— Нормально, — Кира тоже сделала глоток. — Отходит после того, как ты ее накачал таблетками.
— И как ты… — он замялся, — туда попала?
— Джамп, — сказала Кира. — Технология перемещения матрицы личности между параллельными пространствами.
— Ну вот, — Давыдов улыбнулся во весь рот. — И все сразу стало понятным. Как только ты сказала «джамп», в истории исчезли белые пятна. Ну почти исчезли…
Кира посмотрела на Давыдова с интересом:
— Ты всегда такой?
— Какой? А… понял. Да, всегда такой.
— Я ей сочувствую.
— Она привыкла. Говорит, ей нравится.
Кира с сомнением покачала головой:
— Я не знаю, как тебе все объяснить. Джамп — это сложно. Теория струн — тоже.
Денис еще отхлебнул и прислушался к чему-то внутри.
— Тут Кирилл говорит, — сообщил он чуть погодя, — что надо начать сначала. Технологию я не пойму, но суть ухвачу правильно. В теориях мне разбираться не надо.
Давыдов усмехнулся:
— Судя по тому, что я уже сутки считаю его внутренним голосом, этот парень неплохо меня знает. Я быстро ухватываю суть.
— Горячее будете? — спросил возникший из ниоткуда официант. — Кухня до двадцати трех.
— Если ты хоть немного похожа на мою Кару, то любишь мясо, — Давыдов поднял бровь. — Да?
Кира кивнула.
— С кровью?
Она улыбнулась так, что вопрос отпал сам собой.
— Два стейка с кровью, — заказал Давыдов. — Бутылку красного аргентинского и еще по шоту.
Он посмотрел Кире в глаза:
— Когда Карина проснется, она будет довольна.
— Меня, как я понимаю, никто не спрашивает, — обиделся Кирилл.
— Я думаю, что против ты не будешь.
Он допил виски и отодвинул стакан в сторону:
— Итак?
— Представь себе планету, на которой среднегодовая температура вот уже тридцать лет падает на градус в год…
— Или, — продолжил Кирилл с той же интонацией, — планету, где тридцать лет среднегодовая температура растет на градус.
— А давайте не хором, — взмолился Денис. — Я так заикой стану! Я понимаю, что в твоем мире, Кира, чертовски холодно?
— Мой мир умирает от холода.
— А твой мир, Кирилл…
— Мой сгорает.
— И почему вы решили убить меня?
Кира вздохнула:
— Молодой человек! — позвала она.
Официант возник рядом, как чертик из коробочки.
— Ваши стейки будут готовы через пять минут!
— Дайте-ка нам несколько листов бумаги и ручку, — попросила Кира.
Давыдов страдальчески сморщился.
— Без этого не обойтись, — сочувственно сказал Кирилл. — Но ты все поймешь.
И он действительно понял.
— И ты доволен? — спросил Люциус, иронично подняв рыжую бровь. — Ты все еще считаешь, что демиург все исправит?
— Гм… — Дэмиен оторвал глаза от экрана, в центре которого горел камин и сидели друг напротив друга за небольшим столом два человека — мужчина и женщина. — Что-то не припомню, чтобы хоть один созданный нами деформатор заходил так далеко. А ты?
Люциус хмыкнул:
— То есть шанс проверить, можно ли порвать струны и развести Параллели, мы уже потеряли?
— Не я придумал касание…
— Он? — Люциус кивнул на экран.
— Сомневаюсь. Есть законы природы, друг мой. Они сильнее, чем наши с тобой желания и умения. И значат значительно больше, чем наш опыт. Касание миров — закон природы…
— А твой демиург?
— Почему мой? — искренне удивился Дэмиен. — Он не мой. Он тоже явление природы, просто несколько другой природы.
— Ты избегаешь слова «божественной»?
— Ну Люциус! Разве мы с тобой можем абстрактно рассуждать о понятии «бог»?
Дэмиен включил-выключил свою улыбку, похожую на болезненную гримасу.
— Для кого-то мы с тобой тоже боги. Но мы-то знаем, что это не так! Мы — просто нечеловеческие существа.
— И в то же время мы то, из чего выросли люди, — сказал Люциус. — Забавно, да?
Дэмиен некоторое время подумал, глядя на голограмму перед собой.
— Пожалуй. Между нами много общего, возможно, даже больше, чем между детьми и родителями. Но мы чужие, Люциус. Мы слишком стары, чтобы быть ими. Понимаешь, особого выбора нет — или лекарство сработает, или не сработает. Это Касание заканчивается смертью трех миров из бесконечного множества. Жаль, но для нас с тобой это просто вопрос перемены места жительства. Другие пейзажи, другая еда, другие напитки, другие женщины. А вот для них — нет! Для них это конец! Так что в моей попытке использовать для спасения цивилизации демиурга из местных, я не вижу ничего дурного.
— Ты никогда не верил в сказки.
— Демиурги были, — сказал Дэмиен твердо. — Они создали наш мир — и исчезли. Но они всегда возвращаются в нужный момент.
Люциус тяжело вздохнул:
— И это говоришь мне ты? Извечный?
Рот-ящик распахнулся и захлопнулся:
— Мы сами придумали себе прозвище, Люциус. Вначале все равно был демиург. Все началось с них.
— И на них и закончится?
Дэмиен покачал головой:
— Не знаю. Тот редкий случай, когда я не знаю. И мне интересно.
Ночь получилась веселая.
Часов с восьми вечера клиент шел косяком, причем все поездки случились дальние, на хорошую сумму. Уже к полуночи Луис заработал больше 400 долларов — не предел мечтаний, но вполне достойная сумма. Можно ехать домой, если ты не хочешь заработать втрое больше — потому что таким везением не разбрасываются.
Луис остался на работе и не пожалел.
К утру в копилке уже было больше тысячи, и несмотря на тяжелую голову и боль в спине Луис чувствовал себя довольным. Клубы, аэропорты, шоу… Субботняя ночь — чудесное время, чтобы срубить несколько сотен баксов. Кто-то гуляет, а кому-то — доход!
К четырем часам утра он проголодался и заехал к Сэмми — таких чудесных тако во всем Нью-Йорке не найти! — перекусил, выпил обжигающий крепкий кофе с перцем и корицей в соседней забегаловке и поехал добивать ночь до конца.
К восьми небо стало серым, Луиса начало клонить в сон и он решил, что текущий заказ станет последним.
Клиенты работали на государство.
Луис влет просекал таких, он сам некоторое время пахал на дядю Сэма, и не ошибался. Клиенты сели в машину возле здания ООН и назвали адрес в районе Бэттэри Парка — идеальный вариант для усталого таксиста.
Женщина лет сорока, белая, красивая, ухоженная, но с покрасневшими от бессонницы глазами, и мужик лет пятидесяти пяти — крепкий, седой, лобастый, с акцентом в речи — Луис не понял, с каким, но явно нездешним. Оба одеты не для вечеринок, у мужика явно военная выправка.
Обычно Луис не прислушивался к разговорам пассажиров, и сегодня не собирался, но услышал слово «Куба» и сразу насторожил уши. Еще неделю назад на Карибах творилось черт знает что, но вчера накрыло Гавану, а Гавана — хоть Луис и сбежал с «острова свободы» больше 20 лет назад — город ему не чужой.
Говорили вполголоса, на английском, и из сказанного выходило, что Куба тонет, как корабль, получивший пробоину, Гавана на три четверти под водой, а людей пытаются вывозить, но возможностей мало, так как не только на Кубе проблемы. Проблемы везде.
Луис услышал название «Москва» и вспомнил, что еще утром о Москве говорили по всем каналам. Какая-то пирамида, выросшая вместо правительственного квартала в центре города! И президент пропал без вести. Жуть! Луис и фильмы о Годзилле не любил, а уж представить себе такие события в жизни было просто жутко.
FDR Drive стелилась под колеса такси, Луис включил дворники — начинался дождь. Он не сразу сообразил, что щетки смахивают с лобового не воду, а мелкий песок. Ветер гнал по асфальту магистрали желтые песчаные разводы.
Откуда здесь песок? Ноябрь в Большом Яблоке может принести снег или затяжные холодные ливни, но песок…
Взгляд Луиса упал на дисплей дорожного компьютера. Когда он садился в машину после закусочной, термометр показывал 40 по Фаренгейту. Сейчас на приборной горели цифры 82. Жарковато для ноября. Луис резко крутанул рулем, объезжая песчаный язык, тянущийся от ограждения через две полосы.
Пассажиры замолчали, сообразив, что происходит нечто странное. 85 Фаренгейта, 86, 87… Слева расстилалось серебристое в рассветной мгле зеркало Ист-Ривер. Луис покосился на реку, бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и увидел испуганные глаза своих клиентов.
— Что происходит? — спросил мужчина.
Его вопрос остался без ответа.
Луис увидел, как поверхность Ист-Ривер уходит вниз, словно он сидел не за рулем такси, а за штурвалом взлетающего истребителя.
Но взлетал не он. Неведомая сила выталкивала вверх весь Манхэттен, с его небоскребами, парками, дорогами. Лопнули, как фанерки, полотна мостов, оставшиеся далеко внизу. Остров рос в высоту, словно волшебные бобы из сказки. Каменные стены летели вверх, выскальзывая из объятий земли. Кипела вода, падали обломки породы. Манхэттен погас, словно задутая свеча. Одновременно исчез свет в небоскребах, на улицах и в фонарях над FDR.
Луис вцепился в руль, не в силах даже крикнуть. Его автомобиль несся над пропастью в сотни футов, которая возникла за считанные секунды. Луис ударил по педали тормоза, машина пошла юзом, скользя колесами по мелкому песку, развернулась и остановилась, уткнувшись носом в ограждение. Рядом с ними виднелись обломки Манхэттенского моста. Сам мост обрушился почти мгновенно.
На дрожащих ногах Луис выбрался из машины. Из распахнутой задней дверцы выползли испуганные пассажиры.
Было жарко, настолько жарко, что Луис вспотел и задышал хрипло, вытирая лоб рукавом куртки.
Под ногами скрипел песок. У края магистрали клубились облака.
Луис подошел к краю и глянул вниз. Ничего. Только плотная серая масса, как грязная мыльная пена, насколько хватит глаз.
— Что это было? — спросил он, поворачиваясь к пассажирам. — Где мы?
К его ногам с глухим стуком упала чайка.
Потом еще одна. И еще. И еще. Птицы падали с небес. С каждой секундой становилось все жарче и жарче. Дыхание останавливалось.