Минут через двадцать до Лии, видимо, дошло, что Мурад везет ее не к ней домой. Принялась хлопать его по животу, ткнула в ногу носком сапога. Ее тело напряглось, в движениях сквозила истерика. Пришлось подрулить к ближайшему фастфуду.
– Ты издеваешься? – Лия сорвалась с мотоцикла уже без былой грации, сняла шлем: лицо раскраснелось, волосы растрепались.
– Ты не стала красить их?
– В зеленый цвет? Я что, рехнулась?
– А что такого? Никто бы тебя не узнал…
– Слушай, Выхино в другой стороне. – Лия передала шлем Мураду, дохнула на замерзшие пальцы и натянула шапку на уши. – Короче, спасибо за все, дальше я сама.
– Да ладно, брось. – Мурад улыбнулся: отчего-то ему нравилось выводить Бэмби из равновесия. – Пошли похаваем.
Лия застыла, как солдат по команде генерала.
– Что?
– Вон, перехватим по гамбургеру, все обсудим. – Мурад кивнул на красную вывеску. – И решишь, в Выхино ты поедешь или ко мне в загородный дом.
Лия медлила, мялась: грех было этим не воспользоваться. Мурад слез, похлопал Туза по красному боку, как лошадь, и за руку потащил упрямую девчонку на дразнящий запах котлеток и кофе.
Теперь Мурад ни секунды не сомневался: у Лии нет при себе ни копейки. Она растерянно оглядывала меню над кассами, в ее глазах плескался волчий голод. Интересно, все балерины так смотрят на мясо? Или только те, что долго мучились на больничных харчах?
– Бери что хочешь. – Он демонстративно вытащил карточку. – Угощаю.
На сей раз Лия колебалась недолго и уже через минуту поглощала здоровенный трехэтажный гамбургер, как удав ягненка.
– Давай сегодня вместе проверим того мужика на Лубянке, – предложил Мурад, лениво макая в соус картофельную соломку. – Ты вообще думала о том, что будет, если это правда?
– Это не правда. – Лия вытерла рот. – Давай проясним сразу: я не собираюсь играть в людей Икс. Кошмары – это неприятно, но бывает. Если не получается бороться, надо с этим жить. Люди с чем только не живут. Муж-алкаш, калоприемник…
– Хорошо, давай так: сейчас мы вместе поедем ко мне в коттедж. И не парься, там предки, моя сестра, гостевая комната. Отдохнешь. Потом рванем на Лубянку. И если мужик там не появится, ты меня больше не увидишь. Ну разве что во сне…
– Ты меня вообще не слышишь? Я не…
– А если это все правда, – упрямо перебил ее Мурад, – мы не должны терять связь. Это ведь огромные возможности! Будущее! Прикинь на секунду: мы сможем путешествовать, спасать людей…
– Ты всегда такой? – Она взглянула на недоеденный гамбургер, будто видела его впервые и недоумевала, как можно класть такое в рот. – Господи, да кому это нужно?!
– Мы не одни такие, я уверен!
– Что, приснился еще кто-то?
– Вот опять! Ты закрываешься, ты отрицаешь очевидное. – Мурад хлопнул по столу. – Фомин настоящий урод, если втер тебе, что это болезнь.
– Так и есть. Если тебе плохо – ты болен. Если не лечится – ты должен купировать симптомы.
– Нахваталась? – Мурад фыркнул. – Это не симптомы, это дар! Почему-то никто не лечил пророков, которые видели вещие сны. Их боготворили. Их слушали. Мы – особенные…
– Особенные? Да мало ли в мире шизофреников!
– Вот и я об этом! Называй это как хочешь. Если такие люди были – они есть и сейчас. Не может быть, чтобы на весь мир нас было только двое. И пусть недоделанный Айболит считает нас психами…
– Ты правда не понимаешь? – Ноздри Лии хищно раздулись. – От этого одни проблемы! В том числе у Фомина. Кто-то докапывается до него из-за нас. Он спорил с какой-то Анной Федоровной. Похоже, она взломала его файлы, пытается нас найти, а я не хочу стать лабораторной крысой.
Мурад опешил, гнев куда-то улетучился, окружающие звуки исчезли.
– Что?.. Именно нас? Ты уверена?
– Я сама слышала. – Лия скомкала салфетку, кинула на поднос. – Он назвал три фамилии. Бероев, Спивак, Орлова.
– Орлова… – заторможенно повторил Мурад. – Значит, она тоже… Ты пыталась узнать?
– Я лежала в психушке, но это не значит, что я свихнулась окончательно. Не буду в это лезть. Не хочу и тебе не советую. Все, что мне сейчас нужно, – вернуться к нормальной жизни.
– Мы должны найти ее. Орлова… Черт, и фамилия такая… не лучше Ивановой. Ты не расслышала имя? Или хотя бы возраст?
– Я хочу домой, Мурад. Пожалуйста.
– Да отвезу я тебя! Но давай сначала выясним, что к чему! Начнем с мужика на Лубянке. Неужели тебе вообще не интересно? Неужели тебе не жалко его, если он реально умрет?
Лия откинулась на спинку стула, прикрыла глаза на мгновение, потом вздохнула и снова посмотрела на Мурада уже совсем другим, спокойным взглядом.
– Хорошо, – произнесла она наконец, – сделаем, как ты хочешь.
– Отлично! – Он нетерпеливо вскочил. – Тогда поехали пока ко мне, а там все обсудим…
В пылу азарта Мурад был не способен рассуждать здраво. Такая быстрая перемена в Лие не насторожила его, а зря. Внутри все клокотало, он представлял, как вместе они спасут человека, как разыщут Фомина, вытряхнут из старого козла всю информацию, заставят рассказать обо всем. И когда на пути к парковке что-то кольнуло его в плечо, Мурад не сразу понял, что произошло. Все по инерции продолжал говорить, но в груди вдруг разлилось странное обжигающее тепло, колени подогнулись. Он обернулся и увидел в руках Лии шприц. Слова застряли в зубах, как кусок говяжьего стейка.
– Что?.. – только и успел выдохнуть он, прежде чем холодный асфальт ударил по лопаткам.
– Прости. – Лицо Лии растекалось, как в запотевшем зеркале. – Я же сказала: дальше без меня. Эй, кто-нибудь, вызовите скорую! Человеку плохо!..
6. Спи, держа руку на пульсе
ЕГО НЕ УЗНАТЬ. Бледный, глаза запали. Трубка во рту, капельницы, аппаратура. Реанимация. Господи, Крис, как же так? Что ты выпил?
Чернокожая медсестра подходит к здоровенной серой койке, сверяется с записями. Вкалывает что-то, исчезает за дверью. Мы снова одни, Крис. Я так волновалась! В интернете пишут, ты в коме, траванулся какой-то дрянью. Зачем тебе это? Ты же сам Крис Фарадэй, гений, звезда, кумир миллионов. Мой кумир. Ты не имел права.
Что говорят врачи? На спинке кровати висят бумаги, но я и в русских-то медицинских каракулях не разберусь. А тут английский. Термины к тому же. А вот ты бы наверняка что-то понял: третий сезон играешь доктора. Сколько раз я слышала в твоем исполнении эти словечки: субарахноидальный, васкулит, гранулематоз. Что из этого теперь у тебя, Крис? И как долго ждать?
Не могу удержаться, склоняюсь над неподвижным телом, касаюсь волос, лба. Слезы жгут глаза. Слишком больно, невыносимо видеть тебя таким. Только живи, ради бога, только живи! Я буду рядом, я защищу тебя, только не умирай. И все эти страшные трубки… Даже не подобраться, даже не поцеловать толком. Хоть так, в висок…
– Кто ты, черт подери?!
Отскакиваю, как застуканная школота, оборачиваюсь.
– Крис?..
Он стоит прямо напротив меня. В голубой больничной сорочке. Босой, растрепанный и испуганный до смерти.
– Ты смерть, да? Ты ведь не по-настоящему здесь? – Он трет лицо, хлопает себя по щекам, словно старается протрезветь. – Или ты… типа ангел какой-то?
– Ты говоришь по-русски? – Это все, что я могу выдавить.
И самой не по себе. Вот он, Крис, лежит в коме. И вот он же – стоит и пялится на меня, как на святого Петра. Крестится на католический манер.
– Какой русский? При чем тут русский?.. – Мотает головой, пятится к стене. – Ты хочешь забрать меня? Не надо, пожалуйста. Не сейчас… Знаю, я тот еще грешник, и я никто, чтобы просить тебя. Но уходи. Я не готов, я… я не хочу умирать, ангел! Мама приедет только завтра, дай ей увидеть меня. Она ни при чем.
Интересно. В моих снах он всегда говорил по-английски, я к этому привыкла. Странно сейчас слышать его и не переводить мысленно каждую фразу. Или для душ не существует языка?
– Я не ангел, Крис. И я тоже не хочу, чтобы ты умирал.
– Тогда кто? Откуда ты взялась?
– Я просто твоя фанатка.
Он смотрит недоверчиво, но уже хотя бы без прежнего ужаса. Не крестится больше, теперь его взгляд пропитан любопытством.
– Фанаты не появляются из воздуха.
Он видит меня! Говорит со мной. Первый раз так случилось, и от осознания у меня тело вибрирует дрожью. Я будто мерзну, и одновременно мне жарко, дыхание перехватывает. С ума сойти! Крис Фарадэй знает о моем существовании! Пусть так, пусть все это просто марево фантазий… Спасибо, подсознание, это твой лучший подарок!
– Я не знаю, почему так происходит. Просто ты мне снишься.
Вру, конечно. Все я знаю. Я хочу его видеть, я адски этого желаю. Он единственный, кто мне нужен, единственный, с кем я хочу быть рядом. Он – моя таблетка от реальности, мое спасение. Моя любовь. Но даже сейчас – в точке пересечения моего сна и его коматозного бреда – у меня не хватит духу об этом сказать.
– Значит, это была ты… все это время… – Привычным жестом он запускает в волосы пятерню и вздыхает, оглядывая свою телесную оболочку.
– В смысле?
– Знаешь это чувство, как будто кто-то наблюдает за тобой? Черт, я думал, что рехнулся! Как в детстве – не хотел оставаться один. Я проверял снова и снова. Объяснял себе, что это обычная паранойя. Но ложился спать – и чувствовал чье-то присутствие. Делал все, чтобы поменьше бывать дома, пил, но ничего не помогало. Прорву денег отдал психоаналитику. А это была спящая фанатка…
Он усаживается на собственные ноги – на ноги своего тела, если быть точной. Сутулится, а я даже не могу найти слов. Выходит, все это моя вина? Из-за одной влюбленной фанатки он стал таким? Все эти клубы, выпивка, дурь… И наконец, кома? Господи, ну почему я не могла просто писать письма в общий ящик и уклеивать стены плакатами?
– Прости… Я… я постараюсь не приходить больше. Врач дал мне таблетки, которые гасят сны, и…
– Да ладно, – отмахивается Крис. – Теперь уже все равно. Так я хотя бы не один…