидений ему предстояло из собственного кармана.
– Доставка обратно входит в предложение вашей госпожи? – уточнил я, сообразив, что меня могут завезти в какие-нибудь дали, даже за город, откуда на своих двоих я быстро не доберусь до борделя.
– Все зависит от вашего ответа, – сообщил мне мужчина и стал нарочно смотреть в сторону, будто ехал в экипаже один.
Я тяжело вздохнул и, чуть сдвинув в сторону тяжелую бархатную шторку на окне, попытался запомнить дорогу. Благо городской черты мы не пересекли. Карета около получаса петляла по улицам, несколько раз мелькнули знакомые места, которые сгодились за ориентиры, а затем мы въехали на противоположную окраину города – здесь располагались богатые поместья аристократии. Дом епископа по сравнению с дворцами, которые мы проезжали, выглядел лачугой. Если «госпожа» живет в одном из таких, мне понятна брезгливость слуги, которому приказали притащить вот такое грязное недоразумение.
Видели бы они роскошный дом моей кузины – сами бы испытали неловкость и ощутили себя помойными крысами на королевском приеме. Если бы не редкий дар крадуша, пробудившийся в роду, где никогда не рождались эльфы с подобными силами, все сложилось бы совсем иначе. И я сам, наследный князь Эрна, горделиво задрав свой и без того вздернутый нос, расхаживал бы по богато убранным залам, участвовал бы в приемах Владычицы, считал бы себя выше прочих народов, может быть, даже женился бы – обзавелся семьей, наследником. Кузина как-то сказала, что присмотрела для меня выгодную партию.
Я упрямо мотнул головой, отгоняя непрошеные мысли о том, какой бы могла быть моя жизнь. Сытной, беспечной. Раз в пять-семь лет забирай у крадушей свежую душу, не зная старости и болезней, и так до тех пор, пока самому не надоест этот свет. Странно, образы, мелькающие в голове, вызывали одновременно и ноющую тоску, и яркое отвращение.
Экипаж минул высокие ворота, выкованные в виде раскрывших крылья драконов, и въехал на территорию поместья. Маячивший впереди особняк выглядел безумно дорого, но при этом не так пафосно и безвкусно, как те, что я видел ранее. Светлый, в классическом стиле, с высокими колоннами и округлыми балюстрадами, он мне даже понравился. Я выбрался из экипажа следом за слугой и украдкой отряхнул с коленей засохшую землю, а потом пригладил волосы… и кажется, сделал только хуже: и руки испачкал, и голову.
Несколько служанок, прибирающих парадную лестницу, при виде меня одинаково охнули. Что ж, первое впечатление – самое сильное, и я теперь был уверен, что «госпожа» точно не останется равнодушной.