— Глянь, Вась! — Толян открыл багажник второй «Нивы». Внутри, аккуратно завернутые в промасленную ветошь, лежали три гладкоствольных ружья — два «ТОЗа», один «ИЖ». Рядом — две фабричные банки бездымного пороха, явно еще из допереселенских запасов, и коробка с капсюлями «Жевело».
— Мда… — протянул Толян, поднимая одно из ружей. Оно было старым, «ТОЗ-34», но ухоженным — приклад потерт до гладкости, стволы начищены. — Что же они, ушли, а пушки бросили? И детишек игрушки? Так что ли?
— Выходит, что так… — Я перекинул свой автомат за спину и взял из багажника второе ружье. Ощущение нереальности происходящего усиливалось. Бензин в баках и канистрах был. Ценности — машины, оружие, скарб — на месте. Люди исчезли. Без следов борьбы, без следов спешки. Как сквозь землю провалились.
— Тут еще патронташ, почти полный, — добавил Витёк, достав из салона «Нивы» кожаный подсумок, туго набитый патронами 12 калибра. — И гильзы рассыпаны на полу… Стреляли что ли?
Объяснить это я не мог. Ни одна из версий — нападение, уход пешком, болезнь — не выдерживала критики. Мародеры забрали бы технику и оружие. Уйти пешком, бросив исправные машины и припасы, в этой глуши — самоубийство. Болезнь? Но куда делись тела? Да и оружие брошено не было бы. Загадка.
— Оружие заберем? — спросил Витек, держа в руке «тозик».
— Нет, мало ли, хозяева вернутся… — помотал головой я, хотя и понимал что надежд на это почти никаких. Вернёмся, отправим сюда людей. Приедут, посмотрят внимательнее, может и найдут чего.
Мы шли обратно к самолету быстрым шагом, не оглядываясь. Ощущение, что за спиной что-то наблюдает из-под ив, не покидало. На борту нас встретили напряженные взгляды. Дядя Саша лишь поднял бровь в немом вопросе. Я отрицательно мотнул головой.
— Пройдемся вокруг немного? На всякий случай? — предложил дядя Саша, запуская двигатель, когда мы закрыли дверь. Самолет вздрогнул, оживая.
Я кивнул, хотя внутренне уже рвался домой. Загадка лагеря тяготила, а время шло. Пока мы тут возились, прошло минут двадцать. Пока взлетим, пока долетим… В станице точно начнут паниковать. Но отмахнуться от предложения было нельзя. Включил камеру, проверил, что место на флешке еще есть, хотя в глубине души я почти не верил, что нам удастся обнаружить что-то новое с воздуха.
Похоже, дядя Саша думал так же. Поднявшись чуть выше верхушек деревьев, он сделал лишь один широкий, неспешный круг над озером и лагерем, внимательно глядя вниз. Ничего нового не обнаружилось. Машины стояли немыми памятниками исчезновению. Тогда он развернул свою «ласточку» на обратный курс — домой.
Я достал из кармана потрепанную карту области. Карандашом обвел кружком группу озер — место странной находки. Потом убрал карту и снова уставился вниз, на медленно проплывающую под крылом землю. Усталость накатывала волной, смешиваясь с апатией.
Вот ведь как бывает. Никогда не летал — а тут всего час в воздухе, и уже воспринимаю это как нечто обыденное. Как будто не на самолете лечу, а на стареньком автобусе по знакомому маршруту еду. Такой вот контраст между чудом полета и привыканием к нему. Или это защитная реакция?
Мысли путались, цеплялись за обрывки. Пропавшие люди в лагере… Кто? Зачем? Как? Непонятная диверсия с подпиленной тягой… Кто в селе мог решиться на такое под страхом расстрела? И зачем? И самое безумное — этот лысый твареныш в сарае у Ани… Как это вообще возможно? Что она в нем нашла? И что он найдет в нас, когда подрастет? Сплошная чертовщина. Не знаю, может, у меня с головой уже неладно? Может, этот мир, его бесконечный стресс и страх, делают свое дело? Или просто накопившаяся усталость от вечного «выживания»?
За эти месяцы в «оффлайне» люди в селе изменились до неузнаваемости. Многие из тех, кто поначалу держался стойко, работал, верил, — сейчас сникли. Глаза потухшие, движения вялые. А те, кто с самого начала срывался в истерику, — те и вовсе с катушек послетали. Таких, слава богу, единицы, и держат их под замком в бывшем детсаду, который теперь выполняет роль психушки. Но напряжение в воздухе висит постоянное. Как натянутая струна.
Бытовуха добивала. Отсутствие самого простого — света, чтобы почитать вечером; газа, чтобы быстро вскипятить чайник; воды из крана, чтобы просто умыться, — выматывало ежедневно. Но хуже всего — когда заканчивались мелочи. Мыло. Шампунь. Зубная паста. Бритвенные станки. Крем для рук. Казалось бы, ерунда. Но именно их отсутствие каждый день напоминало о глубине пропасти, в которую мы рухнули. Утром встаешь — и первое, о чем думаешь: чем сегодня зубы чистить? Толченым мелом? Жевать сосновую веточку, пока она не распушится, как щетка? Или просто тряпочкой с содой протереть? Каждый решал как мог. Но ощущение дикаря, отброшенного в каменный век, не покидало. А если зуб заболит? Серьезно? Антибиотики — на вес золота, опыты по их созданию из плесени и трав пока к успеху не привели. Обезболивающее — остатки из аптечек, берегут для операций. Резать будут, конечно. Но как? Под самогон? А если ребенок? Страх перед болезнью, перед простой царапиной, которая может загноиться и убить, витал над всеми.
И главное — все уже поняли. Поняли окончательно и бесповоротно. Возврата не будет. Не будет привычного электричества, залипания в соцсетях, походов в магазин за новой рубашкой, поездок на море, звонков родным. Не будет этого мира. Навсегда. Остались только страх, гнетущая неуверенность в завтрашнем дне и это вечное, изматывающее ожидание. Ожидание новой беды. Голода. Холода. Болезни. Нападения. Или просто — конца.
— Васёк! Справа по курсу! Глянь! — Дверца в пассажирский отсек снова распахнулась. В проеме — лицо Толяна, снова возбужденное. Он протягивал тяжелый, в кожаном чехле, морской бинокль. — Вон, возле той горы-сопки! Правее! Движение!
— Что там? — Я прильнул к своему окну, щурясь. Вдали, у подножия невысокого холма, виднелась лишь рябь марева.
— Видно не очень, далековато… но что-то движется!
Взяв нагретый чужими руками бинокль, привычно подстроил окуляры под зрение. Сфокусировался на линии горизонта у подножия указанной сопки. Повел медленно вправо… И замер.
— Машины? — спросил я, не отрываясь от линз. В глазах рябило от напряжения.
— Ага. Возможно. И не только, — подтвердил Толян. — Телеги вроде есть… Видно плохо, далеко…
Я продолжал вглядываться. Расстояние было приличным, даже для такой мощной оптики. Но… да. Длинная, растянувшаяся вереница точек. Не просто точек — различимы были прямоугольники кузовов, более мелкие точки между ними. Колонна. Движущаяся. По направлению… параллельно реке. И, судя по всему, в сторону нашей станицы.
— Поближе подлетим? — Голос мой звучал чужим. — Только осторожно. Чтобы не спугнуть и самим не светиться.
— Насколько ближе? — Дядя Саша прищурился, пытаясь разглядеть то, что видел я в бинокль. — Где они вообще?
— Еще километров десять впереди, правее… — Я не отрывал глаз от бинокля. Очертания становились чуть четче. — Колонна… Машины… Повозки… В хвосте что-то крупное, типа грузовика… или большая телега с тентом.
— Торговый караван? — предположил Витёк, протиснувшийся в дверцу.
— Возможно, — ответил я автоматически. — Хотя и не факт.
— Ложимся на курс? — Дядя Саша бросил на меня взгляд. В его глазах читалась та же настороженность. Без моего приказа он уже начал плавный разворот и прибавил обороты.
— Да. Осторожно. Снижаемся? Чтобы разглядеть?
— Как скажете, командир, — кивнул он. Его руки уверенно лежали на штурвале, но напряжение в них чувствовалось. — Приготовься.
Самолет накренился, начал снижаться, описывая широкую дугу, чтобы подойти к колонне сбоку, возможно, используя солнце как прикрытие. Я вновь прижал бинокль к глазам. Изображение прыгало, плыло, но становилось все четче.
Да. Однозначно. Длинная вереница. Грузовик ГАЗ-66 с брезентовым верхом — в хвосте. Впереди — пара «Уазиков», может, «Нив». И между ними — телеги. Не простые крестьянские, а здоровенные, на грузовых колесах, с высокими бортами. В них что-то нагружено, прикрыто брезентом. Запряжены лошадьми, по две-три в каждую. Рядом с телегами и машинами шли люди. Много людей. Пешком. Не рассыпным строем, а кучно, рядом с повозками. Охрана? Но почему они идут так близко? Почему не в голове колонны? И почему их так много?
В голове загудело. Нехорошее предчувствие, холодное и липкое, сжало желудок. Это не торговый караван. Слишком медленно. Слишком много пеших. Слишком… целенаправленно. И курс… Прямо на станицу.
Глава 21
— Всё, дядь Саш, хватит кружить! Разворачивай аппарат! — я чуть не прилип к холодным линзам бинокля, но резко оторвался, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. — Не хватало ещё, чтобы нас засекли!
Главное — без паники. Логика подсказывала: в станицу мы все равно попадем раньше. Сейчас уже перевалило за полдень, солнце пекло немилосердно, бросая резкие тени. Скорость каравана, судя по вяло плетущимся лошадям и телегам, была черепашьей. Были бы машины, тогда да, стоило бы поволноваться. А этим дойти — еще добрых несколько часов, а то и больше, если река преградит путь.
— Ускоряемся! — Дядя Саша втянул голову в плечи, словно готовясь к удару, злобно усмехнулся уголком губ. Его пальцы, покрытые старческими пятнами и масляной копотью, заскользили по ряду тумблеров над головой, щелкая ими с привычной точностью. Затем он уверенно сдвинул вперед рычаг управления оборотами двигателя. Ответ был немедленным: корпус «кукурузника» затрясся с новой силой, как будто его била лихорадка. Вибрация передалась на сиденья, загудели переборки, задрожали стрелки приборов. Воздух наполнился усилившимся гулом — низким, мощным, пронизывающим все тело. Ощущение скорости? Субъективное. На высоте, без видимых ориентиров, кроме медленно плывущей внизу земли, прибавка тяги чувствовалась скорее по возросшему напряжению в ушах и усилившейся дрожи в костях, чем по реальному ускорению. Для новичка в кабине самолета это было дезориентирующе.
— Через двадцать минут будем дома! — Дядя Саша кричал, перекрывая теперь уже совсем оглушительный рев мотора. Он постучал костяшками пальцев по круглому стеклу высотомера, где стрелка медленно, но верно ползла вниз, затем ткнул в пару кнопок на потолочной панели, видимо,