Спал я недолго. В девять меня резко тряхнул за плечо Андрей. Его лицо в темноте было бледным пятном, глаза широко раскрыты.
— Вась! Тихо! — прошептал он, едва шевеля губами. Дыхание его было частым. — Кто-то… вокруг машины. Ходит.
Я мгновенно проснулся, все чувства обострились. Прислушался. Завывание ветра. Шуршание снежной крупы по жести. Скрип замерзшего кузова… И… да! Тихое шарканье. Несколько пар ног кружащих вокруг УАЗа? Неуверенные шаги по снегу.
— Может, те собаки? — прошептал я в ответ. — О которых мужики говорили?
— Может… А может и нет… — Андрей медленно, стараясь не скрипеть, снял с предохранителя «Сайгу». Прижался ухом к холодному стеклу. — Чёрт… Слышу… Но где?
— А может, всё же волки? — голос мой звучал хрипло. — Как думаешь?
— Раньше… давно, их тут тучи были. А если мы в прошлое провалились… то их тут, как грязи…
Мысль о том, что волки не полезут в освещенное село, где гудят генераторы и ревут трактора, казалась такой утешительной… и такой наивной. Вдруг…
— Тихо! — я замер. Мне показалось, что кто-то есть прямо у двери. Дыхание? Шерсть о металл? Я судорожно потянулся к проводу фары-искателя, воткнул штекер в прикуриватель… Но включить не успел.
Тишину разорвало.
Сначала — один протяжный, леденящий душу вой. Прямо за стенкой кабины. Ему тут же ответил другой, чуть левее. Третий, четвертый… Десятки глоток слились в жуткий, пронзительный хор, заполнивший всё пространство. Звук бил по барабанным перепонкам, сжимал горло. И тут же, как вызов, со стороны села поднялся ответный лай. Глухой бас алабаев, яростный гул овчарок, истеричный визг мелких шавок — всё смешалось в оглушительную какофонию страха и ярости.
— Заводи! — выдохнул Андрей, уже вскидывая карабин к окну.
Я вдавил кнопку стартера. Стартер взвыл отчаянно, мотор захлебнулся, чихнул… и замолчал. Холодный! Сердце ушло в пятки. Страх, острый и животный, сковал мышцы. Снова кнопка! Опять чих… и наконец, с надрывным рёвом, двигатель ожил! Я тут же включил фары. Два ярких луча врезались в темноту, выхватывая из мрака десятки пар светящихся зеленым огнём глаз! Ослеплённые волки заметались, зашипели, попятились… но не разбежались. Сгрудились в плотную, рычащую массу. Глаза — холодные, немигающие точки во тьме. И их было очень много. Пятьдесят? Шестьдесят? Больше?
— Огонь! — заорал Андрей, высунув ствол в приоткрытое окно.
Но стрелять было некуда — стая была слишком близко, волки метались в свете фар. И вдруг, по какому-то неведомому сигналу, они рванули! Не назад, в степь, а вперёд! Мимо нас! Прямиком к селу! К домам! К детям!
— Мочи их! — завопил я, выжимая сцепление и втыкая первую передачу. — Не дай прорваться!
Я вывернул руль до упора и газанул так, что мотор взревел в протесте. УАЗ дернулся, зарылся колёсами в снег, но вылез. Мы понеслись наперерез стае, съехав на поле. Андрей в это время выбил ногами прикрученную вместо люка жестяную заглушку, и высунулся по пояс. Сверху захлопали выстрелы — резкие, оглушительные в замкнутом пространстве. Я видел в свете фар, как падали, кувыркаясь в снегу, первые волки. Но стая не останавливалась. Она обтекала нас, как река камень, несясь к огням села.
Только у первых заборов нам удалось поравняться с основным потоком серых теней. Я давил на газ, виляя по полю, пытаясь отсечь их, направить в сторону. УАЗ ревел, вяз в глубоком снегу, но упорно полз вперед. Андрей стрелял почти без пауз, перезаряжая магазины на ходу. Сверху сыпался снег, ветер задувал в открытый люк ледяными потоками.
— Вот это ж-жесть!.. — услышал я сверху его охрипший от крика и выстрелов голос. — Вот это о-охота!
— Ага! — орал я в ответ, пытаясь разглядеть что-то в мельтешении теней за стеклом. — Только у нас тепе-ерь дыра в потолке!
Волки, не выдержав преследования и огня, начали рассыпаться, уворачиваться в темноту, исчезать в снежной пелене. Через пару минут поле перед нами было пустым. Только ветер да шуршащий снег. И далекий, тревожный лай собак в селе, но уже без прежней ярости. Угроза миновала?
— На пост! — скомандовал Андрей, втискиваясь обратно в кабину, весь запорошенный снегом. — На выстрелы сейчас полсела сбежится!
Я развернул УАЗ, ориентируясь на огни села и силуэт стелы. Мотор, наконец прогретый, работал ровнее. Но в салон через дыру в крыше набило снега, дуло ледяным сквозняком. «Тачанка Апокалипсиса» получила своё первое боевое крещение и первую рану.
У стелы нас уже ждали. Глава Кривоухов — лицо каменное, но глаза бегают. Оба ДПС-ника — капитан с пистолетом в руке, молодой — с автоматом Калашникова, и четверо казаков из «хора» — теперь с серьезными лицами и карабинами в руках. Нас они встретили молча. Мы, перебивая друг друга, рассказали про волчью стаю и нашу попытку перехвата. Глава кивнул, бросил взгляд на зияющую дыру в крыше УАЗа.
— Молодцы, что не струсили. Теперь — по домам. И заделайте эту… вентиляцию. Завтра доложитесь Петровичу. Он скажет, что делать дальше.
— Наверное, надо колхозить что-то посерьезнее, — мрачно констатировал Андрей, когда мы, вернувшись к его гаражу, при свете фонариков начали прилаживать к дыре кусок толстой фанеры. — Не волками едиными… Кто знает, с кем еще столкнемся. Люди… они страшнее волков.
— Ага, — согласился я, закручивая саморезы — «Зяму» в броневик переделаем. Потихоньку. Найдем листовое железо где-нибудь…
Покрыв дыру фанерой, мы еще пару часов проговорили, строя планы по усилению УАЗа. А утром, отметившись в клубе и узнав новый график дежурств, и что наше ночное приключение не осталось незамеченным, взялись за дело.
Люк был приоритетом. Нужно было сделать его открывающимся — для стрельбы сверху — и закрывающимся, чтобы не замерзнуть и не промокнуть. Люка на замену не было. Нашли в заброшенном сарае крышку от кабины древнего «Беларуса». Размер почти подошел. Петли прикрутили грубо, но надежно. Притянули к кузову саморезами внахлест. Красота страшная, но функционал — есть. Теперь можно было приоткрывать ее и вести огонь. О протекании подумаем позже.
Следующая проблема — двери. Стрелять через форточки — мучение. А выбивать стекла — глупо. Мы сняли рамки со стеклами (на УАЗах это два болта), но нужно было сделать так, чтобы они снимались и ставились мгновенно, без ключей, и при этом не выпадали на ходу. Потратили почти весь день, экспериментируя с шпингалетами и самодельными запорами. Наконец добились нужного: рамка снималась одним движением руки и надежно фиксировалась на месте при езде.
И только вытерли пот со лбов, любуясь плодами трудов своих, как к калитке подъехала старенькая «Волга». Из неё вышел мужик в добротной, но не новой дубленке. Увидев нацепившихся на забор собак, за калитку заходить не решился.
— Андрей! — позвал он. — На минутку?
Андрей, со свойственной ему общительностью (он знал в селе, казалось, всех жителей если не по имени, то в лицо точно), вышел. Разговор за воротами был долгим и, судя по позе Андрея и тону его голоса, напряженным. Вернувшись, он швырнул шапку на верстак и тяжело вздохнул, смотря вслед уезжающей «Волге».
— Одного не могу понять, — проговорил он, и в его голосе звучала усталость и раздражение. — Ситуация — хуже некуда. Страшно. Непонятно, выживем ли. А они… они как шакалы, делить шкуру неубитого медведя! Власть поделить не могут! Как последние дети!
— Ты о чем? — я насторожился.
— О нашей «славной оппозиции», — язвительно бросил Андрей. — Колхозные активисты. Собирают коалицию против Кривоухова. Хотят его сместить на «экстренном собрании».
«Оппозиция» в деревне — это был не политический курс, а чистая, беспримесная личная неприязнь. Люди, лезущие к власти не ради блага, не ради влияния, а исключительно ради того, чтобы насолить тем, кого они считали своими недругами. Абсурд в обычное время. Идиотизм — в нашем положении.
— А им-то нахрен? — не понял я. — Какая разница, кто главный? Выжить бы!
— Боятся, что глава «злоупотребляет». Машину, говорят, у кого-то реквизировал для себя. Оружие. Типа в личных целях использует.
— Понятно… — я фыркнул. — А с чего взяли? У него своя «Нива» есть. Оружия — вагон. Зачем ему чужое? И куда ему на двух машинах ездить?
— Да он как раз из своего арсенала половину казаков вооружил! И машину ту самую — в патруль отдал! А этим козлам неймется! — Андрей сжал кулаки.
— Надеюсь, ты их послал куда подальше? — спросил я.
— Куда же ещё? — он кивнул. — Вежливо, но твердо. Тут и без их драк дел выше крыши. Нам, кстати, пора. Петрович ждёт.
Матвей Петрович, бывший военный, а ныне — преподаватель кадетского класса и де-факто начальник охраны села, встретил нас в кабинете бывшего завклуба. Стоял над разложенной топографической картой, уперев массивные, мозолистые кулаки в стол. Его взгляд, исподлобья был таким тяжёлым, что я невольно пожалел его кадетов. Он мог сломать волю одним взглядом.
— Пойдёте на трёх машинах. По двое в каждой, — его голос был резким, командным. — Цель: — он кивнул в сторону окна, за которым стояли наши УАЗы, — проехать до Ударника. — Его палец, толстый и грубый, ткнул в точку на карте. — Оттуда — на эту сопку. Если время позволит — проверить вот эту точку и вот эту. — Ткнул еще два раза. — Всё необычное, всё, что вызовет вопросы — фотографировать. Всё понятно?
Мы промычали что-то утвердительное.
— Вот и славно. — Он окинул нас взглядом. Остановился на мне. — У тебя оружия нет?
— Никак нет, — ответил я. — Не выдавали.
Матвей Петрович молча кивнул, развернулся и вышел в соседнюю комнату. Вернулся с пошарпанной двустволкой в руках. Бросил её на стол рядом с картой. Звук был глухой, деревянный.
— Бери. Потом сдашь, — он швырнул рядом коробку с патронами. Картонные гильзы, дробь на уток.
Я посмотрел на оружие других: у Андрея — его «Сайга», у остальных — старые, но нарезные карабины («Тигры», СКС). Потом на свою «двустволку». Совсем раритет. На стволах клеймо: «1939». Длинное, незнакомое название модели.
— Это что? — не удержался я. — Я ведь не на охоту еду. Дайте что-нибудь… посерьёзнее.