За столом напротив сидел Коля Сыромицкий. Молодой парень, лет двадцати трех, тоже мастер на все руки, и тоже немного… своеобразный. Не такой, как Степан, но порой его закидоны напрягали, особенно под хмельком.
При моем появлении они синхронно, как в плохом кино, захлюпали носами и с преувеличенным усердием принялись расставлять фишки на доске для нард.
— Здорово, — кивнул я. — Чет вы рано сегодня…
— Кто рано встаёт, тому бог подаёт, — не поднимая глаз, буркнул Степан, затягиваясь самокруткой из странно пахнущей травы.
— Кто первый встал, того и тапки, — подхватил Коля, выпуская струйку дыма в мою сторону.
— Дядя Саша заходил? — спросил я, зная их склонность к конфликтам. Для ссоры с летчиком им не нужны были причины.
— Не… Васёк… — Коля сделал глубокую затяжку, пытаясь пустить дымное кольцо. Получилось криво. — Деда не видали… Видать, спит еще, старый.
— А самим выйти? Слабо? — возмутился я их пассивностью. — И хватит уже дымить! Что вы тут, кизяк маринованный курите? Аж глаза ест! — вонь в комнате была жуткая, терпкая и приторная.
— Сам ты кизяк, — отмахнулся Степан Петрович, разглядывая свою позицию на нардах. — Травка это. Хорошая. Не знай как звать, но не хуже чая бодрит… Хочешь? — он протянул мне толстую, неаккуратную самокрутку.
— Да ну вас к черту! — Я и курить-то бросил давно, а уж эту дрянь — тем более. — Пять минут — и к самолёту! Кончай дурью маяться!
Я демонстративно хлопнул дверью и направился обратно к дяде Саше. Он сидел в той же позе, словно прирос к пеньку. Но едва я подошел, он поднял голову. В его глазах читалась какая-то внутренняя борьба.
— Сегодня не полетим, — тихо сказал он.
— В смысле⁈ — я не поверил своим ушам. — Времени ведь — вагон! Все основные работы вчера сделали! Осталось движок прогнать, предполетку провести… И в путь! Неужто не успеем?
— Не знаю… — он сделал страдальческую гримасу. — Вроде понимаю, что всё в порядке. Все проверили. Но… предчувствие какое-то, Вась. Нехорошее. Давит. Будто забыл я чего-то… Упустил. Не заметил. Как червяк под кожей…
— Нет, ну давай еще раз пройдемся! — настаивал я. — Хоть по основным узлам! Мужики щас подтянутся, и начнём! Не время отступать!
— Не знаю… — он вздохнул, потер переносицу. — Может, ты и прав… Наверное… — Он вдруг резко встал, лицо его застыло в выражении мрачной решимости. — Ладно! Начнём помолясь, а там видно будет! И да помилует нас господь!
Он зашагал не к самолету, а к будке охраны. Я стоял и думал: классика. Обжегшись на молоке, на воду дуешь. Его профессиональная паранойя, обостренная вчерашним саботажем, играла против нас. Но как бы то ни было, работа началась.
На удивление, день прошел без скандалов. Работали сосредоточенно, молча, понимая важность момента. Даже Степан Петрович почти не ворчал. К обеду — который мы, естественно, пропустили — самолет был готов. Быстро провели последние проверки. Дядя Саша лихо прорулил по площадке, проверяя управление и тормоза. Машина слушалась.
— Тащите ящики! Взлетать будем! — подрулив к началу импровизированной ВПП за кладбищем, дядя Саша вылез из кабины. Он был возбужден, глаза горели, руки слегка дрожали. Он то и дело одергивал кожаную куртку, поправлял шлемофон, озирался по сторонам, словно не мог поверить, что это происходит наяву. Последний раз он поднимался в небо, по его словам, еще в лихие девяностые. Для него это был возврат в молодость, в родную стихию.
Изначально лететь планировали вдвоем — он пилотирует, я снимаю на камеру. Но после вчерашнего ЧП план изменился. К нам присоединились еще трое крепких мужиков с автоматами — на случай, если придется садиться где-то в чистом поле и отбиваться от незваных гостей. Лишний вес, но безопасность важнее.
— Куда его ставить-то? — поставив тяжелый деревянный ящик на траву, спросил один из «десанта», невзрачный мужичок лет сорока пяти. Лицо — обычное, ни запомнить, ни описать.
— Ну куда ж еще? В самолет! — я удивился. Вроде все обсудили.
— Это-то я понимаю, — обиделся он. — Там, внутри, куда конкретно? Подальше от двери? Поближе? Сами же про развесовку твердили⁈
— А что в нем? — поинтересовался я.
— Неприкосновенный запас, — мужичок хитро ухмыльнулся. — Спиртяга. На всякий пожарный.
— Тогда подальше, к хвосту, — махнул я рукой. Спирт — дело десятое. Главное — грамотно разместить: ящики с провизией, канистры с маслом и водой, запчасти. Важно не нарушить центровку. Планировался не просто пробный круг. Дядя Саша настоял: чтобы проверить машину по-настоящему, нужно летать не меньше часа. Решили убить двух зайцев: провести испытания и с воздуха разведать окрестности в радиусе 80–100 километров. Полчаса — туда, полчаса — обратно. Не использовать такую возможность было бы глупо. Но и предусмотреть нужно было все: от вынужденной посадки до боестолкновения на земле. Собирались тщательно.
— Ну что, вроде справились? — когда все грузы были уложены и закреплены, а «экипаж» собрался у трапа, я спросил у дяди Саши. Он кивнул, молча, но твердо, и, махнув нам рукой — мол, по местам, — первым скрылся в кабине.
— Что ж, господа аэронавты, — обернулся я к остальным. — Раз командир дал добро, занимаем места согласно купленным билетам! Прошу вас! — посторонился я, пропуская вооруженных мужиков в салон. Кресел не было, устраивались кто как мог: на ящиках, на полу, прислонившись к бортам. Я прошел на своё место — справа, место второго пилота. Тесновато, но терпимо.
Дядя Саша покосился на меня, что-то неразборчиво буркнул — я не расслышал, но по интонации было ясно, что не о полете. Он взялся за штурвал обеими руками, несколько раз энергично потянул его на себя и от себя, проверяя ход рулей. Потом включил зажигание и запустил стартер. Пропеллер дернулся, замер… Секунда напряженной тишины… И вот мотор чихнул, захлебнулся сизым выхлопом, зарычал, подхватил обороты. Гул нарастал, заполняя пространство. Самолет затрясся, как живой. Дядя Саша плавно добавил газ. Рев усилился, стал оглушительным. Самолет медленно, но уверенно тронулся с места, покачиваясь на неровностях грунта.
Разбег был коротким и на удивление легким — метров двести, не больше. Я ожидал долгой тряски, нервного ожидания, когда же кончится полоса. Но нет! Кукурузник даже толком не успел разогнаться, как его нос приподнялся, колеса мягко оторвались от земли, и мы поплыли вверх! Это было настолько плавно и естественно, что я даже не сразу осознал — мы летим! Земля уплывала из-под крыльев.
— Готовь камеру, Васёк! Ложимся на курс! — весело, громко, перекрывая гул мотора, прокричал дядя Саша. Было видно, что колоссальное напряжение последних дней спало с него. Он приободрился, ожил. Он был в своей стихии. Ветер свободы бил в лицо через приоткрытое боковое окно. Его руки уверенно лежали на штурвале.
Самолет плавно развернулся над родным селом, которое теперь казалось игрушечным, с аккуратными домиками и крошечными фигурками людей. Потом нос задрался круче, двигатель завыл на полную мощность, и мы пошли в набор высоты. Лететь решили на двух тысячах метров — оптимально: отличная видимость, и относительно безопасно от наземного огня. Мало ли, найдутся охотники пострелять по железной птице.
Глава 20
Маленькие, будто игрушечные, домики родного поселка. Крошечные, едва различимые фигурки людей, замершие и смотрящие вверх. Автомобили, похожие на брошенные детские машинки. Я прильнул к запыленному стеклу и никак не мог поверить, что мы это сделали. Что я действительно лечу. За последние дни, тысячу раз представляя, как наш неуклюжий кукурузник, наш «летающий сарай», оторвется от земли, я думал об этом моменте как-то отстранено. Словно о чем-то далеком, несбыточном, почти мифическом. Наверное, поэтому сейчас, когда это случилось, мне казалось, что я сплю. Ощущение было настолько нереальным, что я боялся пошевелиться — вдруг сон прервется, и я очнусь на твердой, пыльной земле возле ангара.
Но время текло. Я не просыпался. Гул мотора, вибрация сиденья, запах горячего масла и бензина, смешанный с прохладным воздухом, врывающимся через приоткрытое боковое окно — всё было слишком осязаемым. Самолет плавно, почти лениво, набирал высоту. Минута, может, чуть больше — и знакомый лес у реки превратился в темно-зеленое бархатное одеяло, изрезанное серебристыми нитями проток. Поселок остался позади, уменьшившись до размера детской железной дороги.
Высота была приличной. Точную цифру на приборах я не разобрал, хотя до облаков — а их было немного, растянуто-рваных, как клочья ваты, — мы явно не дотягивали. Земля под нами раскинулась огромной, выгорающей к середине лета шахматной доской: бурые и желтые квадраты степи, белесые пятна солончаков, темно-зеленые островки кустарников вдоль пересыхающих балок. Речка, наша кормилица, вилась тонкой извилистой змейкой, отражая солнце.
— Не спать, штурман! — Резкий, чуть надтреснутый от напряжения голос дяди Саши ворвался в мои созерцательные мысли, заставив вздрогнуть. Он повернулся ко мне, и в его глазах, несмотря на усталость, горел знакомый задор. — Работать надо! Вон твоя аппаратура! Доставай, снимай! Пока всё спокойно — фиксируй!
«Аппаратура» — конечно, громко сказано. Обычная цифровая камера, правда, удачная модель — с приличным зумом, возможностью записи видео и приличным размером памяти. Не бог весть что, но всяко лучше чем телефон.
Вот только снимать пока было решительно нечего. Мы отлетели всего ничего. Под нами проплывала знакомая, почти родная местность: бескрайняя, выгоревшая на солнце степь, белеющие, как пролитое молоко, солончаки, и та же зеленая лента речушки, вьющаяся параллельным курсом. Никаких следов цивилизации, кроме наших собственных следов на земле да редких тропинок, пробитых животными.
Сделав несколько формальных снимков — чисто для проформы, запечатлев панораму степи и изгиб реки — я защелкнул камеру в самодельное крепление из ремешков и проволоки, привинченное к приборной панели. Убедился, что красная лампочка записи мигает исправно (были прецеденты, когда она гасла в самый неподходящий момент), и с глубочайшим наслаждением откинулся в жестком, но ставшем вдруг невероятно удобном кресле.