— Да завести пытаюсь колымагу… — Олег махнул рукой в сторону «семёрки». — Всё вроде на месте, и бензин есть, и аккумулятор, — правда, едва живой. Но может, крутанёт пару раз? Или с толкача…
— А чего именно эту? Глянь что-нибудь поприличнее, — предложил я, оглядывая ржавое корыто.
Олег ухмыльнулся.
— С ними вообще прикольно вышло. Мы-то думали, они лошадями машины тащат из экономии, типа движки берегут. А тут…
— Эм?.. — не понял я.
— Под капотами-то пусто! У всех! — Олег стукнул кулаком по крыше «семёрки». — Голые кузова с колёсами. Движков и коробок нет! Вместо них ящики для барахла сколочены. Вот эта, — он кивнул на жигули, — единственная нормальная. Видимо распотрошить не успели.
— Ну да, с виду свежее других.
— Завести хочу, только ключей нигде нет. Наверное, выкинули за ненадобностью, или с собой забрали. Вот, замок выдрал, — он показал на сорванный пластик под рулём, — сейчас контакты закорочу, попробую…
— А что в остальных? Глядел? Есть что-то полезное? Жратва? Оружие? — спросил я, оглядывая лагерь.
— Ну так, пробежался наскоро… — Олег пожал плечами. — Ни жратвы толком, ни пушек. Барахлом забиты по самое не балуй… Тряпьё, посуда, какая-то рухлядь…
Обидно. Разглядывая салон «семёрки», я невольно сморщился — оттуда тянуло затхлостью и чем-то кислым. Поэтому я прикрыл заднюю дверь и вернулся к коробкам с книгами. Жратвы не могло не быть! Не могли же они идти через степь пустыми? Дети, женщины… Ты хорошо смотрел?
— Да тут полдня надо, чтобы хорошо посмотреть! — прокряхтел из-под рулевой колонки Олег. — Я ж так, наскоряк… Может, в повозках? В тюках?
Даже если собрать всю имеющуюся у нас еду, для такой толпы в лучшем случае хватит лишь на легкий перекус. А тут дети голодные, да и степняки вряд ли кормили пленниц досыта. Но переживал я не только за это. Главная проблема — беглецы. С одной стороны, надеялся, что парни их перехватят. С другой — понимал, как это сложно в бескрайней степи. А упускать никого нельзя. Категорически.
В этот момент под капотом «семёрки» зажужжал стартер. Сначала бодро, первые пару оборотов, потом слабее, а дальше — совсем затих, с жалким всхлипом.
— Сдохла! — уныло отрапортовал Олег, с досадой стукнув кулаком по рулю. Звякнуло что-то внутри. — Ведро с болтами в рот компот… Карбюратор засраный, наверное.
— Карбюраторная? — уточнил я.
— Ага. Поэтому и взялся. Думал, проще. Движок вроде цел. Хрен там. Недоповозка блин. — Он вылез из машины, потирая поясницу. — Вон, вроде наши возвращаются. — Олег щурился, глядя на дорогу, по которой мы приехали.
Я повернулся. На горизонте, в узкой полоске уходящего дня, пылило несколько точек.
— Точно, они, — подтвердил Олег. — У тебя водички нет, случайно? Горло пересохло.
— С собой нету, только в машине. Принести?
Но Олег отрицательно помотал головой. Со скрипом захлопнув переднюю дверь «семёрки», он забрал свой карабин, валявшийся на крыше.
— Не надо. Пойдём уже. Ну его, это корыто… — Он плюнул в сторону ВАЗа и двинулся к «Зяме», к месту, где уже собирались остальные.
Глава 24
Вернувшиеся патрули принесли нерадостные вести. Мало того что пропали двое наших ребят на мотоциклах, так ещё и догнать удалось далеко не всех. Беглецы оказались хитрыми чертями: постоянно рассыпались по степи мелкими группами, заставляя преследователей метаться и выбирать — за кем гнаться? Кто-то рванул к реке и, судя по следам, переправился на другой берег. Многие просто растворились в прибрежном лесу.
Итог операции был горьким. Расчёт на внезапность провалился от слова «совсем». То, что представлялось элементарной зачисткой и освобождением, накрылось медным тазом с оглушительным звоном. К чему приведёт этот промах в будущем, оставалось только гадать. Но предчувствие подсказывало — ни к чему хорошему. Мы выпустили зверя из клетки, и он обязательно вернется, но уже с зубами.
Пытаться что-то исправить сейчас, в кромешной тьме, бестолку: ночью все кошки серы. Оставалось лишь ждать рассвета. Пока последние проблески заката ещё цеплялись за горизонт, мы перенесли лагерь на новое место. Метрах в трёхстах от прежнего, на небольшой, но заметной возвышенности — подальше от коварной реки и её прибрежных зарослей, где мог затаиться враг.
Машины расставили по периметру, создав подобие вагенбурга. Сразу притащили на буксире серый в полоску «Ниссан»-микроавтобус и один из «универсалов» — раздолбанную «Волгу», оказавшуюся пригодной только как стационарное укрытие. Развели несколько костров. Не то чтобы было уж очень холодно, но когда днём плюс тридцать пять в тени, а ночью столбик термометра падает до пятнадцати, да ещё степной ветер пробирает до костей, тепло костра становится не роскошью, а необходимостью. Вспомнилось, как однажды, ещё в старом мире, на Троицу, рванули мы в Башкирию. Днём — адская жара, за сорок, все в шортах и майках. А к вечеру — резкое похолодание, ветер, дождь, а ночью вообще снег! Так и просидели до утра в машине, трясясь от холода. Сейчас, конечно, до снега не дошло — июль всё же, да и небо чистое, но сырость и холодок от реки давали о себе знать. Костерок — он и свет, и уют, и хоть какая-то защита от мрака, сгущающегося за пределами нашего островка света.
Всю еду, что была у нас в запасе, и всё что нашли в брошенных повозках каравана (вяленое мясо непонятного происхождения, лепёшки из грубой муки, коренья), отдали женщинам и детям. Сами же обходились крепким, обжигающе горьким чаем, заваренным на степных травах. До утра дотерпим. А там можно будет и поохотиться — дичи в этих краях, слава богу, пока хоть отбавляй. Утки на реке так и плещутся. Палкой, может, и не собьёшь, но с карабином — запросто. Ну или сразу рвануть обратно, в станицу.
Женщины еду приняли. Молча, без восторгов, но приняли. Даже кивками и жестами показали благодарность. Но их поведение оставалось загадкой. Свободные, худо-бедно накормленные… Казалось бы, тут бы и радоваться, и плакать от счастья. Ан нет. Они сбились в плотную кучу, словно овцы в непогоду. Молчат. Хмурятся. И зыркают исподлобья короткими, колючими взглядами. Одежда у всех до странности одинаковая: длинные, бесформенные платья-рубища из грубой, некрашеной ткани, перехваченные простыми верёвочными поясами. На головах — платки. Обувь — самодельные мокасины тоже однотипные, словно выданные по разнарядке.
Мужики, и Леонид, и Толян, и даже обычно молчаливый Олег, пытались их разговорить. Подходили, говорили ласково, спрашивали имена, откуда родом. Всё впустую. Молчат. Глаза опускают. И между собой не перешептываются — общаются только краткими жестами, кивками, взглядами. Когда им предложили пересесть поближе к кострам — отказались наотрез. Остались на самом краю нашего импровизированного периметра, отгородившись от нас и света костров натянутыми на палки простынями и покрывалами, создав свой маленький, мрачный мирок.
Настаивать? Бессмысленно и жестоко. Мало ли что у них в головах после пережитого? Психологические травмы, страх, культурные табу… Да и у самих проблем — выше крыши. Оставили их в покое. Занялись своими делами. Кто-то дежурил у костров, подбрасывая хворост и ветки — пока светло успели притащить от речки пару сухостоев. Кто-то копошился в машинах, проверяя трофейные «Ниссан» и «Волгу». Основные же силы были брошены на разбор «нижнего лагеря» — так мы прозвали брошенный караван. Телеги по одной подтаскивали на буксире к нашему холму и тщательно перебирали содержимое. Одежда (от современной до домотканой), посуда (фаянсовая и глиняная), книги (те самые, роскошные фолианты и простые тетради), украшения (дешёвая бижутерия и массивные, грубые вещи из серебра), техника (старые магнитофоны, различные часы, безжизненные корпуса ноутбуков) — вот основной состав захваченных трофеев. Настоящей удачей было бы оружие или боеприпасы, но кроме того проклятого двуствольного ружья из фургона, что уложило Аркашу, ничего путного не нашли. Ни одного патрона! Так что в плане усиления нашей обороноспособности выхлоп оказался, мягко говоря, никаким.
И ещё одно наблюдение, настойчиво лезшее в голову и, как выяснилось, не только в мою: среди освобождённых детей не было ни одного мальчика. Сплошь девчонки. От крох, которых матери несли на руках, до девчушек лет десяти-двенадцати. Все — в точных копиях маминых рубищ, разве что ткань чуть менее грубая, да оттенки серого и коричневого варьировались.
— Как-то не вяжется содержимое этих телег с картиной разграбленного города, — поделился сомнениями Леонид, подойдя ко мне, пока я сортировал кучу тряпья. Он кивнул в сторону женского табора. — И бабы эти… Не наши. Чужие.
— А с ними что не так конкретно? — спросил я, желая услышать его версию. Мои собственные мысли были слишком тревожными.
— Да странные они до жути, — понизил голос Леонид. — Такое чувство, что им вообще по фигу, что происходит. Поставили — стоят. Сказали сидеть — сидят. Покормили — едят. Как куклы безвольные. И молчат. Постоянно молчат. Не то чтобы испуганные — отрешённые какие-то.
— Может, они глухонемые? — мелькнула слабая надежда.
Леонид задумался на секунду, но тут же махнул рукой.
— Да ну, не похоже. На звуки реагируют. Поворачиваются, когда зовёшь. Слышат и понимают. Вот в чём загадка. Почему молчат? И почему… — он поискал слова, — почему они не похожи на тех, кого только что освободили? По идее, если их тащили на верёвках дикари, а потом появились мы, свои, в камуфляже и с автоматами — они должны были бы облепить нас, рыдать, целовать руки. А тут… Ничего. Ноль эмоций. Как будто так и надо.
— Чёртовщина, — пробормотал я, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. — Полная чёртовщина.
— Тут ты прав, она самая и есть, — согласился Леонид. Он оглянулся, убедившись, что никто не слышит, и понизил голос до шёпота: — Я вот что думаю, Васёк… А если это и не мародёры вовсе были? А просто… караван торговый? Как тебе такая версия?
— Да ты что⁈ — я чуть не поперхнулся. — А как же женщины? Ведь их на верёвках вели! Ты же видел!