В данном же случае выяснилось, что вместо того, чтобы аккуратно переклепать ослабленные клепки на узле крепления элерона (так называется эта подвижная плоскость на задней кромке крыла, отвечающая за крен), мужики, возможно, назло, приклепали сам элерон к крылу! Зафиксировали его. Намертво.
Зачем? Почему? Дураков среди них не было, все руки золотые. Но причина быстро всплыла: дядя Саша, озабоченный безопасностью финальных работ перед вылетом, категорически запретил выпивать даже по чуть-чуть в обеденный перерыв. А мужики привыкли пропускать по рюмочке «для сугреву» и настроения. Конечно, его можно было понять — перед ответственной работой нужна трезвая голова. Но бригада восприняла запрет как личное оскорбление и высказала свое «фи» таким вот варварским способом.
Страшного, конечно, ничего не случилось. Можно было аккуратно расклепать соединение, не повредив детали. Жаль было только время и нервы.
— Дядь Саш, — отвел я его в сторонку, подальше от злых глаз бригады, — много ещё работы на сегодня? Успеем?
Он вытер маслянистый лоб заляпанной ветошью, тяжело вздохнул:
— Шасси заедает, правое колесо. Надо разобрать, смазать амортизатор — там песок набился, наверное. В моторе масло поменять — отработанное уже черное. На стартере щетки посмотреть, да на холостых погонять хоть с полчаса, прогреть как следует, проверить стабильность оборотов… — Он перечислил все пункты, глядя куда-то поверх моей головы, словно сверяясь с невидимым списком.
— До завтра успеем? — переспросил я, чувствуя, как сжимается желудок.
— Хотелось бы, Вась, ой как хотелось бы… — Он покачал головой. — Но я не загадываю. Спешка, знаешь, где нужна?
Я знал. Пословицу про блох и снох дядя Саша поминал регулярно, особенно когда кто-то торопил. Я просто кивнул, понимая его правоту, и решил перевести разговор на другую, не менее важную тему — защищенность самолета от огня с земли.
— Дядь Саш, а как насчет… ну, защиты? Если в нас стрелять начнут? Хоть как-то прикрыть мотор, кабину?
Он хмыкнул, скептически оглядев фюзеляж:
— Ну что тут сказать… Это же не штурмовик, не «летающий танк». Да и вообще не военный самолёт… Поля опрыскивать — броня не нужна. Так что… — Он развел руками, и в этом жесте была вся безнадежность. — Голая фанера да перкаль.
— А если придумать что-то самим? — не унимался я. — Как-то прикрыть хотя бы самое важное? Мотор, бензобак, кабину пилота? Листами металла?
— Разве что бронеплиту какую под задницу пилоту положить… — съязвил дядя Саша, но увидев мое серьезное лицо, сменил тон. — Теоретически… возможно. Только в нашем случае всё упирается в вес и целесообразность. Чтобы гарантированно закрыть машину от пули, скажем, калибра семь шестьдесят два, ставить нужно как минимум стальные листы сантиметровой толщины. А это, прикинь, какой вес? Пудов десять только на моторный отсек навесишь! Плюс нарушение центровки, баланса. Прикроешь нос с мотором — самолет тут же начнет клевать носом вниз, станет неуправляемым. Лететь с таким грузом — самоубийство.
— Тогда как же? — Я прекрасно представлял, какой прекрасной, тихоходной мишенью будет наш «кукурузник» для любого, у кого есть автомат или даже винтовка. Желающих сбить такую ценность или просто пострелять по «железной птице» найдется предостаточно.
Но дядя Саша только устало потер переносицу:
— Ну как-то так, Васёк… С божьей помощью да на авось… Пока низко не летать, зря не светиться.
Забегая вперед, скажу, мотор мы всё-таки прикрыли позже. Не так, как хотелось, конечно. Нашли несколько листов стали толщиной всего 5 мм, приварили их к усиленному каркасу вокруг мотора. Панацеей это не было — пуля калибра 7.62 могла пробить и такую защиту на близкой дистанции, но хоть какая-то преграда для шальной пули или осколка. Главное — не летать слишком низко и не подставляться под прицельный огонь.
В тот вечер мы возились с самолетом до глубокой ночи. Кое-что, вроде замены масла и долгой прогонки двигателя на разных режимах, сделали. А кое-что (тот самый злополучный элерон и смазку шасси) так и не успели. Домой я побрел уже в полной, беспросветной темноте, едва переставляя ноги от усталости.
Без машины передвигаться было непривычно и как-то… голо. Расстояние до дома — рукой подать, минут десять неспешным шагом, но в кромешной тьме, под аккомпанемент тревожных мыслей и ночных звуков, оно казалось бесконечным. Луна еще не взошла, редкие огоньки в окнах домов лишь подчеркивали непроглядную черноту вокруг. Люди теперь ложились спать рано — развлечений ноль, электричество экономили, так что жизнь затихала с заходом солнца.
Я шел, напряженно вслушиваясь в каждый шорох, вздрагивая от внезапного «ух!» совы или гулкого стука где-то в огородах. Даже револьвер достал. Тяжелая холодная рукоять в ладони немного успокаивала, но не сильно. Ощущение уязвимости не покидало.
Вверх по первой улице до переулка, потом по нему до четвертой, и метров сто вниз по пыльной дороге. Вот, наконец, и наш дом. Дотопал. Тишина стояла абсолютная, гнетущая. Даже собаки молчали, не залаяли при моем приближении. Но это было привычно — они давно научились различать своих по запаху и шагам за версту. Кому как, а нашим псам новая жизнь пошла только на пользу: шерсть лоснилась, бока заметно округлились, взгляд стал спокойным и уверенным. Шутка ли — всю прежнюю жизнь сидели на кашах да объедках, а теперь — свежее мясо (пусть и не всегда первосортное) почти каждый день. Поневоле заматереешь.
Зайдя во двор, я щелкнул фонариком на телефоне. Слабый луч света разрезал темноту. Надо было перед сном проверить живность — коз, кур в импровизированном курятнике. Да и просто оглядеться — днем вечно не хватало времени, жили в бешеном ритме «первых пятилеток»: подъем затемно — работа — работа — снова работа — отбой. Иначе было просто нельзя. Я никогда не предполагал, что для поддержания просто жизни небольшого села в условиях автономии потребуется столько титанических усилий. Взять любую простую вещь — не еду, а именно вещь. Допустим, обычное оцинкованное ведро. И представить, что его нужно изготовить с нуля, из подручных средств. Представляется с трудом. Потому что для ведра нужна жесть. А где её взять фабричного качества? Негде. Можно, конечно, в кузнице выковать… Но трудоемкость зашкаливает! Механизации ноль, ковать вручную — адский труд, а результат, скорее всего, получится кривым, тяжелым и неудобным. А ведь жесть нужно ещё и оцинковать, чтобы не ржавела! Замкнутый круг. Так что оставалось только беречь то, что есть, чинить, латать дыры, и ломать голову, как быть дальше. И это — всего лишь одно ведро. А сколько еще вещей в хозяйстве? Лопаты, топоры, гвозди, нитки, мыло? Каждая мелочь превращалась в большую проблему.
Вообще, за те месяцы, что мы провели в этом «оффлайне» (мне казалось, сравнение очень точное), изменилось всё. И не только быт и мир вокруг. Изменились сами люди. Конечно, по-разному — кто-то стал лучше, кто-то хуже. Но одно я понял точно: мы стали честнее. В первую очередь — перед самими собой и близкими. С нас словно спали маски. Исчезла необходимость «держать лицо» перед соседями, улыбаться тем, кому улыбаться не хочется, притворяться, увиливать, стараться выглядеть лучше, чем есть на самом деле. И вроде бы это хорошо — честность. Но без этих масок мы увидели, что люди вокруг далеко не всегда белые и пушистые. Зачастую — зубастые, клыкастые, с кучей камней за пазухой и старыми обидами в глазах. Старая истина: человек человеку волк, а иногда и похуже. Этот факт нужно было просто принять и учиться жить с ним дальше, с оглядкой.
Обойдя почти весь двор, проверив скот и птицу, я направил луч фонарика в дальний угол, туда, где между летней кухней и стеной дома находился закуток. Когда-то здесь стоял «горбатый» запорожец, потом его утащили на запчасти, а крышу сняли и куда-то девали. Я собирался как-нибудь привести это место в порядок, но руки не доходили. Для нормального гаража не хватало места, а делать очередной склад барахла не хотелось. Так и стоял этот угол, никому не нужный, по уши заросший бурьяном и молодыми кленами.
Не знаю почему — может, интуиция, может, мелькнуло что-то необычное, — но я остановился и решил заглянуть туда с фонариком.
Луч скользнул по ржавым остаткам каркаса, по высокой траве. И вдруг уперся в… новенькие, явно недавно привинченные петли на старой, покосившейся дверце, ведущей в этот сарайчик. И на них висел навесной замок! Один из тех старых амбарных замков, что пылились у нас на антресолях.
Зачем⁈ Зачем закрывать эту дверь, ведущую в глухую, заваленную хламом и заросшую дыру? Сердце екнуло. Что-то было не так.
Я наклонился, попытался посветить фонариком в щели между прогнившими досками стены. Свет был слабый, но мне показалось, что в глубине, за буреломом сухих веток и травы, что-то… шевельнулось. Медленно, лениво.
Интересно… Может, кошка? Или еж? Но наши коты обычно ночевали в доме или в сарае. А ежи… они не так двигались. Сомнение грызло.
Идти в дом за ключом было лень, поэтому я подтащил стоящее рядом полугнилое бревно, аккуратно взгромоздился на него и, приподнявшись, заглянул через верхний край стены внутрь сарайчика, направив луч фонарика в самый дальний, темный угол.
Сначала ничего не увидел — только сплошную стену бурьяна и молодой поросли клена. Но приглядевшись, в самом дальнем углу, где сходились две стены, я различил какое-то смутное движение. Что-то темное, сливающееся с тенями.
— Ох блядь… — вырвалось у меня, когда мозг наконец-то сложил картинку. В углу, на тряпке, свернувшись калачиком, сидела… она. Самая настоящая тварь! Такая же, каких мы видели у озера и в руинах города — серо-бурая кожа, длинные лапы с когтями, вытянутая морда… Только размером с крупную кошку. Очень маленькая. Возможно, детеныш.
Первой мыслью было мгновенно соскочить, достать револьвер и пристрелить гадину. Инстинкт самосохранения кричал: «Убить! Немедленно!». Но… рядом с тварью стояла жестяная миска с водой. И наличие нового замка на двери говорило красноречивее любых слов: существо здесь не случайно. Его спрятали. Намеренно.