Иван был на даче, когда ему позвонили и сообщили о том, что в газете «Новости» напечатала какая-то ядовитая статейка про него. Он не сразу смог добраться до киоска «Пресса», расположенного на станции, до которой от дачи было пару километров. Да и нужного номера там не оказалось. Пришлось искать в соседнем поселке, где тоже был киоск. Раздобыв наконец нужный экземпляр, он пробежал глазами материал за подписью Льва Хунштина. И вначале ничего не понял. Только вчитавшись в текст, пришел в ужас. То, о чем там говорилось, было просто невероятно. Иван никогда в жизни не подозревал ничего подобного. Чтобы он носил чужие ордена?!. Нет, это просто какая-то чушь!.. Но ссылки на официальные документы вроде бы подтверждали: написано то, что было на самом деле… Иван просто не мог в это поверить!
Он вернулся на дачу. Не ехать же с такой ошарашивающей новостью сразу домой – к жене. Она с ума сойдет. Ведь все тридцать лет, что они прожили вместе в любви и согласии, она верила в его неподкупность и честность, как в Бога… Надо было самому все обдумать и понять. А главное решить: как жить дальше? Что делать? С таким грязным пятном в биографии просто нельзя существовать!.. Значит, надо найти средство опровергнуть этот немыслимый вздор. Вот только как? Чем?..
Панарин хорошо помнил тот кровопролитный бой в Сталинграде, за который он получил орден Красного Знамени. Было это в августе сорок второго. Немцы отчаянно рвались к Волге, бросая в атаки все имеющиеся у них силы. Сдержать их было очень даже нелегко. Тем более, что в их полку оставалось чуть более двухсот пятидесяти бойцов. Только за последние дни погибло более половины остававшегося в строю личного состава. Тяжело был ранен командир, и Панарину, бывшему замполитом полковника Орлова, пришлось взять командование на себя.
Полк занимал оборону на южной окраине города – всего семьсот метров по фронту. Гитлеровцы лезли оголтело. За день они отбили четыре их атаки. Фрицы откатились на занимаемые рубежи и стали явно готовиться к новому броску. Огонь с их стороны усилился, но снаряды и мины рвались среди окопов полка, не причиняя особого вреда оборонявшимся. Позиция, занятая ими, была выше немецкой и неплохо оборудована. Бойцы находились в глубоких окопах, соединенных извилистой и довольно широкой траншеей. Вести огонь отсюда было удобно, и результативность его была довольно высокой. Но боеприпасов у них оставалось мало, а обещанный подвоз их задерживался. Поэтому Иван передал по цепи, чтобы экономили каждый патрон, стреляли только наверняка.
Подползший к Панарину ординарец командира сказал, что его хочет видеть полковник Орлов, лежащий в небольшом блиндаже, чуть отдаленном в тыл от переднего края. Иван быстренько метнулся к блиндажу и увидел своего командира, лежащим на шинели прямо на земле. Вся грудь и голова его было забинтованы. Рядом сидела медсестра.
– Ну, как там, Ваня? – спросил Орлов, тяжело дыша.
– Пока держимся, – уклончиво ответил Панарин, не желая расстраивать командира. Положение их, говоря честно, было критическим. Еще один натиск фашистов, – и они могут не выдержать. А отходить уже некуда. Позади Волга.
– Ты мне правду говори! – насупился было полковник и сморщился. Очевидно, от боли. – Я же понимаю ситуацию. Немцы готовятся к атаке?
– По всему видно, да.
– Надо выстоять, Ваня! – прохрипел Орлов, умоляюще глядя на своего замполита. – Во что бы то ни стало! Скоро… да-да, скоро помощь должна подойти… Звонил сам командующий.
– Постараемся, – не очень уверенно ответил Панарин.
– А ты на левый флаг одну из рот выдвини – в развалины, – пересилив слабость, посоветовал командир полка. – Когда немцы пойдут, пусть ударят с фланга.
– Сделаем, – пообещал Иван. – Ну, я пошел.
Вернувшись на КП, Панарин внимательно осмотрел лежащие перед ним развалины и подумал, что полковник Орлов, пожалуй, прав. С левой стороны, если действовать скрытно, можно действительно вывести роту и занять фланговую позицию определенными силами. Конечно, все эти маневры небезопасны. Если гитлеровцы что-нибудь разнюхают, то могут ударить внезапно. И тогда уж растянутый полк вряд ли сможет дать им эффективный отпор… Но рискнуть все же стоило. Иначе они вообще могут не удержать своего рубежа, учитывая недостаток боеприпасов.
День клонился к вечеру. Заходящее солнце серебрило воду реки, по которой плыли остатки разбитых артиллерией фрицев баркасов, перевозивших в одну сторону боеприпасы и продовольствие, а в другую – раненых. Вода от них казалась мутной, засоренной щербатыми досками. Немцы беспрерывно обстреливали всю поверхность Волги. А наша артиллерия грохотала не очень часто, хотя после ее налета фашистские пушки на какое-то время замолкали. Видно, им хорошо доставалось от огня заволжских орудий большого калибра.
Небо постепенно синело, становилось все темнее. «Скоро наступит вечер, – подумал Иван, – а там, глядишь, и ночь. Немцы, видно, не собираются атаковать до темноты. Копят силы на завтра. А уж утром они постараются нанести сокрушительный удар. И если мы как следует не подготовимся…» Панарин прекрасно понимал, чем все это может кончиться. Так что предложение полковника Орлова было очень своевременным.
Командира третьего батальона, убитого еще вчера, заменял начальник штаба капитан Васютин. Иван поделился с ним замыслом: воспользоваться темнотой и скрытно передислоцировать часть сил на левый фланг, заняв там позицию в развалинах. Таким образом, они с этой стороны как бы нависнут над гитлеровцами, когда те пойдут в атаку.
Капитан посмотрел на него недоверчиво. Худой, нескладный с большими плечами и узким торсом, Васютин был по натуре скептиком. Он все воспринимал слишком дотошно, каждую мелочь старался проверить на практике и не доверял интуиции. Панарин эту его дотошность ценил, но недолюбливал за осторожность и медлительность. Сам он был человеком горячим и решительным, как и подобает кубанскому казаку.
– А если немцы разгадают наш маневр? – сказал Васютин после паузы. – Они же не дураки. Ночью наверняка будут шарить повсюду. Представляешь, если фрицы утром навалятся всей силой на наши основные позиции, которые мы ослабим твоим манером на левый фланг?
– Задача как раз и состоит в том, чтобы произвести маневр скрытно. Не выдать себя ни звуком, ни светом. Сумеешь это сделать со своими людьми? – спросил Иван с явной надеждой на положительный ответ. И он не ошибся. Васютин посмотрел на него пристально и после паузы уже более уверенно сказал:
– Что ж, давай попробуем. Только вы во время нашего перемещения создайте какой-нибудь шумок на основных позициях. Чтобы фрицы поверили в то, что мы их укрепляем.
– Это ты правильно подметил, – согласился Панарин. – Немцев надо обязательно ввести в заблуждение. И мы это устроим. Значит, так: возьмешь одну роту и побольше боеприпасов, с наступлением темноты выдвинешься на левый фланг вон туда, в развалины, – указал он рукой на кирпичные горки, оставшиеся от одного из цехов завода. – Затаись и молчи. Мы подпустим гитлеровцев поближе. Когда они подставят окончательно свой фланг, я дам красную ракету. Вот тогда и устроишь им неожиданный сюрприз!
На том и порешили. Васютин ушел на левый фланг и затаился – выдвижение на новые позиции в развалинах он начал лишь перед рассветом. Зато на основных позициях Панарин устроил с вечера изрядный шум. Солдаты громко разговаривали, стучали кирками и лопатами, высовывались из окопов и закуривали. В общем картина обустройства прежних позиций была полной. Немцы наверняка попались на эту удочку. Дальнейшие событии показали, что задумка Панарина, а точнее полковника Орлова, удалась.
Утро наступило хмурое. С Волги потянул холодный ветер. По небу низко поплыли тяжелые сизые облака. Солнце, едва выглянув, тут же скрылось за подтянувшейся с востока багрово-красной косой тучкой, похожей на пионерский галстук.
Немцы с атакой не спешили. Они явно плотно завтракали, набирались сил. Видно, готовились основательно и верили в успех. Наконец к развалинам подошли два тяжелых танка и открыли огонь по позициям полка. К ним присоединилось оглушительное тявканье пушек. Засвистели мины, рвущиеся позади траншей. Панарин приказал бойцам укрыться в окопах и переждать вражеский артналет. Вскоре поднялась и пехота фрицев. Ведя огонь из ручных пулеметов, она быстро приближалась, но Иван не давал команды открывать огонь. Он решил подпустить немцев как можно ближе, чтобы ударить по ним сразу и с фронта, и с фланга, почти в тыл.
– Пора, товарищ майор! – взволнованно сказал кто-то из бойцов, лежащих в окопе неподалеку. Нервишки у солдата явно не выдерживали. – Иначе будет поздно!
– Спокойно, дорогой! – отозвался Панарин, сам едва сдерживаясь, чтобы не крикнуть «Огонь!».
Фашисты были уже совсем близко. Можно было уже даже различить выражение их лиц, злобное и напряженное. До них оставалось метров сто пятьдесят, не больше. Это был самый критический момент…
Иван поднял ракетницу и нажал на спуск. Красная кривая прочертила небо. И сразу же с позиций полка и со стороны развалин, где засела рота под командованием капитана Васютина, ударил шквал пулеметного огня. Немцы, видно, не ожидали такого. Они словно споткнулись. Многие падали, сраженные пулям. Остальные еще секунду по инерции бежали вперед, а потом резко попятились. Повернув, бросились назад. К своим позициям добежала лишь половина, если не меньше.
Наступило долгое затишье. Атак больше противником не предпринималось. Полученный урок пошел фашистам впрок. А после обеда по их окопам ударила наша тяжелая артиллерия. И сосед справа – там стоял механизированный полк – перешел в наступление. Немцы были отброшены.
Вечером в районе полка появились два бронетранспортера. Иван сразу понял, что приехало большое начальство. И не ошибся. Из передней машины вышел командующий Юго-Восточным фронтом генерал-полковник Еременко. Панарин поспешил к нему с докладом. Но едва он начал говорить, генерал-полковник остановил его.
– Знаю. Все уже знаю! – перебил его командующий. Полнощекое, лобастое лицо его осветила доброжелательная улыбка. – Молодец, майор! Правильно все рассчитал.