– Чего именно?
– Чтобы ты была рядом и поддерживала меня. – Он взял ее за руки. – Мы вместе должны стоять у истоков чего-то большого и важного. Если все пройдет гладко, я получу участок земли неподалеку. Несколько гектаров сельхозназначения. Это будет местом, с которого все начнется…
– Не знаю, – Лия отдернула руки, – это все как-то…
– Что тебя смущает?
– Это уже было, ясно? И плохо кончилось. Я не готова, Паш.
– Хорошо, не буду тебя торопить. Думай сколько нужно. Я буду ждать. – Он улыбнулся, как будто ничего не произошло. – Слушай, я дико есть хочу. Поужинаем вместе? Мама приготовила шикарное рагу, запах такой, что крышу сносит.
– Я уже ела, – мрачно отозвалась Лия.
– Ну не дуйся. – Он погладил ее по щеке. – Ляг отдохни, я скоро приду, и посмотрим какой-нибудь фильм. Можешь выбрать сама…
– В другой раз, Паш. Я – спать.
– Как скажешь. – Он легонько коснулся ее губ своими. – Спокойной ночи, любимая, – и вышел из комнаты, телефон захватив с собой.
Такое солнце, что не хочется открывать глаза. Свет пробирается под веки, дразнит, заставляя жмуриться. Лучи ласкают, навевая ленивую негу. Если бы не редкие порывы влажного морского ветра, я бы так и стояла, слушая тишину.
Пахнет весной, пахнет сыростью, но не затхлой и спертой, а сыростью талого снега и оживающей почвы. Замок Бранденбург. Развалины из красного кирпича. Дырявый гребень стены – все, что осталось от былого величия. Паша привозил меня сюда, когда показывал окрестности. Спокойное место, если не нарваться на реконструкторов или туристов.
Я рада оказаться здесь. Не столько из-за ностальгии по нашему свиданию, сколько потому, что тут нет трассы. А значит, аварии сегодня не будет. С тех пор как Мурад вышел из комы, мне несколько раз снилась автокатастрофа на выезде из Калининграда. Выяснить время и место было нетрудно. Паша привез меня туда, мы встали на аварийках посреди дороги и… да, мы предотвратили смерть. Но я не испытала прежнего восторга или облегчения. Так, будничное дело. И женщина, которую мы спасли, опухшая алкоголичка, побрела дальше покупать свою следующую порцию смысла жизни. Как-то слабо это тянуло на великую миссию. Выжила она, нет… разве что-то изменилось? Вряд ли. Что ж, по крайней мере, я выбралась из очередного замкнутого круга снов. И хорошо, что подсознание дало мне передышку.
Прогуливаюсь под арками, петляю змейкой без цели и наслаждаюсь одиночеством. Спасибо Пашиному такту, он не присоединился к моему сну. Хотя, возможно, это не просто вежливость или уважение личных границ. Может быть, сейчас мой идейный бойфренд лезет в голову к какому-нибудь чиновнику, чтобы раздобыть компромат. Все же вежливость и порядочность – разные вещи.
Не знаю, хочу ли я участвовать в Пашиной затее. Впрочем, кого волнует, чего я хочу? Я должна поступить правильно, а уж насколько мне все это будет по шерсти – дело десятое.
Варианта два: следовать за Пашей или отойти в сторону. Да, мне до смерти надоела реальность, в которой Мицкевич плела паутину сомнаров-шпионов. И как было бы чудесно забыть обо всем этом к чертовой матери! Но если сейчас я скажу «нет», Паша продолжит без меня. Будет скрывать, увиливать, лгать. Рано или поздно наши отношения закончатся. И что он там натворит с его-то наследственностью, остается только гадать. Остается второй вариант: стать его верной правой рукой. Помощницей, компаньоном, партнером. Женой декабриста, в конце концов. В огонь, в воду, в темный пугающий лабиринт чужих снов. Так я смогу быть в курсе. И возможно, предотвращу что-то посерьезнее, чем смерть алкоголички. Хотелось бы верить, что от моего решения зависит то, каким станет новое общество сом наров.
Я останавливаюсь, осматриваю развалины. По-прежнему тихо и безлюдно, но отчего-то мне кажется, что я здесь больше не одна. Черная тень мелькает в проеме стены – или от солнца у меня перед глазами плавают пятна? Моргаю – ничего. Чисто. Но скользкий червяк тревоги уже ворочается внутри. Что-то не так…
– Эй, кто здесь?! – кричу как можно громче, чтобы собственный голос придал уверенности.
Не помогает. Стены поглощают звук, и от глухого безмолвия становится только хуже. Спешу туда, где мне померещилась тень. Никого. Поворачиваюсь вокруг своей оси, всматриваюсь… Вон! Снова чей-то силуэт. Теперь я точно вижу: это не тень, не игра света или воображения. Это человек, и он прячется.
– Я не собираюсь бегать за тобой! – Во рту пересыхает, грудь наполняется холодным страхом, но выпускать его на волю я не собираюсь. – Выходи, и поговорим нормально!
Это кто-то из сомнаров. Иначе быть не может: простой человек не стал бы бегать и прятаться в одиночку, если только он не сумасшедший. Для игры нужны как минимум двое, а поскольку никакого вóды, считающего до десяти, тут нет, напугать хотят именно меня. Неплохая попытка. Вот только у меня свои правила.
– Если ты сейчас же не выйдешь, я просыпаюсь! – Снова оборачиваюсь, озираясь по сторонам. – Раз! Два…
– Да ладно, здесь я. Никакого чувства юмора. – Из соседней арки выглядывает Мурад, самодовольно ухмыляясь. – У тебя такое лицо сейчас… ты б себя видела!
– Ты… Но как ты… – Слова путаются на языке, в мыслях и вовсе тот еще винегрет. – Ты уговорил Пашу отменить уколы? Или просто обманул медсестру?.. Погоди, ты… сбежал?
– Не бойся, я все еще в койке. Ремни крепкие, твой Павлик Морозов знает толк в безопасности.
Мурад улыбается, но не оттого, что рад меня видеть. От него исходит угроза. Он какой-то чужой, черные глаза не смеются, а обжигают жидким азотом.
– Мур, я должна была все объяснить, – тараторю я, пока он не натворил глупостей. – Знаю, сейчас ты обижен. И наверное, ненавидишь меня, но я просто хотела, чтобы ты вылечился… Прости, если…
– О, не извиняйся, – отмахивается он и подходит ко мне. Я машинально отступаю. – Теперь ты убегаешь, да? Что, Бэмби, страшно тебе?
– Мур, я не понимаю…
– Да брось, все ты понимаешь! – Улыбка сползает с его лица, губы превращаются в леску. – Вот она, женская благодарность. Ее спасают, носятся с ней как с писаной торбой. Маленькая хрупкая Лия – разве она способна воткнуть нож в спину?
Я медленно пячусь назад, пока не упираюсь в холодную кирпичную стену. Передо мной не Мурад. Не тот, прежний. Он бы сейчас психовал, орал, обвинял меня, а не загонял в угол, как жертву. Его вторая личность – вот кто смотрит мне в глаза. Темный попутчик. Тот, кто убил Фомина и чуть не задушил отчима. И я понятия не имею, как с ним разговаривать.
– Думаешь, я хочу убить тебя, да? – шепчет он, протягивая руку к моей шее.
Меня будто парализует, от ужаса я не могу пошевелиться, не могу даже ущипнуть себя, чтобы прервать этот кошмар и проснуться. Время замирает, и в голове мелькает только один вопрос: «Что будет с дедом, когда он узнает, что я умерла?»
– Отойди от нее! – вдруг раздается у меня над ухом.
Мурад от неожиданности опускает руку, и я, воспользовавшись шансом, отбегаю в сторону и оборачиваюсь. И тут же колени подкашивает от шока, перед глазами плывут черные мухи. Я сошла с ума, да? Или от паники у меня все вокруг задвоилось в глазах?.. Но нет. Стена одна, камень на траве один. А Мурада почему-то два.
– Ты? – сквозь зубы цедит тот, что мгновение назад чуть меня не придушил. – Как ты выбрался?
– Ты кто вообще такой? – с вызовом спрашивает главный Мурад. – И какого черта ты выглядишь как я?
– Послушай, у тебя диссоциативное расстройство. Это тоже ты, твоя подавленная личность, – тараторю я, старательно фокусируя взгляд, будто наблюдаю за игрой в наперстки и боюсь упустить нужный. Если они сейчас начнут двигаться, я собьюсь, запутаюсь, и тогда… Нет. Мне надо достучаться, пока они оба здесь.
– Что?.. – хмурится настоящий Мурад.
– Да, именно это тебе пытался сказать Фомин. И Мицкевич. Паша был в твоей памяти, он видел, что ты… или он… в общем, это ты убил Фомина.
– Заткнись! – Мурад-убийца снова идет на меня, сжав кулаки, но я успеваю спрятаться за спину друга.
– Этого не может быть… – ошарашенно произносит он.
– Просто поверь! – Я вцепляюсь в его куртку и держу перед собой как щит. Знаю, что сам себе Мурад навредить не сможет. – Ты должен довериться, слышишь? Проснись, поговори с Пашей, выслушай. Он подберет лечение, поможет тебе справиться с этим. Мы все верим в тебя. И Наташа…
– Лживая дрянь! – рычит двойник Мурада. – Заманила тебя, чтобы сдать санитарам! А ты нянчился с этой калекой…
Я не успеваю понять, что происходит: куртка вырывается у меня из-под пальцев, и главный Мурад с кулаками обрушивается на свое второе «я».
Они падают на траву, дерутся так ожесточенно, что, кажется, вот-вот разорвут друг друга на части. Я уже не понимаю, кто из них кто, лихорадочно соображаю, как помочь.
– Ты убил Фомина! – кричу я, зажмурившись. – Ты убил его, признайся, чертов трус!
И понимаю, что все стихло, до меня доносится только сбившееся дыхание, а потом тихий злорадный смех. Я знала. Знала, что ни один Мурад не перенесет обвинения в трусости.
– Да, Лия, – хрипло отвечает двойник, вытирая с подбородка кровь. – Это мы его убили. Ясно тебе, моралист хренов? – Самодовольно ухмыляясь, он смотрит на первого Мурада. – Лия здорово удружила мне тогда с уколом. Она отключила сны тебе, лузер. И пока ты не засорял эфир своей ерундой, я сделал то, что давно хотел: прикончил старпера. Он пытался подавить меня, вешал тебе душеспасительную лапшу. Таблеточки прописал. Согласись, он ведь выбешивал! – Настоящий Мурад скатился на траву, в шоке глядя на себя. Тот сел и вызывающе вскинул подбородок. – Я что, должен был спокойно терпеть, как Фомин раз за разом ослабляет меня? Я много раз собирался покончить с этим на наших сеансах, чувствовал, что ты, мой скучный сосед, тоже раздражаешься и злишься… Я мог в любую минуту перехватить контроль над нашим телом. Этого бы хватило, чтобы размозжить старческую черепушку. Но я же не такой идиот, чтобы садиться в тюрьму! Я раньше так цеплялся за все эти условности! Выходил размяться, только пока ты бодрствовал. Помнишь нытье матери? О, ей досталось крепко пару раз. И нашему придурку отчиму. Он порывался сдать нас ментам, но мать скулила, умоляла простить… Какая разница? Этот алкаш половину всего не помнит, когда трезвеет. А та тусовка в клубе… Я классно оторвался, и если бы Рус не настучал, то обошлись бы без повестки. Поверь, было круто! Шмаляли по бутылкам, потом гоняли на Тузике… Но ты вечно портил мне кайф. Перекрывал мне доступ к снам, а ведь тут у вас самое веселье! И посмотри, как здорово: я убил Фомина, даже не приближаясь к нему. Идеальное преступление, разве нет? Ни улик, ни доказательств. Вот она, свобода! Скажи спасибо, братан, мы чисты как стеклышко!