— Убил хоть кого-нибудь? — спросил я, пытаясь одной рукой защелкнуть бронезаслонку на своей бойнице. Металл был горячим. Выбравшись на относительно ровный участок степи, я втопил педаль в пол. УАЗ, содрогаясь всем корпусом, рванул вперед. За спиной что-то тяжелое грохнуло — то ли канистра, то ли ящик какой-то.
— Не знаю! — отозвался Леонид, встряхивая головой. — Попадал… вроде…
Стрелка спидометра доползла до шестидесяти. Машину трясло и бросало на кочках, рессоры стонали под нагрузкой. Я снова помолился, чтобы они не лопнули.
Хоть бы не догнали…
— Я одну точно уложил! — прокричал со второго ряда Андрей, перекрикивая рев мотора и лязг железа. Он ловко сменил магазин в своей «Сайге», его движения были резкими, отточенными. — Сам видел — голова у неё дёргалась как у куклы… После такого не встают!
— Чуете? — внезапно насторожился Олег, сидевший рядом с Андреем. Он напряженно втянул носом воздух. — Паленым несет… Сильно.
Я принюхался, оторвав на секунду взгляд от дороги. Сквозь запах бензина, раскаленного металла и пороховой гари пробивался новый, едкий и тревожный — запах горелой резины и перегретого металла. Он усиливался с каждой секундой.
— Мясом жареным? — громко фыркнул носом Леонид, но тут же поморщился. — Хотя… нет. Жрать охота чертовски, но это… колодки. — Он похлопал ладонью по приборной панели, как будто это могло помочь.
— Тормозить, что ли? — спросил я, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Остановиться сейчас, посреди степи, с возможными погонщиками сзади…
— Не вздумай! — резко оборвал Леонид. Его рука инстинктивно легла на рукоять дробовика. — Тяни до той горы! Вон видишь, бугор? Заедем наверх, там и посмотрим… Может, само продуется… — Голос его был напряжённым, но пытался звучать уверенно.
Запах горелых тормозов становился невыносимым, едким, въедливым. Он заполнял кабину, щекотал горло. В голове пронеслись возможные причины: заклинивший суппорт, закисший цилиндр… Миллион вариантов.
— Огнетушитель… — я кашлянул, пытаясь прочистить горло. — Приготовьте огнетушитель… На всякий. — Голос звучал хрипло.
Олег и Андрей тут же зашевелились сзади. Огнетушители — два пошарканных стальных баллона, когда-то висели в поселковом клубе, потом списанные за ненадобностью. Я прихватил их тогда, рассудив — «Чего добру пропадать?». И теперь мысленно благодарил свою запасливость, пока Олег снимал один с крепления.
Путь до горы казался вечностью. Каждый метр давался с трудом. УАЗ тяжело взбирался по склону, мотор ревел на пределе, а вонь усиливалась, превращаясь в удушливую завесу. Мы въехали на вершину, и я резко, но без скрежета (тормоза работали хоть как-то), остановил машину, выключил зажигание и массу. Тишина, наступившая после рева двигателя, была оглушительной.
Мы вывалились из машины, закашлявшись. Тонкий дымок поднимался из-под правого заднего колеса. Колесный диск был покрыт слоем серой пыли, но сквозь нее проступали радужные разводы — признак сильнейшего перегрева металла. Заглянули вниз, причина обнаружилась быстро: выхлопная труба, сорвавшаяся с одного крепления, легла сверху на тонкую медную трубку тормозной магистрали и передавила ее в лепешку. Жидкость не могла вернуться, колодки зажало намертво, они и горели от трения.
— Херня делов, — процедил Леонид, уже таща из багажника ящик с инструментами. Звук металлических предметов внутри был резким в тишине. — Вась, давай под машину. Резать будем. Олег, Андрей — на крышу, смотрите в оба. Как что — сразу свистите.
Его команды были краткими, привычными. А движениях не было ни капли прежней бравады — только сосредоточенная усталость.
Олег и Андрей молча забрались на крышу бронированного «Зямы», приготовили оружие и прильнули к биноклям. Их силуэты на фоне неба выглядели напряженными, готовыми к бою.
Я заполз под машину, грунт был жестким, каменистым. Леонид швырнул мне ветошь.
— Подстели, а то уделаешься… — И протянул мощные кусачки: — Отрезай передавленную часть. Потом плоскогубцами — края загни хорошенько, чтоб не текло. — Его спокойный голос доносился сверху, сам он стоял в пол-оборота к машине, дробовик наизготовку, взгляд метался по горизонту. Второй ключ — рожковый на 12 — он сунул мне в руку.
— Потом выкручивай трубку из цилиндра и глуши этот контур.
Лежать под машиной было неудобно. Грязь с днища сыпалась в лицо, передавленная трубка сопротивлялась, не отрекаясь кривыми кусачками. Наконец, поврежденный участок был вырезан. Я загнул края, перекрыв течь, и отключил магистраль от суппорта. Темная тормозная жидкость брызнула мне на руку, оставив едкий, маслянистый след.
Прокачивать систему не стали — некогда, да и течь была локальной.
— Дотянем как-нибудь, — буркнул Леонид, когда я выполз из-под машины, вытирая руки о ветошь. Ладони были черными от грязи и масла. Запах тормозухи смешивался с вонью горелой резины, создавая непередаваемый «аромат» аврального ремонта.
— Никого? — спросил Леонид, всё ещё не опуская ствол. Он оглядел горизонт, потом посмотрел на Андрея и Олега, так и стоящих на крыше.
— Чисто, — ответил Андрей, убирая бинокль в чехол. Его лицо было непроницаемым. — Кошечки слиняли. Слава богу. — В его голосе прозвучало редкое для него облегчение.
Леонид наконец опустил дробовик, повесил его на плечо. Казалось, напряжение спало с его широких плеч. Он тяжело вздохнул и повернулся к багажнику.
— Ну, тогда слезайте. Давайте перекусим, пока тихо. А то жрать хочется так… — Он шлепнул ладонью по животу. — … что кажется, сейчас сам себя переварю. — Он откинул заднюю дверь багажника — наш импровизированный стол. Металл глухо стукнул. Поставил свой потрепанный рюкзак и начал выуживать оставшуюся провизию.
Мы молча сгрудились вокруг. Потери были ощутимы: не только еда, но и посуда, — кружки и ложки, остались там, у реки, вместе с драгоценным куском плотного брезента. Эта потеря грызла сильнее других. Брезент был не просто тряпкой — это была крыша над головой в дождь, подстилка на сырую землю, защита груза. Удобный, надежный кусок армейского имущества.
За завтраком, или скорее уже обедом, преимущественно молчали, есть после такого приключения хотелось жутко. И когда уже разливали по стаканам чай, внезапно, словно всё это время прятался за машиной, появился человек.
— Здравы будьте люди добрые!..
Невысокий, коренастый, широкоплечий — «поперек себя шире». Светлые, спутанные волосы. Лицо обветренное, в морщинах и мелких шрамах. За плечами — потертый рюкзак. На груди — на самодельной перевязи — настоящий, видавший виды MP-40, «шмайсер». Он просто стоял и безмятежно улыбался, будто вышел из соседней комнаты. Ни страха, ни настороженности. Как будто не видел нашего оружия, нацеленного на него.
Леонид, не выказав удивления, протянул стакан:
— И тебе не хворать. Чаю?
Человек слегка поклонился, осторожный взгляд скользнул по стволу автомата в руках Олега.
— Покорнейше благодарю вас. — Голос хрипловатый, спокойный. Он подошел ближе, взял стакан, отпил, и лицо его озарила искренняя, почти детская радость. — Настоящий… С сахаром…
Леонид усмехнулся в усы, пододвинул кулек с рафинадом и жалкими остатками засохших конфет.
— Гуляете? — спросил Андрей, откладывая карабин в сторону.
Человек посмотрел на него, пожал плечами, будто вопрос был странным:
— Какое там… В Город иду.
Олег, не опускавший автомат ни на секунду, прищурился:
— Любопытно… А далеко еще? До Города-то?
— Практически рядом… — человек чуть замешкался, указал пальцем на темнеющие холмы на горизонте. — Вон гора, за ней еще одна… там он и стоит.
— Кто стоит? Город?
— Ну да. Он самый. — Он взял из кулька последнюю конфету, развернул, сунул в рот.
— Че-то не верю я тебе… — голос Олега стал опасным. — А ты не гонишь?
— Олег! — резко встал Леонид, приложив руку к груди в жесте извинения. — Нельзя же так! Убери оружие! Извините его…
Человек махнул рукой, улыбка не сходила с его лица:
— Да ничего… Я бы тоже не поверил. В этом мире так и принято… сначала стреляй, а уже потом… всё остальное. Иначе не выжить.
— В этом мире? — голос у меня перехватило. Неужели мы сейчас что-то узнаем?
— Ну да. — Он кивнул, допивая чай. — Один из вариантов… параллельных реальностей. Не самый удачный, я полагаю… но по-своему… интересный.
— А поподробнее можно? — я аж осип.
— Да чего тут подробнее-то… — он протянул стакан Леониду за добавкой. — Бросает сюда народ отовсюду… Кого только не встретишь. Я так понимаю, вы не очень давно здесь очутились? — Его взгляд указал на пакет с сахаром.
— По весне. Снег еще лежал.
— Понятно. — Он закинул в рот комок сахара, раздавил зубами. — Я не знаю, что там у них сломалось… — он ткнул пальцем в небо, — но за каким-то хреном сюда народ кидает… очень даже периодически. Кого поодиночке, кого группами… Вот я, к примеру… на теплоходе плыл. В кои-то веки отпуск дали… Думал, хоть раз в жизни отдохну по-человечески… Ан нет. — Его лицо на мгновение стало жестким. — Судно наше вдруг накренилось… шум поднялся, команда на ушах стоит, народ орёт — «Тонем!». А потом… глядь… а мы посередь степи торчим. Как пень на базарной площади.
Он рассказал о первых днях: паника, степняки, отбитые атаки благодаря оружию экипажа, мучительная жажда. О том, как их нашли «освоившиеся» — другие попаданцы, вывели к людям, объяснили правила выживания. О том, как разбрелась его разношерстная группа: кто к «спасителям», кто в Город, кто пропал без вести. Его рассказ лился спокойно, буднично, но за каждым словом стоял ужас и борьба.
Он рассказал о Городе — огромном, чужом, собранном из обломков неизвестно каких миров и времен. О семи крупных бандах держащих в нем подобие порядка. Об опасных тварях, для которых люди — добыча. И о главной опасности — других людях. О степняках, с которыми нельзя договориться, только стрелять. О том, что весь этот мир — «поганый мирок» — кишит такими же островками попавших в беду.
— А звери тут какие? Страшное есть что-нибудь?