Маленький роман «Чужие» был написан И. Цанкаром в мае-июне 1901 года в Вене. Венские впечатления отразились во многих произведениях Цанкара, в том числе и в романе «Чужие», который стал первым его крупным прозаическим текстом.
Конец 90-х и начало 900-х годов — период решительного поворота писателя к общественно значимому, тенденциозному и острокритическому по отношению к окружающей действительности искусству. Со все нарастающей силой и многомерностью это проявляется в его сочинениях разных жанров, созданных в те годы: комедии «На благо народа» (середина 1900 г.), повести «Путешествие Николая Никича» (лето 1901 г.), сборнике новелл «Книга для легкомысленных людей» (сентябрь 1901 г.). С интересом писатель изучал социальную жизнь Словении, ту новую экономическую и политическую обстановку, которая возникала там в начале XX века. С этим, несомненно, было связано и его стремление расширить и обогатить эстетические основы и границы творчества, найти более адекватную форму новому жизненному материалу.
Писатель все чаще переходит от импрессионистской и сатирической, подчас гротескной зарисовки к сюжетной психологической новелле. Разумеется, это был не простой и не однозначный процесс, поэтому в новеллах этого периода, как и в последовавших один за другим романах «Чужие» и «На улице бедняков», импрессионистичность тесно переплетена с символикой, а с другой стороны, твердо опирается на психологический реализм русской школы.
О решительном разрыве И. Цанкара с эстетикой декаданса свидетельствует, в частности, большое его письмо к хорватской писательнице З. Кведер от 8.V.1900 года, носящее характер творческого манифеста.
«Что касается декаданса, — писал он, — то я должен Вам более подробно разъяснить свои взгляды, дабы вы не поняли меня превратно. Я дышал им столько времени, что в конце концов устал. Это городская пыль, городская нервозность, малейшие ощущения доводятся до крайности; у поэта нет другого дела, кроме как копаться в самом себе, он эгоист, но эгоизм этот такого рода, который не содержит ни ума, ни даже здравого смысла. Чего они хотят добиться хотя бы для себя? На кого и з а ч е м (разрядка авт. — А. Р.) хотят влиять, обнажая и толкуя чувства, которые едва ли испытывают и понимают сами поэты и которые не имеют ни малейшего значения для других? Скажу вам коротко: сдается мне, что возможно и и м е е т с м ы с л или такое т е н д е н ц и о з н о е искусство Гоголя, Толстого и т. д., которое хочет утвердить социальные, политические или философские идеи могучими средствами п р е к р а с н о г о, — или же искусство древних греков, Шекспира, Гете и т. д., которое имеет лишь эстетические и этические цели. Искусство некоторых декадентов — это порой и с т я з а н и е с а м и х с е б я, а порой вообще не что иное, как игра в слова… …Когда я вспоминаю о тамошних делах (имеется в виду Словения, письмо отправлено из Вены. — А. Р.), то наши задачи представляются мне такими громадными и тяжелыми, что у меня нет ни желания, ни времени заниматься Пшибышевским!»
Роман «Чужие» был создан по побуждению дружески расположенного к Цанкару писателя Франа Левеца, который способствовал также скорому и беспрепятственному изданию книги в апреле 1902 года. Левец счел роман «очень хорошим повествованием», и его оценку подтвердил в своей рецензии авторитетный тогда прозаик Фран Финжгар. Сам Цанкар в ту пору, то есть, по существу, в самом начале своего творчества, считал «Чужих» «своим лучшим произведением», «лучшей вещью, какую я до сих пор вообще написал» (из писем 1901—1902 гг.).
Основная проблема романа — роль и место художника, деятеля искусства, в современном словенском обществе, а если взять шире, то значение творческой интеллигенции в жизни буржуазного общества вообще, — давно привлекала Цанкара. Под разным углом зрения и с разных сторон он подходил к ней уже с середины 90-х годов. Наиболее отчетливо она прозвучала до появления «Чужих» в повести «Путешествие Николая Никича», связанной с «Чужими» и некоторыми внешними особенностями и внутренним замыслом.
Непосредственным импульсом для жизнеописания скульптора Павле Сливара, по-видимому, можно считать проводившийся в Любляне в 1900 году конкурс на лучший памятник великому словенскому поэту Франце Прешерну (1800—1849), в котором принимал участие известный впоследствии и близкий Цанкару скульптор Фран Бернекер (1874—1932). Герой Цанкара Сливар создает проект памятника другу Цанкара с юных лет, рано умершему в нужде поэту Драготину Кетте (1876—1899), что уже само по себе было полемически заострено: Цанкар считал, что поэтам и художникам следует прежде всего помогать при жизни. Он возмущался и тем, что в жюри конкурса не оказалось ни одного художника-творца, буржуазным же филистерам было не под силу оценить своеобразие гения.
Вместе с тем история гибели Сливара изображена на довольно выразительном, во всяком случае точно акцентированном фоне тогдашней словенской жизни.
«Страшное душевное убожество, которое точно грязное море разлито по всей нашей милой родине» (из письма брату от 22.III.1900), писатель стремился сделать содержанием своего «большого текста», который дал бы ему возможность «вступить в политический бой» против обоих определявших тогда общественную обстановку в Словении лагерей — консервативно-католического и буржуазно-либерального со всей их демагогией и политической трескотней.
Прообразами персонажей романа в той или иной степени (и менее всего, пожалуй, в образе Сливара) послужили многие реальные знакомые Цанкара той поры. Например, преуспевающий Тратник — это архитектор и художник Иван Ягер, автор проекта здания австро-венгерского посольства в Пекине. Ягер оформлял, и, с точки зрения писателя, неудачно, первую книгу стихов Цанкара, из-за чего между ними осложнились отношения. Прообразом Мари, символом безысходного человеческого страдания, стала Малчи, тяжело больная дочь портнихи А. Леффлер (у нее в течение десяти лет писатель снимал квартиру), судьба которой потрясла Цанкара, и позже он вновь вернулся к ней в повести «Дом Марии Милостивой» (1904, русский перевод — 1909—1910). Описывая детские годы Сливара, Цанкар широко использовал впечатления собственного детства.
Важно отметить, что Цанкар считал чужаками не только лишних в буржуазном обществе художников и людей искусства, но и «столпов» этого общества, чуждых народу.
В одном из последующих писем к З. Кведер он отмечал:
«Я писал о наших «чужаках» — о тех наших людях, у которых нет родины. И это мы все. Большей частью мечтатели, все сплошь пассивные люди, которые иногда пускаются в разгул и бродяжничество, рано умирают от туберкулеза или становятся пессимистами, критиканами, бессильными фантазерами-реформаторами, которые никогда ничего не добиваются в жизни. Об этих людях писал я и о тех других, у которых е с т ь «родина». И те еще хуже» (10.VII.1901).
Современная критика в целом положительно оценила роман Цанкара, хотя во многих случаях сходные оценки вытекали из почти противоположных точек зрения. Помимо словенских изданий, на появление книги откликнулись пражские, белградские, сараевские, загребские периодические издания.
Критик Иван Мерхар в триестинском журнале «Словенка» (1902, май), например, писал: «Особенностью Цанкара является то, что даже в своих небольших сочинениях он видит своим пронизывающим взором весь словенский народ, что служит ему фоном, на котором там и тут пластично выступают главные действующие лица; эта особенность чрезвычайно мастерски воплощена в «Чужих», фон которых широк и богат, поскольку идея, которую хотел выразить автор в своем произведении, велика и касается всего словенского народа…». Размышляя о судьбе Сливара, критик далее продолжал: «И душевные битвы, которые ведет Сливар после женитьбы и вплоть до своей добровольной гибели в холодных волнах, описаны с классической завершенностью первого ученика великого Достоевского».
Всесторонне, несколько раз обращаясь к нему в разные годы, анализировал роман Цанкара хорватский критик и публицист Милан Марьянович (газета «Обзор», Загреб, 1902, 1—2.V), отмечавший, что книга Цанкара «принадлежит к числу тех произведений, которые побуждают читателя к раздумьям о своей жизненной задаче, о своем отношении к жизни, а особенно к своему народу… его «Чужие» из той категории книг, к которой принадлежат романы типа «Рудин», «Дым», «Новь», «Обломов», то есть к категории книг, написанных кровью, из-за которых автора в первую минуту проклинают, но которые вызывают целые течения в духовной жизни и открывают новые горизонты. Подобные сочинения оставляют читателя в горьком настроении, лишают его всех иллюзий и дышат пессимизмом; такие сочинения угнетают душу, но они необходимы, ибо это книги расчета, итога, на фундаменте которых можно строить заново… Если б в русской литературе не было таких книг, она не стала бы мировой, если бы русское общество благодаря своим писателям не видело таких картин, оно не было бы таким, каково оно сейчас».
Марьянович отмечал также, что изображенная Цанкаром проблема характерна для многих славянских народов. Примечательно, что тогда же, в 1901 году, в Загребе вышел роман известного хорватского романиста Венцеслава Новака «Два мира», главным героем которого тоже был человек искусства, музыкант Амадей, также трагически погибший в столкновении с буржуазным обществом, не испытывающим потребности в национальном искусстве.
Даже принципиальные противники эстетики Цанкара, как, например, авторитетный тогда критик Фран Говекар, отмечали, что «Чужие», несомненно, лучшее пока беллетристическое произведение Цанкара. Оно лишено всякого балласта, словно отлито по одной модели, его отличает легкий и элегантный слог, отменная дикция, художественная и психологическая сторона романа безукоризненна. Он современен и актуален, «с эстетической точки зрения нельзя сделать ни малейшего упрека» (журнал «Люблянски звон», 1902, август).
К образам чужих у себя на родине людей Цанкар обращался неоднократно и в дальнейшем своем творчестве, в том числе в романах «На улице бедняков» и «Мартин Качур», в значительной степени носящих автобиографический характер.