В целом, если Иван Грозный был в чем-то неправ, так это лишь в том, – здесь мы должны вспомнить мнение на этот счет Сталина, – что он не до конца истребил боярские семьи.
– Неужели они так и говорят? – не поверил я.
– Да, я нисколько не преувеличиваю, – сказала Елена. – У нас выходит немало книг, где все это выдается за непреложную истину. Их авторы делают вид, что не знают, как обстояло дело в действительности. Что «синодик» Ивана Грозного, где поминаются 4 тысячи убитых, дошел до нас не полностью, – к тому же, как правильно писали наши уважаемые историки, простой народ вообще был недостоин поминального списка царя… Что присоединение новых земель велось с той же жестокостью, которой отмечено все правление царя Ивана, – на Волге, например, против русского завоевания было три крупных восстания «черемисов», потопленные в крови… Что беспощадный и бессмысленный террор, проводившийся царем в России, затронул даже православное духовенство, десятки представителей которого были казнены, – погиб и глава русской церкви митрополит Филипп…
Ну, а легенда об отравлении царя просто нелепа, – продолжала Елена с иронической улыбкой. – По всей Европе тогда лечились мышьяком, ртутью и сулемой от разных болезней, в том числе от сифилиса, – не говоря уже о свинцовой посуде и оконных рамах из свинца, содержащих ядовитые примеси, о которых в то время не знали. В останках многих европейских правителей находят большие дозы этих веществ, – так что же, все были отравлены?.. И апологеты Грозного еще жалуются на безграмотность и неразвитость нашего народа, который мало читает книги, но если народ станет грамотен и развит, кто будет читать книги подобных авторов? Им надо радоваться, что наш народ сделали таким неразвитым, потому что только среди такого народа они могут найти своих читателей…
Но самое страшное – это аргумент о минимуме зла, который причинил Иван Грозный, если сравнивать с западными королями и императорами. Во-первых, как я уже сказала, это неправда, а во-вторых, разве можно оценивать степень злодеяний в сравнении с другими злодеяниями? Если один злодей убил 4 тысячи человек, а другой – 7 тысяч, то первый лучше второго? А если будет третий злодей, который убьет 10 тысяч людей, то второй злодей станет лучше третьего? А если будет четвертый, который убьет 100 тысяч человек, то третий сделается лучше него? Значит, чтобы оправдать злодея, надо лишь найти еще большего злодея? Наши апологеты Грозного рассуждают именно так, не понимая, что только моральные уроды могут оправдывать убийцу тем, что есть еще большие убийцы!
Когда же прижмешь к стенке этих борцов за доброе имя русского царя, – а мне приходилось участвовать в дискуссиях с ними, – они начинают кричать, что если жестокость и была, то она оправдана все теми же «высшими интересами России». Некоторые договариваются до того, что Россия вообще нуждается в грозном правителе. Я невольно вспоминаю в такие моменты строки нашего поэта Николая Некрасова:
Люди холопского звания
– Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа.
Некрасов имел в виду, конечно, холопов в широком смысле слова, по состоянию души…
Кстати, у нас в России недавно открыли памятник Ивану Грозному; я бы сделала на нем надпись: «Суровому господину от благодарных холопов»… А до этого был установлен памятный знак в Александровской слободе, главной резиденции опричников, месте самых жутких казней. Вы думаете, этот знак посвящен памяти замученных жертв? Нет, он посвящен православному русскому царю Ивану Грозному.
…А по поводу оправдания его злодейств «интересами России» я вот что скажу, – прищурилась Елена. – Если бы кто-нибудь из апологетов оказался в том времени, если бы у него на глазах изнасиловали и убили его жену, а затем зверски убили и детей; если бы его самого посадили на кол или бросили в котел с кипящей водой, – если бы после всего этого он продолжал петь осанну Ивану Грозному, я бы поверила этому «оправдателю», хотя посчитала его психически ненормальным. Но нет, все апологеты грозного царя – вполне благополучные люди, и когда они с высот своего благополучия легко оправдывают убийства мужчин, женщин, детей и стариков, совершенные Иваном, мне на ум приходит лишь одно слово – подлость. Могу допустить, однако, что можно применить и слово «глупость» – если они не подлецы, то дураки…
Не знаю, для чего они так поступают, какие внутренние мотивы ими движут, но объективно они приносят огромный вред России, потому что оправданием злодеяний власти они предоставляют ей право на подобные злодеяния в настоящем и будущем, если того потребуют «интересы страны», – закончила Елена свою гневную речь.
Воцарение Романовых
Продолжаем обзор русской истории. XVII век плохо начался для России. «Смутное время» явилось причиной разорения страны и гибели тысяч ее жителей. В официальной русской историографии этот период однозначно показывается как «нашествие чужих», в первую очередь поляков, с которыми у русских давние счеты. Примечательно, что среди современных российских праздников есть «День народного единства» (4 ноября), посвященный освобождению Кремля от поляков в 1612 году.
Однако независимые исследователи, свободные от полонофобии, рисуют иную картину Смутного времени. Признанный специалист по этому периоду Руслан Скрынников определяет Смутное время (в книгах «Русская история IX–XVII веков», «Смутное время. Крушение царства» и других) как династический кризис, сопровождающийся Гражданской войной. Тогда не было резких отличий межу Россией и Речью Посполитой (так называлось польско-литовское государство, образовавшееся в 1569 году для защиты от русской агрессии: шестью годами раньше войска Ивана Грозного вторглись в литовские земли и захватили город Полоцк, под угрозой оказались и польские территории).
Войны между этими государствами сменялись миром, а мир – войной, но в целом связи были очень тесными. Многие знатные русские рода имели польско-литовское происхождение: переезд на постоянное жительство из Литвы в Россию и обратно был обыкновенным явлением. Помимо родственных отношений, русских и польско-литовских князей и бояр связывала общность языка и веры: в Литве русский язык долгое время был государственным, а православная вера господствовала во всех восточных областях. Несмотря на принятие в 1596 году Брестской унии, согласно которой православная церковь в этом государстве признала главенство римского папы, «униатскими» стали лишь несколько епархий, но и там сохранялось служение по православному образцу на церковнославянском языке.
В общем, отношения между Россией и Польшей действительно были похожи на отношения родственников, которые ссорятся и мирятся, но в любом случае остаются близки. Это подтверждается и взаимными притязаниями на престол, которые воспринимались обеими сторонами как нечто само собой разумеющееся. Так, Иван Грозный сватался за сестру литовского «великого князя» (правителя государства) Сигизмунда Августа, надеясь получить под свою власть Литву, а позже, после смерти Сигизмунда, ставшего первым королем объединенного польско-литовского государства, пытался добиться своего избрания на польский престол, и шансы царя были достаточно велики. В свою очередь, сын польского короля Владислав в период «Смутного времени» (в 1610 году) был избран русскими царем – избрание происходило в полном соответствии с русскими законами и обычаями. Владиславу помешало приехать в Москву и править Россией только желание его отца Сигизмунда III самому занять русский престол.
Будет ошибкой делить участников «Смутного времени» на два лагеря: русских и нерусских, «своих» и «чужих». Как показал Скрынников в своих книгах, разделение существовало не по принципу национальности, а по династическим и социальным группам: кто-то поддерживал Владислава, кто-то – свергнутого царя Василия Шуйского, кто-то выступал за самозваных русских царей, появлявшихся один за другим, – наконец, были и такие, кто воевал «против всех», исключительно в собственных интересах. При этом как русские не составляли единого лагеря, так и поляки – между последними случались порой более ожесточенные столкновения, чем у поляков с русскими. Следует добавить, что большинство предводителей польско-литовских отрядов в России были православного вероисповедания, и русский язык был для них родным, – так же, как и для значительной части рядовых воинов, которые были выходцами из «Белой Руси», то есть будущей Белоруссии.
Но, вопреки всему этому, в царское время «Смуту» упорно называли отражением иноземного вторжения в Россию, а главными врагами были, разумеется, поляки. Это не удивительно, ведь после уничтожения польской независимости и вхождения значительной части Польши с Варшавой в состав Российской империи поляки неустанно боролись за восстановление своего государства, а русское правительство жестоко подавляло польское национально-освободительное движение. Для официозной российской идеологии крайне важно было показать поляков с черной стороны, как извечных противников русских и России, – таким образом, утверждалось, что поляки понесли «заслуженное наказание», а уничтожение Польши было «актом исторической справедливости».
По схожим мотивам почти так же изображались события «Смутного времени» в сталинский период – тогда даже был снят ультрапатриотический фильм «Минин и Пожарский» (о предводителях «Второго ополчения», которое освободило Москву от поляков и литовцев и заняло Кремль 4 ноября 1612 года). Примечательно, что фильм был снят в том же году (1939), когда Сталин заключил пакт о ненападении с Гитлером («пакт Молотова-Риббентропа»), по условиям которого Польша была поделена между Германией и СССР.
Надо сказать, что в российской историографии были все же попытки объективно разобраться в событиях «Смутного времени». Наряду с работами Скрынникова и других авторов, писавших в 1960-е – 1980-е годы, аналогичными исследованиями занимался ранее видный русский историк Михаил Покровский. Он верно отмечал, что самодержавие эксплуатировало историю «Смуты» в династических целях и ради популяризации идеи народной поддержки института монархии. На самом деле ополчение Минина и Пожарского было создано не по воле народа, а по инициативе и на деньги русского купечества: торговому капиталу в лице русского купечества и близких к торговле дворян необходимо было сильное русское правительство, способное преодолеть междоусобную войну. К тому же поляки оказались не в силах прекратить демократическую революцию, и тогда, пишет Покровский, торговый капитал выдвинул своего вождя – Кузьму Минина: «Купечество в воззваниях призывает встать не только за православную веру, но и за свою землю и, – прибавляют они, – за достояние, которое нам дал Господь Бог. Защита Родины и защита мошны у этих людей, как у буржуазии всех времен, сливались таким образом в одно». Военным предводителем торгового капитала стал князь Дмитрий Пожарский, помышлявший, между прочим, избрать на русский престол шведского принца. Союз буржуазии и дворянства выразился в организации ополчения, которое разбило поляков и литовцев, а с другой стороны, подавило крестьянскую революцию.