— Перелёт! Выше!
Следующая легла уже лучше, третья совсем точно, но Леонид не останавливался, заряжая гранаты одну за другой.
Понимая что более подходящего момента не будет, я прижал к себе автомат, и пригибаясь, побежал в обход. Быть обнаруженным я не боялся, вокруг грохотало так сильно, что самого себя не слышно, — конечно могли заметить визуально, но скорее всего противник вжимается мордой в землю, и ему не до осмотра окрестностей.
Прокатившись на пузе последние метры, я замер, и дождавшись когда обстрел закончится, привстал, всматриваясь в едва освещенное разгорающейся травой пространство.
Уаз стоял ко мне боком, возле переднего колеса лежал один из стрелков и чего-то копошился, ещё один выползал из под машины. Больше шевелений я не заметил.
Уперев приклад в плечо, я поймал на мушку выползающего, и коротко нажав на курок, перевёл прицел на второго.
Откатившись в сторону, на случай если кто-то остался в живых и захочет отомстить, я снова замер. Вроде тихо. Походить с проверкой не стоило, в любой момент могла прилететь граната, так что постояв и убедившись что никого кроме трупов там нет, так же пригнувшись, я побежал обратно.
— Что там? —
— Чисто вроде. — Я с удовольствием опустился на землю и облокотился о железный каток. Вроде бы все произошло довольно быстро, а обстановка в селе резко изменилась: огонь усилился, наши напирали уже с трёх сторон, а остатки банды забились в двухэтажный кирпичный дом у перекрестка, ожесточенно отстреливаясь из превращенных в бойницы окон. Не знаю сколько их еще осталось, но это явно была агония.
Прямо на моих глазах в ход пошли бутылки с бензином, и буквально за минуту кирпичный дом превратился в одну большую огненную свечу. Полыхало внутри и снаружи, отстреливаться оттуда почти перестали, а из окон стали выпрыгивать горящие люди. Из-за дыма и расстояния я не видел что с ними происходит дальше, но очень сомневался что кто-нибудь кинется их спасать.
— Ну вот и всё… — утирая рукавом черный от копоти нос, произнёс дядя Саша. Этот тщедушный старикан на поверку оказался калачом тёртым, чем нимало удивил, — я автомат то ему отдавал с опаской, думал пользоваться не умеет. — Похоже отбились…
— Профессор совсем плох. — устало сгорбившись, подошёл Леонид, и уселся рядом, положив калаш на колени.
Из чего по нам стреляли я так и не понял, били в борт, металл там совсем тонюсенький, так что могло быть всё что угодно. Рацию разметало в лоскуты, задело мотор, Василичу повредило ноги, но он держится молодцом, даже сам себя перевязал, а вот профессору повезло меньше; два осколка в живот и голову, всё очень серьёзно, непонятно как он жив то ещё. До села не дотащим, тяжелый очень — кишки наружу торчат, да и опасно сейчас идти, рация умерла окончательно, нас просто пристрелят на подходе.
Стреляли ещё долго, и успокоились лишь к утру, когда солнечный диск показался из-за горизонта.
Профессор умер почти сразу, Василич пока держался, Леонид дремал облокотившись на каток, а мы с дедом смастерили носилки из найденного в салоне чужого уаза куска брезента.
Ждать дальше не было смысла, поэтому уложив раненого на брезент, его подняли, и нагрузив Леонида оружием, потихоньку двинулись к своим.
Шли молча, говорить было не о чем. Да, мы победили, мы смогли отбиться. Но той победы на какую рассчитывали, — простой и красивой, не получилось, план; выглядевший со всех сторон логичным — не сработал, самолет угробили, профессор, а вместе с ним и надежда на развитие связи — погибли. Так что потихоньку переставляя ноги, молчали мы каждый о своём.
Я переживал за семью, — бандиты не продвинулись дальше первой улицы, но всё равно как-то не по себе было, Василич то стонал, то матерился, дед плевался, а Леонид что-то насвистывал, побрякивая навешанным оружием.
Вот только долго молчать не пришлось, метров через двести нас заметили и выслали буханку.
Водила, — хмурый и грязный мужик лет пятидесяти, тормознул аккурат перед нашей пешей «колонной». Не глуша мотор вышел из машины, что-то буркнул себе под нос, и открыл заднюю дверь.
Заглянув внутрь, я невольно сморщился; с одной стороны, прямо на полу, вповалку, лежали два трупа.
— Это кто? — подошёл Леонид. Тела лежали головами вперёд, и лиц не было видно.
— Размещайтесь уже… — не пошел на контакт водила. Я попытался сообразить как же его зовут, но не смог, — видеть точно видел, но лично общаться не приходилось.
— А Леха где? — спросил Леонид, и я вспомнил что на этой буханке катался молодой парнишка, сын нашего агронома.
— Размещайтесь. — проигнорировав вопрос, повторил мужик, и добавил, — дел по горло.
Допытываться не стали, Василича уложили на лавку, рядом посадили Леонида, я захлопнул дверь, и дал отмашку водиле. Заскрипев всеми своими железками, буханка вздрогнула и раскачиваясь на кочках, медленно покатилась по полю. Мы же пошли дальше, ориентируясь на сгоревший дом, кроме стен от которого практически ничего не осталось. Крыша, окна, забор, — сгорело всё, поплавился даже профлист на коротком навесе. Чем ближе приближались, тем сильнее воняло гарью, вблизи же запах стал совсем нестерпимым.
— Мда… — скривился дед, недалеко от пожарища, прямо на земле лежали несколько обгоревших до неузнаваемости тел. Зрелище точно не для слабонервных.
Не останавливаясь, мы обошли остатки забора, и прямо перед железными воротами наткнулись на ещё одну кучу. Семь трупов, посчитал я по головам, — не горелые, но ни одного знакомого лица, значит не наши.
Наши же обнаружились немного дальше. Выложенные так же на земле, — только накрытые какими-то тряпками, они ждали своей очереди на погрузку, буханка что увезла Василича с Леонидом похоже этим и занималась. Там двое, здесь человек двадцать. И это явно не все.
— Вот так сюрприз! — из зияющего чернотой дверного проёма прямо на нас выскочил Мишаня, и с ходу кинулся обниматься. — Вы же разбились вместе с кукурузником? — округлил он глаза, — как так то?
— Ну извини. — хмуро буркнул дед, — повезло…
Мишаня смутился, и отступив на два шага, напустил на лицо серьёзности.
— Это все? — отвлёк его я, кивая на уложенных в рядок мертвецов.
— Не… — вздохнул он, и машинально коснулся перевязанной головы, — тут только часть, сколько то уже увезли, многих ещё не собрали. Да и раненых до хрена…
— А сколько всего у нас? — я догадывался что потери должны быть немаленькими, но надеялся что ошибаюсь.
— Да кто ж знает то? — снова потрогав голову, сморщился Мишаня, — пока наверное и не считали… Вон, выковыривают…
В самом начале улицы, — там где мы снесли сруб с пулемётом, копошились четверо мужиков, они поднимали короткие брёвна и отбрасывали их в сторону, извлекая кого-то из под завала.
Поговорив еще пару минут с Мишаней, мы с дедом двинулись дальше, мне нужно было дойти до дома, а ему попасть в штаб. Перейдя напрямик на вторую, с неё так же дворами на третью, и уже обойдя сплошной ряд заборов, мы вышли на четвертую. Там и распрощались.
С виду всё тихо, никаких следов войны. Ворота заперты, ставни закрыты, собаки молчат, — наверное ещё издали почуяли.
Махнув прямо через забор я сразу пошел к погребу, Аня скорее всего в больничке, а дети должны быть здесь.
Сдвинув наваленную для маскировки кучу досок я открыл крышку и воспользовавшись реквизированным фонариком, посветил внутрь — дети спали. У меня прямо гора с плеч спала, теперь можно и можно выдохнуть.
Скользнув лучом по лицам я посветил на сына, тот заерзал, открыл глаза и тут же прикрылся рукой.
— Кто здесь? — хрипло, спросонок, спросил он, и медленно потянулся к лежащему тут же ружью.
— Свои, не дрейфь. — я выключил фонарь.
— Фух… — с явным облегчением выдохнул сын, — всё что ли? Можно выползать отсюда?
— Нет, придется ещё посидеть. — огорчил я его, — предосторожность лишней не бывает. — Девочки как? Не сильно успугались?
— Не очень. Уснули только вот под утро, когда стрельба прекратилась. Мы же победили? Они больше не вернутся? — сын с надеждой посмотрел на меня.
— Конечно. Кто-то сомневался? — без запинки ответил я, хотя сам совсем не был в этом уверен. Нет, сам факт налицо, — станица отбита, бармалеи побеждены, но кто может поручиться что завтра не придёт такая же банда, и не завершит начатое?
В общем, убедившись что с детьми всё в порядке, я снова прикрыл погреб досками, и не заходя в дом пошел к больничке.
Возле которой — увидел когда подошёл, всё было заставлено машинами и толпились люди.
Грязные, побитые, уставшие. Кто-то заходил внутрь, кто-то выходил, кого-то несли на носилках.
Быстро миновав охрану на входе, я зашел внутрь «предбанника» — бывшего школьного тамбура из которого можно было пройти на второй этаж и спуститься в подвал. Тускло горевшая под потолком лампочка едва освещала перевязанных какими-то тряпками, с посеревшими от усталости лицами и потухшими глазами людей. Они молча ждали своей очереди. Почти все знакомые, многих я знал лично. Стараясь никого не зацепить, я проталкивался к перевязочной, по пути мне кивали, я отвечал. Пахло гарью, немытыми телами и лекарствами.
— Аню не видели? — остановил я идущую навстречу девушку санитарку, имени ее я не знал, но не раз сталкивался когда приходил сюда раньше.
— Она в операционной. — узнав меня, ответила девушка. — Ей что то передать?
— Не надо, я сам. Спасибо.
— Вам туда нельзя, идёт операция. — остановила она меня.
— Понятно. Надолго? — спорить я не собирался, или подожду, или позже зайду.
— Не знаю, но раненых очень много, так что думаю не скоро… — виновато пожав плечами, ответила девушка.
— Хорошо, тогда передайте что я заходил, и дома всё хорошо. — попросил я её, и развернулся на выход.
Вообще, убедившись что с семьей всё в порядке, я как-то сдулся, только что готовый куда-то бежать и что-то делать, сейчас поостыл, всеобщее уныние овладело моими мыслями и выйдя из душного тамбура на улицу, я отошел в сторонку и присел на торчащую из раздолбанных плит толстую трубу.