— А ты забыл, какое сейчас время здесь? — Леонид ткнул пальцем в землю. — Для местных торговать рабами — обычное дело. Как для нас — табуретками или картошкой. Вполне себе нормально и естественно.
— Пусть так, — с трудом выдавил я, чувствуя, как подкатывает тошнота. — А как же машины? Откуда они у них, у торговцев рабами?
Леонид невозмутимо пожал плечами.
— Купили. В том же городе, где они всё грабили… или торговали? Помнишь, что тот пацан говорил в пивной, которого потом грохнули? Про то, что городские торгуют с кочевниками? Жратва, железный хлам, золотишко… Почему бы и убитые тачки не спихнуть? Ну а что? Понятно же, что кочевники их используют как повозки — моторов-то под капотами нет, только ящики для барахла.
— М-да… — я почесал затылок, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Это что получается, если ты прав… мы мирных торговцев… ограбили? А женщин… освободили от чего? От хозяев?
— Получается, так, — прошептал Леонид, и в его голосе впервые за весь день прозвучала неуверенность и тяжесть. — Поэтому бабы так себя и ведут. Мы для них — не спасители. Мы — новые бандиты. Новые хозяева.
— Охренеть… — выдохнул я, оперясь на борт ближайшей телеги. В ушах зазвенело. — Просто охренеть…
— Выходит, мы, Васёк, не такие уж и герои… — грустно, с горькой иронией подытожил Леонид.
Эта мысль впилась в мозг как заноза. Она так не нравилась, так противоречила всему, за что мы, как нам казалось, боролись, что мы с Леонидом до самого рассвета перебирали все возможные варианты, искали хоть что-то, что опровергло бы эту мерзкую догадку. Может, они сектантки? Может, их зомбировали? Может, это их обычай такой — молчать при чужаках? Но каждое новое предположение разбивалось о каменное молчание и отчуждённость этих женщин. В итоге, решили — чтобы зря не нервировать народ — помалкивать о своих выводах. Пусть пока думают, что мы герои, освободившие несчастных жертв. А там… разберёмся.
Как только забрезжил рассвет, серое небо сменило чёрное, и стало хоть что-то видно, началась суета. Часа полтора ушло на разбор трофеев. Не доскональный — времени не было, а на выборочный: забирали то, что казалось наиболее ценным или полезным — книги (особенно те, с картинками и в кожаных переплётах), украшения из драгметаллов, относительно целую одежду, инструменты из повозок, кое-какую посуду. Потом разгрузили от хлама несколько автоповозок — тот же «Ниссан» и «Волгу», зацепили их на буксир к нашим УАЗам и «буханке». В кузова и салоны погрузили «освобождённых» женщин и детей. Они садились молча, покорно, как мешки. Отдельно, вторым прицепом за моим «Зямой», прицепили самую маленькую и крепкую телегу. На неё, аккуратно завернув в брезент, уложили Аркашу. Сверху накрыли ещё одним слоем промасленного брезента — и от жары, и от мух, которые уже проснулись и с назойливым жужжанием кружили над лагерем, и от чужих глаз.
Дождавшись, пока вся колонна построится — растянувшаяся и неповоротливая, — я выжал сцепление и плавно, стараясь не дёргать, тронулся с места, пристраиваясь в хвост. «Зяма» зарычал глухо, с явным напряжением. Тяжесть чувствовалась сразу: сцепка из набитого молчаливыми людьми микроавтобуса и телеги с мёртвым товарищем была тяжелой ношей. Мотор надрывался, особенно на подъёмах, ревя так, будто вот-вот разорвётся на части, выплюнет клапана или заклинит от перегрева. Казалось, ещё немного — и он сдаст. Но железный конь выдержал. К полудню, когда солнце уже пекло вовсю, а воздух над степью дрожал маревом, вдали заблестел на солнце знакомый купол церкви. Финишная прямая.
Не знаю, как у других, но у меня в голове крутилась одна навязчивая мысль: быстрее бы добраться до дома. Скинуть эту пропахшую потом, пылью и порохом робу. Залезть в бочку с прохладной колодезной водой. И вырубиться. Часов на двенадцать. А лучше — на сутки. Чем больше, тем лучше. Но разум тут же нашептывал: не светит. В лучшем случае, если очень повезёт, к вечеру удастся вырваться на пару часов. И то — победа.
Естественно, в станице нас уже ждали. Минут двадцать назад, когда появилась устойчивая радиосвязь, мы доложили: «Возвращаемся». Без подробностей. Честно говоря, я и сам толком не знал, какие подробности сообщать и как оценивать этот «успех». И терзался сомнениями: стоит ли кому-то (хотя бы Сергею Алексеевичу) говорить о наших с Леонидом догадках? Ну не справились, ну упустили часть бандитов… Но ведь главное-то сделали? Справедливость восстановили! Заложников отбили! Опять же, заложники… заложницы. Это с нами-то они не хотели общаться — напуганы, шок. А вот окажутся в нормальных условиях, среди женщин станицы, чаю попьют, отогреются — и всё расскажут, нарисуют картину. Так что, может, и не стоит сеять панику своими домыслами? Тем более что это пока лишь догадки, ничем, кроме странного поведения женщин, не подкреплённые.
— Ты пока особо не трепись там, когда приедем, — потянувшись к рации для очередного короткого «всё нормально», буркнул Леонид, стараясь, чтобы его услышал только я. Олегу мы доверяли безоговорочно, а вот с Анатолием… Пока не сработались, не нашли общего языка. Мужик норовистый.
— Угу, — только и смог кивнуть я, с мрачным облегчением осознавая, что ответственность за «отчёт» ляжет на плечи Леонида.
Выехав из поймы Урала, колонна потянулась по прямой к устью, а затем, забирая левее, спустилась к знакомому броду. И там, на том берегу, среди прибрежных ив, нас ждал приятный сюрприз — присланный из станицы «Беларусь» с прицепленной платформой. Форсировать эту водную преграду с таким ворохом прицепов и полными салонами машин мне ещё не доводилось. Поэтому я и запросил подстраховку. И не зря. Первая «буханка» как-то проскочила — берег был ещё твёрдый. А вот остальные, особенно тяжело нагруженные, буксовали на илистом дне и пологом подъёме. Трактор оказался как нельзя кстати, вытаскивая машины одну за другой.
Вытащивший нас тракторист, вернее, старший из двух пацанов (сын механика), поспешил обрадовать: пропавшие мотоциклисты нашлись! Оказывается, они увлеклись погоней, залетели слишком далеко и попросту заблудились в потёмках. Кое-как вышли к реке выше по течению, поняли, что нас искать в темноте — гиблое дело, и рванули обратно в станицу своим ходом. Так что единственной безвозвратной потерей похода остался Аркаша. Новость не могла не обрадовать, как бы цинично это ни звучало. Хоть один луч в этом мраке.
Преодолев брод уже без приключений, колонна двинулась следом за трактором по накатанной колее. Въехали в село через северный блокпост — мешков с песком, за которыми дежурили парни с карабинами. Поднялись по Третьей улице, свернули на Пятую и вышли прямиком к зданию бывшей школы — единственному месту, способному вместить такую ораву. По прибытии машины встали в ряд вдоль покосившегося забора. Бывших пленниц передали с рук на руки встревоженным, но организованным женщинам из станичного совета. Они сразу повели их внутрь, охая и причитая. А мы с Леонидом, скинув с плеч автоматы, но не чувствуя облегчения, направились к штабу — бывшему зданию сельсовета. На пороге нас уже ждал Сергей Алексеевич. Короткое, деловое рукопожатие, и он жестом пригласил пройти в свой кабинет, тут же затребовав подробный отчёт.
И хотя сам рассказ получился скупым — факты, без лирики, — он вытягивал из нас детали ещё минут сорок. Глава выспрашивал буквально всё: как выглядели беглецы, во что были одеты, как вели себя при преследовании, какие следы видели у реки, что именно нашли в телегах, как расположен был лагерь, как реагировали женщины на каждое наше действие… Некоторые его вопросы ставили в тупик: «А какого цвета были уздечки у лошадей, которых увели?» или «Были ли среди книг в коробках какие-то с особыми, металлическими застёжками?». Отвечая, мы порой удивлялись — как сами не обратили внимания на такие мелочи?
— Если я всё правильно понимаю, — наконец подытожил Сергей Алексеевич, откинувшись в кресле и сложив пальцы домиком, — беглецы рано или поздно соберутся вместе. И у них два пути: либо продолжить начатый путь, либо… вернуться за своим. За женщинами, за добром. Или за местью.
— Тогда выходит, можно их перехватить? — оживился было Леонид.
— Не можно, а необходимо, — подчеркнул Сергей Алексеевич, и в его глазах мелькнул холодный стальной блеск. — Но это уже не ваша забота. Вы своё дело сделали. Отдыхайте. Заработали.
— А если… — я переглянулся с Леонидом, — если это были просто торговцы? Мирные? — Мы всё же решились поделиться своей мучительной догадкой.
Сергей Алексеевич лишь брезгливо поморщился, будто услышал что-то неприятное.
— Да плевать. Хоть миссия ООН. Сейчас это не имеет значения. Ситуация — вот что важно. А ситуация такова, что у нас есть враги, знающие где мы, и мы должны их нейтрализовать. Всё.
— Э-эм… А может, хотя бы языка взять? — рискнул предложить Леонид. — Разведку выслать? Пока следы свежие…
— Я сказал — отдыхайте, — голос главы стал тише, но твёрже. — Это приказ. Остальное — не ваша головная боль.
Спорить было бесполезно. Усталость валила с ног, глаза слипались. В этот момент тихо постучали, и в кабинет заглянула секретарша. Она что-то быстро прошептала Сергею Алексеевичу на ухо. Он мгновенно вскочил, кивнул нам на прощание — даже не попрощавшись по-человечески — и стремительно вышел. Мы не стали задерживаться ни секунды.
— Ну как вы тут? Мама давно ушла? — Дочки, едва я переступил порог, кинулись обниматься.
— Пап! Мы нормально! Мама недавно! Ты где был? Мы соскучились! — затараторили они вразнобой, перебивая друг друга. — Еда на столе! Но уже остыла! Мы тебя раньше ждали! Славик сказал, что нашу машину возле школы видел! Правда, что вы много людей привезли? А правда, что там стреляли? А Славик сказал, что он с тобой пойдёт в следующий раз! У него даже ружьё есть!
Славик… Соседский парнишка, вечный двигатель и сплетник станицы. Вечно слоняется, всё знает, всё видит, новости разносит быстрее радио. В целом безобидно, но про ружьё… Надо будет с его отцом поговорить, не дай бог, балбес себе что-нибудь отстрелит…