Весь ужас заключался в том, что поскольку CDS — не страховой полис, а ценная бумага, стоимость которой определяется спросом и предложением на рынке (нерегулируемом!), объемы купленных и проданных CDS в разы превышали объемы ипотечных кредитов, которые использовались в качестве объектов страхования.
Окончательный трындец вытекал из деривативной природы CDS, которая совсем недавно казалась еще великим козырем. Когда банк предоставлял ипотечный кредит клиенту, который впоследствии переставал выполнять свои долговые обязательства, банк забирал дом и — худо-бедно — продавал его на рынке, пусть даже по цене, меньшей, чем изначальный размер выданного кредита. Когда же банк покупал CDS у компании, которая при наступлении кредитного случая оказывалась не в состоянии выполнить свои обязательства, банк вместо дома оставался с фиговым листом! Ведь объектом страхования CDS выступают не материальные средства, а кредитные договоры, превращающиеся после банкротства в филькину грамоту!
Довершением кошмара явилась нерегулируемая природа CDS, выразившаяся на практике в отсутствии у продавцов свопов мало-мальски серьезных гарантий платежеспособности и резервных фондов адекватного размера. А многократная продажа и перепродажа CDS создавала ситуации, когда покупатель свопа элементарно не знал, с кого получать деньги за дефолт объекта страхования!
Одна из важнейших характеристик мировой экономики до появления CDS заключалась в относительно автономном существовании фондового рынка и рынка недвижимости. Это позволяло в случае крушения или стагнации одного рынка переводить капиталы на другой. Скажем, в 20-е годы, после того как лопнул один из самых грандиозных в истории риелторских пузырей (Флорида, 1926 год), деньги плавно перетекли на фондовый рынок. В начале XXI века мы наблюдали обратный процесс: после кризиса доткомов огромные капиталы устремились на рынок недвижимости. В 2005 году, когда ипотека насытилась, можно было надеяться на возврат инвестиций на рынок акций и прекращение десятилетнего медвежьего тренда. Вместо этого мы получили невиданный системный кризис, уничтоживший всю финансовую структуру планеты.
Почему так вышло? CDS замкнули на себя все мыслимые и немыслимые рынки — от ипотечного и фондового до корпоративных кредитов и валютных фьючерсов. Сделали эти рынки заложником собственной ликвидности и платежеспособности. В условиях полной дерегуляции ликвидность и платежеспособность оказались спекулятивной липой. Как следствие — все мы сегодня пожинаем плоды патологической булимии нью-йоркских банкиров, обученных новой морали Айн Рэнд и Аланом Гринспеном.
Примечания
1 Программный роман Айн Рэнд.
2 Интересно, посмеется ли читатель, когда узнает, что самая большая концентрация CDS — в Лондоне?
Формула Тора
Опубликовано в журнале "Бизнес-журнал" №23-24 от 09 декабря 2008 года.
«Слово Глаббдобдриб, насколько для меня понятен его смысл, означает остров чародеев или волшебников. Им управляет глава племени, сплошь состоящего из волшебников. Жители этого острова вступают в браки только между собою, и старейший в роде является монархом или правителем».
Неприятности не могут долго оставаться в безличном состоянии: если их споро не привязать к реальному персонажу, они чреваты затяжным неврозом. Исландская гекатомба — не исключение. Первым о связке исландской экономической экспансии с «русской мафией» протрубил неутомимый мировой фэшн-хаус слухов — британские СМИ. Они же обозначили и «крайнего» — исландского миллиардера Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона.
Тему подхватили отечественные издания, накрепко повязанные с фэшн-хаусом общечеловеческими ценностями, и завалили Интернет схемами офшорных связей почти что нашего родного бизнесмена Тора (прожил девять лет в России, создал «народное» пиво «Бочкарев») с бесчисленными отечественными компаниями и банками. Если у Яна Гриффитса, изобретателя исландско-российской мафиозной связки, единственным доказательством служила тонкая логика («У исландцев появилась наличка для скупки больших британских групп вроде «Маркс & Спенсер». Откуда, интересно, она взялась?»1), то офшорные схемы Рунета уже позволили сначала допустить параллель «Бьёргольфссон — питерские чиновники — Путин», а затем — и смелую догадку о том, что «на выделение кредита Исландии Россию могли подтолкнуть коррупционные мотивы» («Сага о четырех миллиардах» — «Независимая газета», 10.10.08).
Признаюсь, изучением бурной жизнедеятельности Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона я занялся как раз в контексте «русской мафии», однако очень быстро и, прямо скажем, неожиданно вышел на противоположные выводы, а именно:
• «русские деньги» в бизнесе Тора — не более чем скромный эпизод, далекий даже от намека на существенное влияние;
• приватизация исландских банков — дело рук исключительно исландцев, равно как и последующая экспансия исландского банковского капитала в Европу и Великобританию;
• крушение исландской экономики — также деяние исландских товарищей, и обстоятельство сие неприятным образом вытекает из истории этой страны, ее традиций, опыта и, если хотите, печальной кармы;
• потеря (по слухам) «русскими» в Исландии 20 миллиардов долларов — проблема не «мафии», а выбора: нужно было глубоко и обстоятельно анализировать способность исландцев заниматься финансовым бизнесом на международном уровне, а не опрометчиво хвататься за формальную привлекательность закона № 31/1999 об International Trading Companies (ITC), с помощью которого исландский Альтинг в 1999 году превратил тоскливый остров в псевдо-офшор.
Всеми этими открытиями мне и хотелось бы поделиться с читателями на примере биографии Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона — первого и, боюсь, последнего исландского миллиардера.
Карма Лилипутии
Жизнеописание бизнесмена Бьёргольфссона нужно начинать с самого главного — с развенчания устойчивых и вредных «исландских мифологем», которыми забито сознание наших соотечественников, наверное, в контексте собственной (варяжской) истории. Опросите случайных прохожих на улице русского города, кто такие исландцы, и вы получите монументальную картину: отважные викинги, воинственные первопроходцы, свободолюбивые бунтари, белокурые голубоглазые великаны, гордые потомки Одина и Фрейи.
Можно не сомневаться, что примерно такую же картину выстраивали в своем воображении питерские чиновники из Комитета по внешнеэкономическим связям мэрии Санкт-Петербурга (который с 1991-го по 1996 годы возглавлял Владимир Владимирович), регистрируя в декабре 1992-го АОЗТ «Болтик интернэшнл», где, помимо русского соучредителя, фигурировали два предпринимателя из неведомой Исландии — папа Бьёрголфур Гудмундссон и сын Бьёрголфур Тор Бьёргольфссон.
На поверку же «викинги» оказались не теми, кем виделись: низкорослыми, коренастыми, темноволосыми, очень скромными, очень осторожными, очень вежливыми. Уж точно — не берсерками. И дело тут не в наследственном своеобразии рода Бьёргольфссонов, а в реальном облике исландского народа, с внешности которого развенчание великого национального мифа только начинается.
Поймите правильно: исландцы вовсе не хуже нашего мифологического представления о них, они просто другие. Совершенно другие. В первую очередь, исландцы трагичны, а история Исландии — одна из самых печальных в Европе. Дело даже не в бесконечно скудной природе и столетиях государственного порабощения, дело в непомерном истощении национального ресурса, балансирующего на грани истребления.
Исландия нашей фантазии, в которой бродят гордые и независимые великаны-викинги, закончилась в XIII веке, когда племенные вожди сдали страну Норвегии. Всю свою последующую историю — с 1262-го по 1944 годы (!) — Исландия пребывала на задворках сначала Норвегии, потом Дании. Далекие правители превратили остров в унылое и беспросветно провинциальное захолустье — обстоятельство, напоминающее судьбу Ирландии. У Ирландии, однако, всегда сохранялся шанс на национальное возрождение, постоянно подпитывавшийся католической верой. В Исландии последнего католического священника обезглавили (вместе с двумя сыновьями) в 1550 году, после чего король Дании Кристиан III повсеместно насадил на острове лютеранство, которое мрачным своим символом веры вытравило из коренного населения остатки былого свободного духа.
В XV веке две эпидемии чумы уничтожили более половины населения Исландии. В XVIII веке треть населения унесла эпидемия оспы. В 1783 году произошло извержение вулкана Лаки. Большая часть поверхности земли покрылась пеплом, начался массовый падеж скота, и в последующие годы из-за голода скончалась еще четверть обитателей несчастного острова.
Поразительно, что даже Вторая мировая война XX века не принесла Исландии долгожданной свободы. В 1940 году страну, придерживавшуюся нейтралитета, оккупировала Британия. В 1941-м власть перешла к американским военным. Большая часть оккупационных войск покинула остров в 1946-м, но уже через три года Исландию «вошли» в НАТО. Население мертвого острова попыталось было изобразить нечто похожее на гражданское неповиновение, но сразу получило в зубы Договор о военном сотрудничестве с Соединенными Штатами, которые тут же ввели свои войска обратно в Исландию. Последняя американская военная база закрылась лишь два года назад.
Что уж говорить — печальная история. И все-таки внешние формы государственной зависимости и уничтожения национальной пассионарности не идут ни в какое сравнение с внутренней трагедией исландцев. Единственным источником энергии веками находящегося на грани выживания народа стала, увы, не национальная религия, а социальная архитектура. Знаете, как называется эта архитектура? Родоплеменной строй! Точно такой же, что определяет сегодня государственные устои ряда кавказских народов или, скажем, Албании: клановое мышление, круговая порука, национальная н