Он замолчал, тяжело дыша в микрофон. В зале стояла гробовая тишина, нарушаемая только урчанием генератора.
— Ранним утром, — заговорил он тише, но каждое слово падало, как гиря. — Сельчане не смогли выехать из поселка. Дорога… обрывается. Трассы нет. Лесополосы нет. Линий ЛЭП нет. Связи нет. Вообще. Город… — он сделал паузу, — не виден. Даже огней. Рассвело — пустота. Отправил тракториста по проселку к Григорьевке. Пять километров. Вернулся. Дорога обрывается на полпути. Ни Григорьевки, ничего нет.
Тишина в зале стала вакуумной. Казалось, даже генератор притих. Кто-то сзади ахнул. Женщина тихо всхлипнула.
— Что это значит? Кто виноват? — Кривоухов развел руками. — Не знаю. Чертовщина какая-то. Но обстоятельства — чрезвычайные. Предлагаю немедленно создать штаб для решения текущих вопросов. Для анализа ситуации.
Какое-то время все молчали, возможно ожидая продолжения, но потом началось неминуемое: два местных «лагеря» — условные «администрация» и «неформальные лидеры» — ринулись в бой за места в этом спасительном штабе. Споры, выкрики, попытки перекричать друг друга. Мы с Аней переглянулись. Дом нетопленный, дети одни, да и торчать здесь смысла не было.
Вырвались из душного зала на крыльцо. Воздух, холодный и влажный, показался сладким. Не сговариваясь, почти побежали к машине.
Дом встретил нас тишиной и прохладой.
— Печку будем топить, — коротко бросил я, сбрасывая куртку.
Старая голландка давно уже не использовалась по назначению и оставалась на месте просто по привычке, разбирать и выносить её решительно не хотелось. Это же и в потолке дыра, и в полу, и в крыше. Никогда бы не подумал, что она ещё когда-нибудь пригодится, но теперь только порадовался своей ленивости и, зайдя в дом, первым делом приступил к реанимации каменной старушки.
Обдирал наклеенные когда-то по кругу обои, обнажая потрескавшуюся кирпичную кладку. Проверил тягу — хотя и слабая, всё же была. Подёргал за ржавые заслонки — скрипели, но двигались. Залез на чердак — пыльный, заваленный хламом, проверил пространство вокруг трубы: ничего горючего. Потом — на огород, к поленнице. Дров, слава богу, много. Старые доски, куски забора, щепки — всё, что не пошло в баню (вечный долгострой), аккуратно складировалось годами. До тепла хватит. Надеюсь.
Развёл огонь. Первые щепки, сухая стружка, затем тонкие лучинки. Огонек робко заколебался, потом уверенно запылал, отражаясь в чёрной пасти топки. Тепло, едва уловимое, но уже настоящее, начало бороться с холодом. Передал эстафету сыну — следить, подбрасывать, а сам двинулся к живущему через забор соседу.
Дошел, обойдя пол улицы, постучал по отделанной профлистом калитке. Подождал.
Через минуту из-за забора появилась знакомая фигура в старом советском ватнике. Высокий, бородатый, с «Сайгой» на плече. Сдвинутая набекрень пошарпанная ушанка делала его похожим на партизана из старого фильма. Только взгляд был не бравурный, а тяжелый, настороженный.
— На собрании был? — спросил он, переступая через сугроб.
— Ага, — протянул руку. Его ладонь была шершавой и холодной.
— И что там?
— Звиздец полный. Трассы нет. Города нет. Соседней деревни нет. Как в пустыню провалились.
Андрей молча кивнул. Обычно общительный, сегодня он был краток. У него тоже трое детей. Не до разговоров.
— Генератор запустим? — спросил он деловито.
— Давай. Надо телефоны зарядить. Компы проверить. Может, интернет кабельный жив? — Последняя надежда теплилась. Не так давно в село провели оптоволокно.
Размотав кучу проводов и протянув их по домам, мы залили бензина в бак и, запустив генератор, опустили его в смотровую яму — чтобы сильно не шумел. Он был на полтора киловатта и с расходом стакан в час, поэтому пятилитрового бачка должно было хватить почти на сутки, но тратить горючку мы не хотели, поэтому, договорившись, что зарядим телефоны и проверим что с компьютерами, разошлись.
Дома протянул удлинитель. Воткнул в него тройники. Подключил стационарный компьютер, поставил на зарядку все телефоны, ноутбук, зарядник для батареек. Занялся печкой — подбросил дров. Потом полез перекрывать газ. Мало ли что.
— Как думаешь, что это? — Аня помешивала кастрюлю с супом, стоявшую теперь на печке. Запах еды смешивался с едким дымком, пробивавшимся из щелей голландки.
— Ничего не думаю, — честно ответил я, разминая в ведре ком белой глины, найденной под крыльцом. — Боюсь думать. Но… похоже, выкинуло нас куда-то. Совсем.
— Как в кино, — она попыталась улыбнуться, но получилось печально. — Я ревизию продуктов сделала. Мука, крупы, тушенка, макароны… Если экономить, на месяц хватит. Вот только… с собаками как быть?
Три здоровых пса — не декоративные болонки. Кормить их в такой ситуации… Но мысль остаться без них была страшнее. Люди, загнанные в угол, способны на многое. Собаки — хоть какая-то защита, пусть и обременительная.
— Это хорошо, что на месяц. А собак… — я вздохнул. — Будем рыбой кормить.
Сети — три по полста метров, одна на восемьдесят, ну и удочки, крючки там всякие. Шиковать не получится, но при желании рыбалкой можно прожить. Ведь мало того, что село на реке стоит, так ещё и озёр в округе куча целая.
— Ты бы дров принёс, да сходил на речку, — обратился я к сыну, оторвавшемуся на секунду от экрана телефона. — Бур только у дяди Андрея возьми.
Сын, пятнадцатилетний Ванька, обычно ворчавший на подобные просьбы, молча отложил телефон. Ситуация его, видимо, проняла. Принялся копаться в коробке с рыболовными снастями.
Я же, ощущая потребность в движении и осмыслении нового статуса вещей, ещё раз помял глину — она уже становилась пластичной, — и вышел. Сидеть не могу.
Воздух был пропитан дымом. Тяжелым, сладковато-горьким запахом горящей древесины. Он висел над всем селом плотной пеленой. Деревня оживляла древние инстинкты. Печи дымили почти в каждом дворе. Дым выживания.
Теперь — инвентаризация. «Сколько раз читал про апокалипсисы, смотрел фильмы… и дурак дураком, не подготовился», — с горькой иронией подумал я, открывая дверь первого сарая. Построен он был лет десять назад под свиней, сейчас там ютились куры да пара кроликов. И… хлам. Горы хлама, который вчера был мусором, а сегодня, возможно, стал сокровищем.
Кирпичи. Мешки (что в них — уже забыл). Запчасти от машин — старые карбюраторы, ремни, фильтры. Шланги разных диаметров. Лыжи, санки, ржавый велосипед. Дедов мопед «Верховина» — раритет! Сгоревшие насосные станции (гидроаккумуляторы-то рабочие!). Старые часы с кукушкой. Списанный газовый котел. Пустые, но целые газовые баллоны. Китайская бензопила, тупая изначально (все собирался переделать в болгарку). Сварочник. Два мертвых шуруповерта. Баулы с одеждой «на дачу». Трубы, швеллеры, уголки, доски… Начав сортировать это богатство, я на время отвлекся от гнетущей реальности. Главное — занять руки. Тогда и голова не так болит.
— Васё-ёк! — донеслось со стороны Андрея. Генератор в яме ревел ровно.
Я отложил найденную газовую горелку, отвлекаясь от мысли сделать из неё огнемет, и подошел к забору.
— Тут казаки приходили, — встретил меня Андрей. Лицо его было озабоченным. — Сход у нас, пойдёшь? Надо решать, как быть.
Андрей был активистом местного казачьего хора и, по сути, членом возрожденного казачьего общества. Сейчас это были не лихие наездники, а скорее клуб по интересам с песнями и формой. Но в кризис любая структура могла стать опорой или проблемой.
— Не, не пойду, — покачал головой я. — Расскажешь потом. Я лучше УАЗом займусь. Чую, пригодится. У тебя как с горючкой?
— Бочка неполная, да в баке литров тридцать, — прикинул он. — Где-то сто пятьдесят литров.
— У меня в УАЗе газа почти полный баллон, в баке чуток. В Лачетти — не знаю, датчик сдох, но литров двадцать, думаю есть.
— Про легковые, наверное, пока забудем, — Андрей с тоской посмотрел на свой «Опель-универсал». — Дорог нет. Может, весной, когда сойдет… если сойдет… Кто его знает. У вас как с картошкой?
— Сетка одна. Аня говорит, еды на месяц хватит, если не жрать как не в себя.
— У нас мешков десять еще. Не пропадем. Поделимся.
Обменявшись кивками, разошлись. Он — на казачий сход. Я — к УАЗу.
«Зяма» –ласковое прозвище для брутального проходимца. С электро-подогревателем он заводился шутя. Но подключать двухкиловатный тэн к полуторакиловатному генератору — самоубийство. Решил так, без подготовки. — Надо было сразу на бензин переключить… — бормотал я, выжимая сцепление и давая газ. Стартер надсадно выл. Мотор фыркал, чихал, но не заводился. Холодный, упрямый. Наконец, после десятой попытки, движок схватился, закашлял черным дымом и с визгом заработал. Обороты прыгали, но не глох! Я убрал газ, убавил подсос. «Прогреется — и можно съездить, глянуть своими глазами…» — подумал.
Дождался, и убедившись, что «Зяма» держит обороты, пошел в дом. Ехать с пустыми руками было как-то… не по себе. Под кроватью, в замасленном свертке, лежало наследство деда — старый, добрый ТОЗ-34, дробовик 12 калибра. Ни документов, ни разрешения. Сейчас это было неважно. Два залетных гаишника — единственная «власть» — вряд ли стали бы придираться.
Вынес сверток на крыльцо, развернул. Деревянный приклад потертый, металл местами слегка тронут ржавчиной, но в целом — боевая единица. Патронов мало, штук двадцать, но гильзы латунные — перезаряжать можно. Распихав патроны по карманам куртки, зарядил два в стволы, положил ружье на заднее сиденье УАЗа.
Достал телефон. Время: 12:40. Связи — ноль. Засунул бесполезный кирпичик обратно в карман. Пошел открывать ворота.
— Никого не пускать, никому не открывать, — сказал я Анне, вышедшей проводить. — Собак спусти. Я скоро.
— Хорошо, — кивнула она. Лицо было сосредоточенным — она занималась ревизией ветеринарных запасов. Шприцы, бинты, антибиотики, обезболивающие — что-то могло пригодиться и людям.
— Ты не представляешь, какой сейчас клёв! — Ванька ворвался во двор, сияя, с переполненным рыбой садком. Крупная, бьющая хвостами плотва, подлещики. Невиданный улов для наших мест.