На этот раз точка пересечения струн находилась рядом, а о времени выхода беспокоиться не приходилось — тепличные условия, черт побери! Если не считать перемежающихся климатических зон, землетрясения и грозовых разрядов, которые лупили с неба везде и часто.
Перед пологим обледенелым спуском Кира остановилась, подождала пока Рич и Котлетка окажутся рядом — видеть их в собственных телах на задании было очень непривычно, как, впрочем, и чувствовать себя в родной плоти и коже.
Это сложно было назвать джампом, хотя в некотором смысле это все-таки был джамп. Или десант? Да, какая, собственно, разница? Есть задание, и его надо выполнить. Раньше все было сложнее, теперь проще — не надо рядиться в чужие тела, лететь сломя голову к точке выхода и искать оружие.
Давыдова проверила короткоствольный автомат — пластиковое чудо техники было защищено от песка, воды, снега и пыли. В прозрачном магазине аккуратно, бочок к бочку, лежали золотистые тушки 9-миллиметровых патронов.
— Похоже, это там… — Кира показала рукой на едва различимое посреди вьюги мерцание. — Спускаемся в следующем порядке — я первая, Рич — второй, Котлетка, ты замыкаешь.
— Принято.
— Принято.
— Пошли.
Ноги скользили по гладкой ледяной корке. Только не свернуть себе шею! Рубчатые подошвы десантных ботинок цеплялись за малейшие неровности, но неровностей катастрофически не хватало, и тройка не шла, а соскальзывала к пульсирующему свету в конце тропы.
Обе группы появились возле виллы как раз в тот момент, когда остров тряхнуло по-настоящему, в несколько раз сильнее, чем трясло раньше.
Никто не мог видеть того, что происходило на океанском дне, глубоко под каменными склонами древнего вулкана, который, собственно, и назывался теперь Мадейрой. Под каменными плитами что-то шевелилось и ворочалось, словно у подножия вулкана вздыхал и крутился огромный, проснувшийся от вековой спячки зверь. Громадные плиты вздрагивали, словно шкура слона, и от побережья Марокко к берегам Мадейры вырастала новая, низкая гряда, похожая на спинной гребень игуаны.
Рядом с хребтом, словно прыщи на щеках дозревающего подростка, появлялись пирамиды — их выжимало вверх, выдавливало из недр что-то, не имеющее названия, но чудовищно сильное, способное менять ландшафты, воздвигать или разрушать горы…
Такая же гряда тянулась к Мадейре со стороны Британии, еще одна вздымалась из глубин Атлантики.
Три линии сходились к вершине старого вулкана, крошечной точке на фоне огромного океана и нависающих над ней континентов.
Это не было случайностью. Во всяком случае, ни один математик из параллелей не назвал бы точку касания случайной. У любой вероятности есть формула, которая ее описывает, поэтому вероятность и случайность — не одно и то же.
Остров снова тряхнуло. На вершине вулкана, давно заросшей эвкалиптовыми рощами, образовалось нечто, напоминающее огромную воронку торнадо. Не ураган — нечто большее, несравненно сильнее и опаснее, чем ураган пятой категории.
Здесь, среди свернутых в улитку силовых линий, струн и хорд, соединявших времена и пространства, не было реальности — тут был коктейль из жара и хлада, приправленный миром Зеро — как шоколадной крошкой на жареное мороженое.
Здесь, на некогда мертвой застывшей лаве, превращенной в зеленый вечноцветущий рай, где нет ни жары, ни холода, зарождалась смерть мира.
Неминуемая гибель трех миров ухмылялась из медленно вращавшейся воронки, из глаза урагана, готового стереть с лица Вселенной все живое: заморозить, сжечь, утопить…
Огромный кусок склона, на котором талантливый архитектор расположил виллу Шевчука, вздрогнул и провалился на несколько метров вниз. Это была часть гранитной горы весом в несколько миллионов тонн, часть берега вместе с шоссе и дорогой, по которой недавно Беленький съезжал к гаражным воротам.
Звук, сопровождавший этот сдвиг, напоминал скрежещущий стон — так мог бы застонать великан-камноед из книг Толкиена. Сверху в океан полетели глыбы, из осыпи показалась согнутая труба лифта. Формой оползень напоминал лезвие огромной лопаты, теперь это лезвие вдавливалось узкую кромку черного песка и океан.
Когда дом заходил ходуном, Карина вскрикнула, но Давыдов даже не повернул голову — его руки летали над клавиатурой, словно он был не писателем, а пианистом, например Клайдерманом, исполняющим сложнейшее соло на рояле.
— Что это? — спросил дрогнувшим голосом Новицкий, показывая на линию горизонта. — Мы что? Падаем?
— Похоже, — отозвался Шевчук.
Он вышел с кухни в новом дурацком фартуке, на этот раз с нарисованными на ткани Дональдами Даками.
— Причем вместе с горой, — добавил он, оглядевшись. — За дом можете не бояться. Это стальная капсула, она не рухнет от землетрясения, ее можно только раздавить.
— Утешили, — нервно хохотнул Мишка. — Только раздавить? Серьезно? Ну теперь я спокоен.
Шевчук пожал плечами.
— Похоже, — он прищурился, — Вам, Михаил, ничуть не страшно. Хотелось бы знать — почему?
— Он в маму, — Карина взяла себя в руки, голос ее звучал с привычными интонациями. — И в папу.
Давыдов даже не повернул головы.
— Можно я ему через плечо загляну? — попросился Новицкий. — Он точно все правильно пишет?
— Нет смысла волноваться по поводу неизбежного, — Шевчук чуть кривовато, но улыбнулся. — Что должно произойти, то произойдет. Мы за сегодня могли погибнуть раз десять… Однако до сих пор живы. Я надеюсь продолжить эту славную традицию. В принципе, завтрак готов. Можно приступить…
Тут дом снова тряхнуло, и стало понятно, что до этого момента природа только шутила с ними.
Пол затрясся. Это была крупная дрожь — так иногда трясет больного в лихорадке. Захрустели стекла, пошли мелкими трещинами стены. И еще — возник тот самый знакомый низкий рычащий звук, от которого зубы у всех присутствующих начинают чесаться изнутри.
Склон внезапно просел еще метров на двадцать — эффект был как от падения в воздушную яму: никто не устоял на ногах, кресло с Давыдовым подбросило, он судорожно прижал ноутбук к груди.
Взгляд у Дениса при этом был отсутствующий.
Внезапно падение остановилось, вода в бассейне взлетела вверх, словно от взрыва, и тут же обрушилась обратно, превратив площадку для загара в бурлящее море.
Огромный многотонный валун, сорвавшись откуда-то сверху, с края разрушенного шоссе, пролетел над домом, ударил в край террасы, мгновенно превратив его в щебень, и канул вниз, в океан.
Как ни странно, панорамные стекла уцелели, только одно треснуло наискосок. Через трещину в дом ворвались внешние звуки: вой ветра, треск ломающихся деревьев, скрежет камней и треск автоматной очереди.
Группы вышли на открытое место почти одновременно.
Ребята Кирилла оказались на открытом пространстве на доли секунды раньше, чем тройка Киры Давыдовой, и это едва не стоило им жизни.
Кирилл увидел, как Мамочка поднял ствол, краем глаза засек пульсирующие вспышки там, где заканчивалась снежная круговерть, и прыгнул, снося своих бойцов с ног.
Свинцовый град пронесся над ними, чудом никого не задев, а ответная очередь Мамочки простучала по бетону и воротам гаража. Еще секунда — и они, нырнув в заросли гортензий возле подъездной дорожки, вжались в землю, выставив вперед оружие.
— Лоскуток?
— Цел я, Кир. Все нормально.
— И я в порядке, — прошептал Мамочка. — Вот, блин… Колено ободрал.
— Идти можешь?
— Я ободрал, а не сломал. Могу.
— Так, Мамочка, ты прикрываешь. Мы в обход. Я справа, Лоскуток — ты слева.
Прогремели выстрелы, и им на голову полетели срезанные пулями цветы.
Давыдов пополз, царапая локти о мелкие камушки. Через десяток метров он едва не воткнулся головой в угол пристройки, встал и прижался спиной к теплому бетону стены.
Позиция была отличной, плотная изгородь из живых растений укрывала его от посторонних глаз, дом защищал от выстрелов. Но у позиции был один значительный минус. Здесь не только никто не мог увидеть Кирилла, но и сам Кирилл ничего не видел.
Выл ветер, листва больно хлестала Давыдова по щекам. Земля под ногами дрожала и ходила волнами, словно он стоял на спине огромного урчащего кота.
Слева от него грохнуло. Сначала он решил, что кто-то кинул светошумовую гранату, но когда над его головой пронесся, крутясь городошной битой, перекрученный древесный ствол, понял, что слышал, как сломался эвкалипт.
Внезапно земля ушла из-под ног, Давыдов обнаружил себя висящим в воздухе, а в следующую секунду он уже катился по склону в туче каменной крошки и комков суховатой рыжей земли.
Он падал не один. По склону кубарем катились все шестеро — его тройка и тройка противника.
Они рухнули на плоскую крышу виллы, словно брошенные наигравшимся мальчишкой игрушечные солдатики. Давыдов ударился спиной, да так, что потерял возможность дышать и на несколько мгновений утратил связь с реальностью. Он слышал, как хрустнуло колено у приземлившегося рядом Лоскутка, и как кто-то вскрикнул за его спиной.
Давыдов попытался встать, но лишь заворочался, засучил ногами, как перевернутый на спину жук. Рот наполнился соленым и эмалевой крошкой. Денис хотел застонать от боли, но закашлялся, брызгая кровавой слюной.
Он лежал, глядя в небо. Над ним с неимоверной скоростью неслись рваные облака чудного сиренево-красного цвета. Через них пробивалось неестественно яркое для ноября солнце.
Денис повернул голову и увидел Киру. Увидел рядом — рукой подать. Она тоже пыталась встать. Лицо у нее было в крови, куртка цвета хаки разорвана. Ей помогала подняться какая-то женщина, но почему-то делала это одной рукой. Кирилл присмотрелся и понял в чем дело: вторая рука женщины, скорее всего сломанная, болталась параллельно телу, с кончиков пальцев стекали капли крови. Они падали медленно, и Давыдову казалось, что он слышит, как они стучат о поверхность крыши.
Раздался скрежет, потом что-то оглушительно треснуло, небо накренилось, и Кирилл снова оказался в полете, но на этот раз он падал вместе с потоками воды. Рядом летел, размахивая руками, Лоскуток, рот его беззвучно открывался и закрывался — звуков Давыдов не слышал.