Даже боль об умершей любимой отступала у Антона на второй план, хотя и оставалась очень сильной. Горе, внезапно обрушившееся на старого друга, давило. Эти два тяжких чувства переплетались между собой и не давали Перегудову покоя. Он и спал плохо, и ел через силу…
В то утро Антон проснулся рано, даже, пожалуй, слишком рано – не было еще и шести. Солнце только начало заглядывать в окошко, спальная комната лишь чуть посветлела. На потолке заиграли крохотные серебристые блики. День, как видно, ожидался погожий.
Перегудов долго лежал, не вставая. Настроение, как и все последние дни, было паршивым. Мысли вновь вернулись к Панарину. «Как он там? – подумалось. – Очухался хоть немного?.. Пожалуй, нет… Как бы вся эта свистопляска не кончилась для него плохо. Всякое ведь может случиться… Здоровьеце-то у Ивана не ахти!..»
Антон снова представил себя на месте друга. Окажись, например, его медаль «За отвагу» принадлежащей кому-то из убитых бойцов… Ведь он тоже получил ее из рук командующего фронтом.
Перегудову вдруг отчетливо припомнилась та, давняя уже, фронтовая история. Когда же она произошла?.. В самом конце сорок четвертого, пожалуй. Нет, наверное, уже в начале сорок пятого, в Польше. Новый год они уже, помнится, встретили в окопах. А наступление на Кенигсберг началось позднее. Наши войска форсировали какую-то небольшую речушку и закрепились на плацдарме. С него-то и намечалось начать новое продвижение вперед…
Антон был уже в саперной роте, куда попал, можно сказать, случайно. В запасном полку, куда новобранцы прибыли с призывного пункта, расположенного в городе Батайске близ Ростова-на-Дону, он числился в пехоте. Их нещадно гоняли с утра до ночи. Учили переползать, рыть окопы, стрелять, метать гранаты, идти в атаку, в общем – всем фронтовым премудростям. К вечеру все валились с ног. Нагрузочка была не просто тяжелой, она выматывала все силы. После команды «Отбой!» они мгновенно засыпали.
Солдаты в роте звали Антона «студентом», зная, что он призван в армию из института. И никогда по имени. К нему часто обращались с каверзными вопросами. А когда в воскресенье впервые выпало несколько свободных часов, его попросили рассказать что-нибудь «из интересных книг». Многие были с образованием четыре-пять классов и зарубежной классической литературы не знали…
Антон, подумав, начал пересказывать роман Дюма «Три мушкетера». Вокруг него собралось с полсотни слушателей. Когда он говорил, в казарме стояла удивительная тишина: никто слова не вымолвил. А на другой вечер, его попросили продолжить повествование – всем было интересно, что дальше-то произошло. И слушали солдаты Перегудова, наверное, около часа, несмотря на то что были чертовски уставшими.
Так и превратился он в рассказчика. Как только выпадали свободные час-два, к нему сразу обращались с просьбой: «Студент, давай еще что-нибудь потрави нам интересненького…»
Так продолжалось недели три-четыре, пока их готовили к отправке на передовую. Но однажды днем ротный зачем-то послал его в штаб. Антон выскочил из казармы и помчался через плац к серому кирпичному двухэтажному зданию, где размещалось командование части. Навстречу ему шел стройный подтянутый капитан с черными усиками. Увидев Антона, он внимательно посмотрел на него и остановил.
– Послушай, рядовой, – сказал, – это тебя Студентом кличут?
– Да, вроде бы, – пожал плечами Перегудов.
– И за что же? Ты и в самом деле был студентом?
– Так точно, товарищ капитан, – ответил Антон недоумевая. Странно все-таки: почему это могло заинтересовать офицера. – Учился в Ростовском-на-Дону институте инженеров железнодорожного транспорта.
Капитан посмотрел на него пристально, как бы оценивая. Глаза у него были темно-карие, большие, с какой-то смешливой искоркой. И то, что он дальше произнес, звучало иронично:
– И как тебе в пехоте с таким образованием? Чему учат? Бегать, ползать, стрелять? Велика наука! Разве тебя прежде этому в школе не учили? Была же у вас военная подготовка в старших классах. Верно?
– Так точно, – растерянно ответил Антон, не понимая еще, куда офицер клонит. – Но нас же сейчас к бою готовят.
– Значит, тебя устраивает такое положение?
– Но я не могу выбирать! – возразил Перегудов. – Я солдат.
– Понимаю, – усмехнулся капитан и ещё раз внимательно осмотрел его. – А перейти в инженерные войска ты не хочешь? – неожиданно спросил офицер. – Элита армии все-таки!
– Как это? – буркнул Антон, совершенно сбитый с толку.
– Да очень просто. Нам люди с образованием нужны. Со сложными устройствами приходится иметь дело. Я имею в виду мою саперную роту. Пойдешь?
До Перегудова наконец дошло: капитан приглашает его в свое подразделение. И это же здорово! Инженерные войска – это не пехтура-матушка.
– Что ж ты молчишь? Согласен или нет?
– А это можно? – с надеждой спросил Антон.
– Спрашиваешь! Я же тебе сказал, что мы – элита армии. Я сегодня же переговорю с командиром полка. И переведут тебя к нам.
Так рядовой Перегудов в одночасье превратился в сапера…
Наступление на Кенигсберг с плацдарма, занятого нашими войсками, готовилось почти неделю. Подтягивали танки, артиллерию, инженерные части. Оборона у немцев была крепкой: трехполосной, густо обложенной минными полями. Для того чтобы проделать в них проходы, требовалось немало сил. Поэтому саперов выдвинули на передний край тоже немало. Каждое из их подразделений получило определенный участок для разминирования. Рота, где числился теперь Антон, заняла позицию на правом фланге группы войск, изготовившихся к наступлению.
Погода стояла отвратительная. Второй день шел мокрый снег. Большие сугробы скопились в оврагах и воронках. На полях же они лежали рыхлым толстым слоем. Ползти по нему было очень тяжело, не говоря уже о том, чтобы отыскивать и обезвреживать под снегом фугасы. И все это прекрасно понимали. Но что поделаешь? Им нужно было работать в любых условиях. Немецкие минные поля без проходов в них ни танки, ни тем более пехота не преодолеют, или понесут большие потери, чего, конечно, никак нельзя допустить.
Командир роты перед каждой группой саперов поставил задачи, определил направление и глубину проникновение во вражескую оборону. Разведывательные данные на сей счет у нас были хорошие: ребята из разведроты – спасибо им! – постарались добыть их своевременно.
– Ну, пацаны, вперед! – скомандовал капитан дрогнувшим голосом, когда подошло время начать операцию. – Удачи!
Было уже далеко за полночь. Небо затянули тяжелые свинцовые тучи. Беспрерывно сыпал все тот же липкий снег. Нейтральная полоса была метров четыреста. Вначале саперы преодолевали ее почти беспрепятственно – силенки-то были свеженькие. Да и немцы постреливали редко. Пока их не обнаружили. Но с этого момента «залаяло» сразу несколько пулеметов. К ним присоединился остервенелый треск автоматов. Наши, конечно, мгновенно ответили, пытаясь как можно скорее подавить огневые точки противника, но это не всегда удавалось. Поэтому рой пуль с немецкой стороны постоянно свистел над головами ползущих саперов.
Двигаться по-пластунски по мокрому снегу, да еще под огнем противника, не просто тяжело – отвратительно. Страх сковывает твои движения, и ты стараешься быть как можно осторожней. И в то же время понимаешь, что от быстроты твоей работы зависит не только выполнение боевой задачи, но и сама жизнь. Не только твоя.
Белые халаты на саперах стали скоро мокрыми, хоть бери и выжимай. Да и вся остальная одежда через несколько минут была влажной. Холод сковывал тело. Но Антон его не чувствовал – ему, наоборот, было жарко, даже пот прошибал. По лбу стекали крупные капли, попадали в глаза и едуче вгрызались в них.
Нащупав очередную мину, Перегудов торопливо и осторожно отыскивал ее взрыватель и, почувствовав его под пальцами, испытывал огромное облегчение. Время будто остановилось, замерло. И все звуки точно приглохли и доносились как бы издалека. Он уже не ощущал ни страха, ни облегчения. Внутри все замерло. Лишь одна мысль толкала вперед: «Выдержать!.. Выдержать!.. И еще что-то сделать!.. Только не останавливаться!..»
Путь назад, когда минное поле было наконец преодолено и проход проделан, оказался почему-то еще тяжелее, хотя стрельба с немецкой стороны заметно притихла: лишь редкие огненные очереди проносились над головой. Видно, наши ребята-артиллеристы хорошо поработали. В ногах и руках появилась такая слабость, что хотелось замереть и не двигаться. Безразличие охватило Антона. Если б можно было, он закрыл бы глаза и заснул. Но сознание того, что ты должен вернуться, что тебе позволено выжить, – видно, сам Бог так распорядился! – не давало остановиться, толкало вперед, точнее, назад – к своим окопам…
Начало уже потихоньку рассветать. Небо на востоке посветлело. А в нескольких местах проглянули тусклые звезды. Снег не шел уже такой густой пеленой, как прежде, он падал тихо и спокойно, точно тоже устал и не хотел больше никому причинять никаких неприятностей.
Антон издали увидел брустверы своих окопов. Захотелось вскочить и быстро побежать к ним. Но он понимал, что это безумие – в последний момент, выжив в огненном аду, можно погибнуть. И сдержал себя, хотя это было нелегко. Только очутившись уже в окопе, внезапно обмяк и не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Лежал недвижимо, словно уснувший. Ребята уже тормошили его, что-то взволнованно говорили, он их почти не слышал. И только спустя несколько минут, когда по окоченевшему телу поползло тепло и голова немного прояснилась, он полностью осознал, что вернулся целым и невредимым.
Ротный собрал своих саперов, тех, конечно, кто вернулся, и взволнованно сказал:
– Ну, пацаны, вы и дали жару!.. Сейчас спустимся в овражек. Тут есть такой неподалеку. Разведем костерчик и обсушимся. Кашу скоро подвезут.
– А как же наши? – спросил кто-то. – Уже начали наступление?
– Давно пошли вперед! Быстренько! По нашим проходам, ребята! – засмеялся капитан.
Стало уже совсем светло. Утро вступило в свои права, высветив опустевшие окопы. Густо заполненные солдатами еще несколько часов назад, теперь они выглядели какими-то сиротливыми, забытыми и ненужными. Снег тоже, будто окончательно утихомирившись, падал отдельными пушистыми хлопьями и казался легким и умиротворенным.