Потом город кончился, исчезли из виду жирафьи шеи кранов, потянулись замерзшие сосны.
– Гляди, замок! – охнула Наташа, прилипнув к стеклу. Так сильно всматривалась, что на окне остались два запотевших пятна около ее ноздрей. – Разрушенный. Там бы какие-нибудь хорроры снимать…
– Угу, – с деланым равнодушием произнесла Лия, украдкой косясь на кирпичные развалины.
Впрочем, долго любоваться руинами никто не дал: водитель не щадил двигателя и несся, как будто опаздывал. Лия не подавала виду, но внутри заворочалась липкая тошнота. Нет, не укачало. Просто скорость, автомобиль, обледенелая трасса… Лия слишком хорошо знала, чем заканчиваются такие экзерсисы. Теперь она уже не видела, что творится за окном. Дико хотелось завизжать или вцепиться в подголовник Мурада, но максимум, что Лия могла себе позволить, – просто незаметно сжать пальцами сиденье.
– Боишься? – шепнула Наташа. – Может, попросим его помедленнее?
– Отстань!
Еще этого не хватало. Жалости и всепонимающего взгляда. Шла бы к черту!
– Уже недолго. – Шофер подал голос впервые с тех самых пор, что они отъехали от вокзала.
То ли от голоса водителя, то ли от очередного слишком резкого поворота Мурад проснулся. Дернул головой, судорожно вздохнул и ошарашенно обернулся. Лия еще не видела своего нового друга таким испуганным. Его страх временно заставил забыть про свой собственный.
– Чего там? – спросила Лия.
– Слушай, братан, меня укачало мальца. Тут нет заправки? – Мурад как будто ее не слышал.
– Пакеты в бардачке.
– Может, купишь водички? По-братски, а?
– Не потерпишь?
– Ну смотри… сам знаешь – эффект рвотного домино. Девчонки слабонервные… – Мурад вытащил из бардачка бумажный пакет и принялся издавать в него дикие звуки.
Лия не понимала, чего пытается добиться Мурад, но кожей чувствовала: что-то не так. Он явно пытался выкурить шофера. Чтобы Мурада, заядлого байкера и адреналинщика, вдруг начало укачивать? Первосортная чушь. Но просто так он бы суетиться не стал.
– Молодой человек, пожалуйста. – Лия вытянула шею, чтобы перехватить взгляд водителя в зеркале заднего вида. Хлопнула ресницами и сделала жалобное лицо, благо после гонки оно и без того было бледным. – Я не могу, мне нехорошо!
Шофер нахмурился, но все же спустя минуту затормозил у заправки и направился в маленький придорожный магазинчик.
– Чего, совсем плохо? – сочувственно спросила Наташа. – У меня шоколадка есть, может…
– По ходу, мы облажались. – Мурад убрал пустой пакет и развернулся к попутчицам. – Сон был… дикий какой-то. Парень, видимо, из наших, потому что меня видел. Шизик конченый. В комнате белой… как будто в дурке. И решетка на окне.
– И как это связано с нами? – уточнила Лия.
– Думаешь, это клиника Мицкевич? – Наташа в ужасе округлила глаза.
– Почем я знаю! Там не было написано!
– И что предлагаешь? – Лия торопливо взглянула в окно, проверить, не идет ли молчаливый шофер. – Бежим?
– Да куда мы здесь денемся? И потом, надо же выяснить, что там замышляет эта врачиха! – Мурад нервно закусил губу. – Если она реально держит наших, надо их как-то вытаскивать!
– Да нет никаких наших! – Лия хлопнула себя по колену. – Это не сообщество!
– А по-моему, он прав, – робко возразила Наташа. – Вдруг там и правда насильно удерживают…
– Вот! – оживился Мурад. – А ты говорила, она трусиха! Короче, план такой: включаем на телефоне спутник. С координатами. Я предупрежу кого-нибудь из друзей, вы можете родне скинуть. Мол, я там-то и там-то, у Мицкевич А. Ф. Ну, на всякий случай. Держимся вместе, никакие согласия не подписываем. Ясно? Все, тихо, он идет!
– На. – Водитель передал маленький пакет Мураду, и тот с благодарным видом закинул в рот мятный леденец.
– Кто-нибудь еще будет?
– Себе оставь, – отрешенно отозвалась Лия и, отвернувшись к окну, пообещала себе больше никогда не связываться с психами.
11. Спи, никому не доверяя
ВООБЩЕ-ТО Я НЕ СЛАБОНЕРВНЫЙ. Больничный интерьер? Серьезно, для того чтобы меня напугать, нужно что-то поизобретательнее. Но эта комната… Она отвратительно стерильная. Как японский ужастик: вроде ни кишок, ни монстров, а у тебя уже полные подштанники.
Сам не помню, как уснул. Вот перед глазами перекресток – и я уже в белой комнате. Может, не от стен страшно, а от неожиданности… Волосы на загривке дыбом. Перевожу дыхание, успокаиваюсь. Пустота, белая койка, тумба со стаканом воды и чистым блокнотом. Окно маленькое, ближе к потолку, снаружи решетка. Уже как-то не самые уютные мысли навевает. Я бы подумал, что это снова больница Натахиного коматозника, но кровать пуста, а сама Наташа секунду назад была ни в одном глазу. Да и… как-то не по-американски здесь.
Из окна льется холодный свет. В таком месте очень хочется спросить: «Я что, умер?» Может, это и не сон вовсе? Кто последний к апостолу Петру?.. Нет, вряд ли, конечно. При всей стерильности в луче света плавают пылинки, на стакане видны следы от пальцев. И на стене у потолка чуть треснула штукатурка. Эти маленькие кусочки несовершенства наталкивают на мысль, что я пока жив.
Прохожу в центр комнаты, оглядываюсь – и чуть не подпрыгиваю: сзади в углу сидит абсолютно лысый чувак и не мигая таращится на меня. Сердце наяривает как ненормальное, хватаюсь за холодную спинку койки и, скрипнув пружиной, сажусь на матрас.
– Ты кто? – выдыхаю я, и от звука собственного голоса уже становится спокойнее.
Молчит. Потом опускает взгляд и начинает собирать пазл. Ну, как собирать… перекладывает мелкие элементы с места на место. Только вот все кусочки одинаково черные. И их много, тысячи. Может, его кто-то запер и не выпускает, пока пазл не будет собран? Тогда странно, что парень не торопится. Ведет себя как какой-то шаолиньский монах. В белом рубище сидит на полу, подобрав ноги, и медленно переставляет элементы мозаики. То ли дзен постиг, то ли рехнулся. Что в целом может совпасть.
– Помочь? – Встаю, подхожу ближе. Без резких движений, а то мало ли.
Лысый снова поднимает на меня глаза. Пустой взгляд, без эмоций. Потом вдруг немного улыбается. Уголки рта разъезжаются, а глаза по-прежнему стеклянные. Дичь. Но я рисковый, да и во сне терять нечего. Присаживаюсь рядом на корточки, но только я протягиваю руку к разбросанным фрагментам, он выбрасывает свою. Молниеносная реакция: отталкивает меня одним движением и, будто ничего не произошло, возвращается к пазлу.
– О'кей, о'кей! – Встаю от греха подальше. – Не трогаю я твоего Малевича.
Подхожу к двери, дергаю ручку – заперто. Сплошное белое ничто. Информативно до чертиков.
– Ты тут сам так решил отдохнуть или кто помог? – без особой надежды на ответ спрашиваю я.
Лысый складывает руки на коленях, смотрит на меня так внимательно, что дико хочется моргнуть. Не знаю, игра это или проверка на храбрость, но я машинально держусь изо всех сил, чтобы не продуть в «гляделки».
– Тебе лучше сюда не приезжать, – изрекает наконец монах.
– Куда? Где тебя держат? Ты намекни хоть – может, вытащу тебя…
– Просыпайся и уезжай назад, – непреклонно отвечает он, опуская голову так, что мне видна только его голая макушка. И тут же невидимая сила мощным ударом в грудь выталкивает меня в реальность.
Внушительный забор с кирпичными столбами и видеокамерами настораживал. Неизвестно, для чьей безопасности он служил: для тех, кто внутри, или тех, кто снаружи. Резиденция Мицкевич – а по-другому назвать сооружение с такой охраной язык не поворачивался – располагалась вдали от других домов. Мимо тянулась двухполосная дорога, за ней виднелись сосны и море. Перед дорогой, вокруг всего забора, – бугристая заснеженная пустошь. Полнейшее безлюдье. Ни намека на магазины или общественный транспорт. За то время, что водитель открывал ворота и заруливал в гараж, Мурад заметил лишь одну проезжающую машину. И указатель «Ладыгино» на приличном расстоянии.
Мурад обернулся на Лию. «Капец», – отчетливо читалось в ее глазах.
– Да ладно, Шрек, прорвемся, – ободряюще улыбнулся Мурад и тут же получил уничтожающий взгляд.
Да, Мицкевич постаралась. Сбежать отсюда смог бы только Джеймс Бонд, и то на вертолете. А уж кричать и звать на помощь здесь было бы и вовсе бесполезно.
Идеально вычищенная мощеная дорожка вела от ворот к массивному особняку из красного кирпича. Двухэтажный длинный дом с широким крыльцом вполне потянул бы на жилище аристократа. Пусть и без лишнего декора, здание выглядело ухоженным и статусным. По сравнению с ним барвихинский коттедж Мурада казался маленькой дачей.
Просторная территория вокруг была покрыта снегом, и все же чувствовалась рука ландшафтного дизайнера: строго подстриженные деревья, холмы клумб. На благотворительности и добрых намерениях такую резиденцию не отгрохать.
– Добро пожаловать.
С крыльца спустилась худая высокая женщина. Черное пальто с широким меховым воротником сразу говорило, кто здесь хозяйка.
– Как добрались?
– Без проблем, – отозвался Мурад.
Мицкевич вежливо улыбнулась.
– Лия? – Она с удивлением оглядела зеленые локоны. – Хм… оригинально. Наташа, очень рада, что ты все-таки решилась. Проходите, я велю разогреть обед.
В поведении Мицкевич чувствовался английский аристократизм. Она вроде бы избегала показухи: ни шубы, ни каблуков, ни украшений. Короткое каре в цвет кирпича особняка, очки в прямоугольной оправе. Ни словом, ни жестом она не демонстрировала превосходство, и все-таки Мурад понимал, что перед ним не простая женщина. «Велю разогреть обед». Это было произнесено так буднично и вместе с тем давало четкое представление о Мицкевич. Она привыкла командовать. Без громкого нахрапа нуворишей, но зато куда жестче. Назвать ее добренькой и мягкой язык бы не повернулся. Поднимаясь за Мицкевич по ступеням, Мурад сверлил подозрительным взглядом ее прямую спину и прикидывал, могла ли такая дама нанять хакеров и заказать убийство Фомина. Казалось, что вполне.