Лия едва помнила, как добралась до вокзала, как покупала билеты на ближайший поезд до Калининграда. Вся дорога прошла в тумане. Граница между сном и явью почти стерлась, и Лия не понимала уже, что с ней происходит, где правда, а где иллюзия.
В Калининграде потеплело, бугры коричневого льда растекались, увлажняя асфальт, пахло землей и весной. Возможно, сменилась погода, возможно, февральских заморозков, которые запомнились Лии, просто не было в этом году.
Такси до Ладыгина стоило довольно дорого, но Лию так измотала нервозность последних суток и ночь на жесткой боковой полке, когда не удалось задремать даже на пять минут, что на поиски автобусов и электричек не хватило сил.
Через мутное, забрызганное окно машины Лия всматривалась в очертания города. Нет, не могла она увидеть эти места во сне, ни разу здесь не побывав. На такое не способна шизофрения. Дорога – от кранов в порту до сосен и замков – была знакома, и Лия немного воспряла духом. Все же снам не удалось запутать ее окончательно.
Таксист высадил ее на холме, в том самом месте, где Лия с Мурадом и Наташей ловили связь. Закинув сумку на плечо, Лия двинулась вниз. Она могла бы попросить водителя остановиться чуть дальше, но отчего-то ей хотелось пройти пешком.
Метров через сто слева показался красный кирпичный дом, вот только на прежнюю резиденцию Мицкевич он походил с трудом. Лия застыла, пытаясь переварить увиденное. Никакого мощного забора с камерами – так, старая, местами проржавевшая рабица. И вместо длинного ухоженного особняка – двухэтажный домик на небольшом участке. По длине всего в четыре окна. На углах висели две синие таблички с номерами, за калиткой скакала, тявкая, мохнатая дворняжка. Лия нажала на кнопку звонка, чем довела облезлую собаку до исступления. Уж скорее хозяева вышли бы на этот надрывный лай, чем на дребезжащий звон.
Не прошло и минуты, как самое правое окошко открылось, и в нем показалась седая мужская голова. Лия разочарованно выдохнула, покрепче вцепилась в лямку.
– Чунька, фу! Я тебе! – прикрикнул на дворнягу старик, и та, взвизгнув и поджав хвост, метнулась под дом. – Вам кого?
– Простите, а Анна Федоровна здесь живет?
– Студентка ее, что ли? – Старик нахмурился. – Опять она не предупредила, что ее звонок слева?
– Да нет, я перепутала, наверное. – Лия с трудом сдержала радостное волнение. – Сейчас я тогда…
– Ладно уж, не надо, – проворчал мужчина. – Позову ее сейчас.
Скрипнув, окно закрылось, и старик исчез. Какое-то время Лия стояла в тишине, потом Чунька, выбравшись из своего укрытия, снова принялась потявкивать, но уже не так злобно.
– Тише, Чучундра, свои, – донесся до Лии женский голос, и из-за угла дома показалась Анна Федоровна.
Узнать ее было непросто. Нет-нет, черты лица остались те же, но теперь Мицкевич выглядела совершенно иначе. Ни следа выправки и чопорности английской дамы, напротив, вполне заурядная немолодая женщина. Домашний розовый свитер, шерстяная юбка, длинные волосы и очки без оправы. Увидев ее впервые, Лия решила бы, что перед ней бухгалтер или, на худой конец, школьная учительница, но никак не ученый, способный изобрести аппарат для записи снов. Впрочем, в этой реальности, наверное, подобное устройство никто не изобретал. Уж точно не Мицкевич, во всяком случае.
– Вы Кудряшова, да? По поводу пересдачи? – Анна Федоровна взялась за щеколду, и Лия не стала возражать. – Смело, смело, скажу я вам…
– Почему? – Лия прошла на участок, и Анна Федоровна жестом пригласила ее к дому.
– Ну как же! Алексей Викторович сказал, что на его лекциях вы почти не появлялись. Теперь вот пришли без предупреждения, хотя я назначала на завтра. И рассчитываете на положительную оценку?
– Ну… – Лия замялась, не зная, что соврать. Решила, что молчаливая растерянность прокатит лучше, чем ложь, и не ошиблась.
– Ладно, что с вами делать, – вздохнула Мицкевич, поднялась на крыльцо и, отряхнув сапоги, открыла входную дверь. – Пойдемте попробуем что-нибудь придумать. Но предупреждаю сразу: за пару занятий я вас на пятерку не натаскаю. Придется как следует постараться самой.
– Да-да, конечно, – с энтузиазмом кивнула Лия и переступила порог.
Внутри ее ждала скромная прихожая, потертый деревянный пол. Пахло супом и старыми книгами, на стенах висели фотографии и рисунки. Разувшись, Лия расстегнула куртку и подошла поближе: на нескольких картинках была изображена девочка с зелеными волосами. Где-то совсем схематично, по-детски, где-то почти профессионально, в стиле комиксов. Лия узнала и джинсы, и футболку, в которых была одета в тот день, восемнадцать лет назад. И несомненно, свои большие карие глаза.
– Нравится? – спросила Мицкевич. – Кажется, она немного похожа на вас.
– Кто это рисовал?
– Мой сын. У него много таких, я повесила только эти… Так, давайте не отвлекаться. Вы взяли у коллег конспекты?
– А где он сейчас? – Лия уже не могла сосредоточиться на своей студенческой лжи.
– Наверху, отдыхает после работы. Поэтому лучше здесь не шуметь, так что снимайте куртку и проходите в комнату, а я пока заварю нам чайку.
И Анна Федоровна, бережно поправив одну из рамок, ушла на кухню. Ждать и заботиться о вежливости Лия уже не могла, терпение иссякло. Сбросив куртку, она ринулась наверх по лестнице, чувствуя, что еще немного, и внутри все просто взорвется. Толкнула одну дверь – пусто, другую…
На застеленной кровати, вытянув ноги, лежал высокий – хотя, учитывая его положение, скорее длинный – молодой человек и читал книгу. Появление Лии заставило его вздрогнуть, приподняться на локтях, и весь мир вдруг куда-то поплыл. Те же голубые глаза, тот же сосредоточенный взгляд. Две реальности, два времени слились в одном мгновении.
– Ну наконец-то! – Паша отбросил книгу и подскочил к Лие. Протянул руку, коснулся ее зеленых локонов и широко улыбнулся. – Я боялся, ты больше никогда не придешь.
17. Спи, пока жив
ЗРЯ Я СМЕЯЛСЯ над Наташиным коматозником. Крис Фарадэй, каким бы козлом он ни был, не заслужил такого. Никто не заслужил. Я спас Лию, Пашу – и что получил? Клетку. Заперт в палате, привязан к телу торчащими из него трубками. Не вижу никого, кроме врачей и матери, и не знаю, чье присутствие бесит больше. Хотя кого я обманываю? Знаю, конечно. Даже сейчас – когда я не могу ответить, когда моя жизнь висит на волоске – мать продолжает меня пилить. Разыгрывает трагедию, пускает сопли и ноет, ноет, ноет о том, что виноват только я. Какие-то наркотики, плохая компания… Она ни с кем меня не путает? Что она вообще знает обо мне, чтобы строить из себя мадам Всепрощение? Кто просил ее расставлять иконы и молиться? Ее гундеж только отвлекает от мыслей. Это жестоко, в конце концов, ведь я никуда не могу деться отсюда. И уши в астральном теле фиг заткнешь.
Почему нельзя просто спать в коме? Я бы сейчас переместился к кому-то из своих. К Лие, Наташе, хотя бы узнать, что происходит. Полное отсутствие новостей – вот что злит сильнее всего. Я ведь старался, рисковал и теперь даже не могу выяснить, чем все закончилось. Успел лишь вытолкнуть парня, удар пришелся в меня. Вспышка адской боли, огонь во всем теле такой силы, что я чуть не ослеп. Пресловутый белый свет – и привет: палата, монитор, провода и причитания матери. Спасибо медикам: ее пускают сюда только раз в сутки.
Окна зашторены, дневного света не видно, я перестаю понимать, день сейчас или ночь. Минута прошла или час. Слоняться в четырех стенах, не имея возможности даже закрыть глаза, уснуть или, к примеру, полежать. Чертово астральное тело ни в какую не принимает горизонтальное положение! После такого меня не испугаешь адом, я знаю о кошмаре все. Супер, нет? Награда нашла своего героя.
Господи, слышишь меня? Не важно. Говорить больше не с кем, и я буду говорить с тобой. Существуешь ты или нет – не волнует. Слушай. Если только я выберусь из проклятой комы, первое, что я сделаю, разнесу эту комнату в фарш. Возьму кувалду, калаш, да что угодно, и раздолбаю здесь каждый сантиметр.
– Я выйду отсюда, слышишь?! – кричу я медсестре, которая пришла загрузить мое тело очередными лекарствами.
– Выйдешь, конечно. – Блондин лет тридцати стоит в дверях и смотрит на меня с блаженной улыбкой. Да-да, именно на меня настоящего, а не на то, что лежит в кровати.
– Ты кто? Ты из сомнаров? – Мне не верится, что появилась хоть какая-то надежда.
– Да, меня зовут… – Медсестра проходит сквозь него, не дав договорить, блондин морщится и отступает в сторону. – Прости. Так вот, я…
Но я уже не слушаю. За спиной парня – Наташа. Она здесь! Нашла меня! Забив на блондина, я кидаюсь к ней, сжимаю в объятиях, хочу поцеловать… Ведь она не забыла? Она не могла забыть! Тот поцелуй – единственная приятная вещь, которую я вспоминал здесь все это время.
– Пусти! Ты охренел? – Она вырывается, вытирает губы и таращится на меня, как на конченого психа.
– Да ладно, ты ведь не против была в прошлый раз!.. – Я поднимаю руки, чтобы она видела: лезть я больше не собираюсь. Но откуда такая реакция? Выпендривается перед блондином и строит из себя недотрогу?
– Мурад, успокойся. – Блондин встает между нами и кладет руку мне на плечо. – Наташа не помнит тебя.
– В смысле?
– Я Паша. – Он заглядывает мне в глаза и ждет. Видимо, рассчитывает, что я узнаю его, но я того мальчика плохо помню. Так, белобрысая макушка…
– Что, реально?!
– Да. – Увидев, что я в норме, он убирает руку. – Лия сказала, что именно ты спас меня тогда. Извини, я не помню. Только удар – и потом ее лицо. Но я благодарен тебе. Спасибо.
– Ага… – Я возвращаюсь к койке, обдумывая его слова. Все-таки прошлое изменилось. Я. Изменил. Прошлое. Капец! – Значит, ты сомнар…
– Если честно, это слово я впервые услышал от Лии. – Паша подходит ко мне, пока Наташа недоверчиво мнется у двери. – Она рассказала историю, в которую трудно поверить. Про альтернативную реальность, в которой я погиб, а моя мать научилась записывать сны и организовала большое исследование… якобы в целом особняке.