— Тогда вообще зачем это всё⁈ — не сдерживался я. — Если ты её не лечишь по-настоящему, она с тем же успехом может сидеть в своей норе где угодно! Давай вывезем её подальше в лес и отпустим! Пусть живет своей жизнью!
— А когда вернётся мамаша? — тихо спросила Аня, поднимая на меня глаза. В них читалась усталость, но и упрямство. — Что ты ей скажешь? Что мы не справились? Что её детёныш погиб или пропал по нашей вине? Ты представляешь, как она может отреагировать?
На это у меня аргументов не было. Кто знал, как поведет себя взрослая, явно разумная и опасная тварь, если поймет, что её детеныш пострадал или погиб по вине людей? Сам факт, что она однажды спокойно прошла в село, мимо всех постов, был пугающе невероятным. И не потому что у нас дырявые заборы — при желании всегда можно найти лазейку. Но это для человека, не для зверя. Тут не каждый прямоходящий справится с нашей «обороной», не то что животное…
Так что я и был готов пойти на решительные меры, и не готов. Каждый раз, приходя в этот сарайчик, заглядывая в клетку, я не знал, что делать. Боялся. Боялся последствий. И это чувство неопределенности грызло сильнее любой логической аргументации.
Глава 27
Поспать перед вылетом не удалось ни минуты. Нервы, азарт, суета сборов — всё смешалось в предрассветной лихорадке. Но зато ровно в пять утра, когда первые багровые лучи солнца только начали рвать серую пелену ночи на востоке, мы поднялись в небо. Гул мотора «кукурузника» заполнил пространство, вибрация приятно передавалась через сиденье, а холодный воздух, врывавшийся в щели кабины, бодрил лучше самого крепкого кофе.
Ещё год назад, если бы я представлял себе кладоискателя — или, как их презрительно величали по телевизору, «чёрного археолога» — то рисовал бы себе этакого ботаника в очках, с совочком и кисточкой, кайфующего от дырявой монетки и писающегося от восторга при виде осколка древнего горшка. Конечно, допускал какие-то отклонения от шаблона, но точно не такие, какие я наблюдал сейчас.
— Га-га-га!!! Аха-ха-ха-хы! Да ну нахххх!!! Слышь, Баш, а помнишь, того дедка с магнитом…?
Гогот стоял такой, что перебивал даже ровный гул мотора и заставлял тонкую обшивку самолета вибрировать в резонанс. Семеро собранных Петром «спецов» по поиску металла — включая обоих братьев Кармашкиных — производили невероятное количество шума, энергии и специфического юмора. Они травили байки о своих похождениях «в полях», перебивали друг друга, хохотали до слёз и явно наслаждались моментом, будто ехали не на работу, а на пикник.
Самый басистый и габаритный — Паша Чупрын, он же «Чуи». Прозвище приклеилось не только из-за фамилии, но и из-за поразительного сходства с персонажем известного американского фильма: рост под два метра, нос картошкой, густые, чёрные, вечно растрёпанные волосы. Руки длинные, с пудовыми кулачищами, нога — размером с лыжу (сапог 48-й еле налезал). Добряк по натуре, но вид имел устрашающий, этакий степной тролль. Чуи жил где-то на отшибе, и за все время после Перехода я видел его считанные разы. Когда Пётр привёл этого гиганта, я поначалу не поверил, что он «в теме». Но современный, хоть и видавший виды металлоискатель «Деус» в его руках и уверенное оперирование терминами вроде «дискриминация», «мультичастотник» и «ферромагнетик» быстро развеяли сомнения.
Второй по росту, но ненамного уступающий Чуи — «Башкир». Так он представился, хотя выглядел типичным славянином: широкое румяное лицо, светлые волосы, заправленные под кепку-«аэродром». Лет под пятьдесят, с вечно весёлыми, чуть подслеповатыми глазами и непотухающей улыбкой во всю физиономию. Он был живой радиоточкой: анекдот за анекдотом, байка за байкой, стихи собственного сочинения на ходу — рот, казалось, не закрывался ни на секунду. Его бас, иногда перекрывавший даже Чуи, был основой общего гвалта.
Отдельная легенда — Виктор Петрович. Сухонький, жилистый дедок лет под семьдесят, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, как высохшее русло горной речки. Самый опытный не только в поиске с прибором, но и в золоте как таковом. Его биография читалась как приключенческий роман: в молодости — геологические партии по всему Союзу, потом артельщиком на приисках в суровом Бодайбо — песок мыл лотками в ледяной воде. Позже руководил карьером, шахтой. Жизнь прожил насыщенную и явно не скучную. И сейчас у него единственного был какой-то особенный детектор, на который остальные копатели смотрели с неподдельным уважением и легкой завистью.
Четвертый член копательской братии — «Грязный Гарри». В миру — просто Дима. Свое прозвище он носил с гордостью и просил обращаться исключительно так, без вариантов. Почему «Грязный»? То ли из-за вечного поношенного камуфляжа в пятнах глины и масла, то ли из-за специфического чувства юмора. Прибор у него был похожий на Петин, но с более овальной, «эллиптической» катушкой. Гарик не любил оружие, не лез в драки и патрули, его жизнь до Перехода была проста: дом — работа — хобби. Классический «белый копатель».
Пятый — молчаливый Рустам. Корявый шрам, пересекавший щеку от виска до угла рта, сбитый набок нос и поломанные уши в купе с мощной, непропорционально развитой грудной клеткой и толстой шеей выдавали в нем бывшего борца или боксера тяжеловеса. Сам он говорил мало, в основном односложно, но над шутками товарищей хохотал громко и искренне, без стеснения, обнажая золотую коронку. От остальных он отличался и экипировкой: камуфляж не нашего, а скорее западного образца — пятнистый, песочного оттенка. Высокие, дорогие берцы на тонкой, но прочной подошве. На разгрузке стильный тактический нож, фляжка из нержавейки и небольшой оранжевый цилиндрик — «пинпойнтер» мини-металлоискатель для точного определения цели в ямке.
Ну и сами братья-первооткрыватели — Пётр и Федор Кармашкины. С Федором моё изначальное представление о копателях сработало почти идеально: среднего роста, интеллигентного вида, худощавый, но не субтильный. Начитанный, эрудированный, говорил спокойно и по делу, смеялся редко, в основном просто улыбался уголками губ, наблюдая за буйством остальной компании.
Плюс мы трое: я — нервный и сомневающийся организатор, Леонид — вечно ироничный и готовый к приключениям, да дядя Саша — наш пилот-ветеран с лицом, как высохшая глина, но глазами ястреба. Вот и вся разношерстная, шумная компания, летящая за золотом.
— Кажись, приплыли! — дядя Саша перекрикнул очередной взрыв хохота и рычание мотора. Он указал пальцем вниз, чуть левее.
Я пригляделся, прильнув к холодному стеклу. Внизу, в предрассветной дымке, прорисовывались две ленты воды. Одна — длинная, извилистая, с множеством мелких проток и отмелей, сливалась с другой — более прямой, могучей, несущей свои воды широким потоком. Суундук и Урал. Так эти реки будут названы через тысячелетия. Слева и справа поднимались невысокие, но четко очерченные возвышенности, поросшие бурой степной травой. Всё совпадало с генштабовской картой до мелочей.
— Надо ближе к тем холмам сесть! — прокричал я в ответ, вспоминая слова Виктора Петровича. Тот советовал начинать поиск на более высоких участках древних террас — там, где мог задерживаться тяжелый металл, шанс наткнуться на крупный самородок был выше.
— Понял! — самолет слегка качнуло. Дядя Саша плавно завалил его на крыло, и мы пошли на снижение, выбирая относительно ровную площадку на пологом склоне одного из холмов. Колеса мягко ткнулись в жесткую, выгоревшую на солнце траву, кукурузник пробежал несколько десятков метров и замер.
— Тридцать четыре минуты от взлета до посадки, — остановил я запущенный еще в станице секундомер на старых электронных часах. — Что там с топливом, дядя Саш?
Пилот прищурился, глядя на показания приборов.
— Нормально. На столько и ещё полстолька хватит. Запас есть.
Это обнадеживало. А учитывая, что дед был мастером преувеличивать расход, можно было надеяться и на большее.
— Выгружаемся? — в проеме двери кабины возник Леонид, потирая затекшую шею. В салоне было тесно, и он явно рад был вырваться.
— Конечно! — я отстегнул ремни. — Устал уже от разговоров?
— Ага. Заболтали твои специалисты! — он кивнул в сторону вываливающихся из салона копателей. — Если они так же хорошо работают, как языком треплют, мы рискуем столько золота просто не увезти. Тяжело будет!
— Ага, — я сунул драгоценную карту генштаба в потрепанную кожаную папку и поднялся с жесткого кресла. — Твои слова да богу в уши. Только бы не сглазить…
Несмотря на внешнюю уверенность, сомнения грызли меня сильнее прежнего. Идея, казавшаяся почти безумной утром, теперь, на месте, среди этой бескрайней, безлюдной степи, под холодным утренним небом, выглядела и вовсе фантастической. Что если мы зря рисковали, зря тратили последнее топливо? Но отступать было поздно.
Ребята, выгрузив ящики с приборами, лопатами, и рюкзаками с провиантом, без лишних слов начали настраивать аппаратуру. Щелкали тумблеры, завывали динамики в наушниках при калибровке, загорались дисплеи. Через пару минут они, словно охотничьи псы, пущенные по следу, разбрелись по склону, каждый в своем направлении, методично водя катушками над пожухлой травой.
— Ну что, куда пойдём, командир? — у парней был запасной прибор, «гостевой» — неказистая «штанга» с небольшой круглой катушкой и простеньким, желтым блоком управления. Вот его-то и выпросил Леонид, решив не отставать и внести свой вклад.
— Не знаю, — я оглядел местность. Мы сели на пологом склоне. Внизу — серебристая лента Суундука, впадающая в более мощный Урал. Выше — гряда холмов. Вокруг — голая степь, ни деревца, ни кустика, только выгоревшая на солнце трава да редкие островки полыни. Мужики шли без системы, полагаясь на интуицию и опыт. — А зачем куда-то идти? Включай, да тут и ищи, чем тебя место не устраивает? Степь она везде одинаковая.
— Ну да, — согласился Леонид, натягивая легкие наушники. — Главное — начать. — Он ткнул кнопку, прибор пискнул и замолчал. — Так… Надо режим выбрать… Вот, «All Metal» для начала… Чувствительность… Где тут у него…