Вспышки атомного огня озарили поверхность. Взрывная волна повалила кусты и деревья и даже расплющила некоторые горы. Давно дремлющие вулканы от взрывов вернулись к жизни, усилив хаос извержениями и потоками лавы. Земля стонала и отвечала толчками, сотрясавшими ее с такой силой, что любые человеческие измерительные приборы зашкаливали бы. Океаны вскипели, от них поднимался пар; все живое в воде, на земле и в воздухе поджарилось на том самом месте, где оно плыло, бежало или летело. Мир содрогнулся до самых корней, и все, что каким-то чудом выжило в этом пекле, вряд ли переживет ядерную зиму и радиацию – неизбежное следствие взрыва нарочно «грязных» бомб. Чужие были очень выносливы, они выживали в смертельных для большинства форм жизни условиях, но даже им необходимо было чем-то питаться. А теперь еда здесь будет в дефиците еще на долгие, очень долгие времена.
Уилкс следил за мониторами. Защищенные фильтрами камеры фиксировали, как планета чужих умирает, корчась в муках. И ему было приятно наблюдать за этим. Он надеялся, что выжившие промучаются достаточно долго, пока не сдохнут от голода. Медленная смерть.
Он думал, что кошмары, с которыми ему приходилось жить столько лет, больше его не потревожат. Он нанес этим тварям ответный удар, и его удар оказался гораздо сильнее, чем они могли бы выдержать. Он уничтожил их. Он смеется последним.
Да, на Земле осталась еще одна особь, но и о ней Уилкс тоже позаботится.
Он подумал: интересно, какое наказание предусмотрено за взрыв целой планеты? А что, может быть, он попадет под трибунал.
Вы только себе представьте.
Все оказалось гораздо хуже, чем предполагал Орона.
Первичные вспышки заражений на первый взгляд не представляли особой опасности. Его тактические группы оперативно реагировали на сообщения о внезапных массовых исчезновениях людей и, где бы это ни происходило, они тут же отправлялись туда. Орона организовал транспортировку так, чтобы полностью экипированная команда могла взлететь и в течение трех часов прибыть в любую точку земного шара.
Первые гнезда были небольшими, одна королева откладывала от полусотни до сотни яиц. Тактические группы не оставляли им ни малейшего шанса. Они полностью стерилизовали зараженную площадь. Гнезда разрушали до самого основания, включая прилегающие территории, возможных разносчиков задерживали и помещали в карантин. Тех, кто был точно инфицирован, убивали на месте, а трупы сжигали.
Новый Чикаго, Малый Майами, Гавана, Мадрид – гнезда в этих городах были быстро обнаружены и уничтожены.
Поначалу Орона даже ощущал некоторое самодовольство. Да, возникали проблемы с необходимостью прикрывать большие повреждения и успокаивать жаркие политические дискуссии, но Акт планетарной безопасности давал ему свободу действий. Твари не отличались умом, они скорее напоминали термитов, муравьев или пчел; они строили гнезда, откладывали яйца и отправляли рабочих особей на поиски еды. Их поведение было обусловлено инстинктами, а не интеллектом. Похоже, эта система хорошо себя зарекомендовала на их родной планете, но там у них не было полноценных соперников. В какой-то момент Орона вздохнул свободно. Он был экспертом, и военные безоговорочно ему доверяли.
Так шли недели. Месяцы.
Обнаруживались новые гнезда: Париж, Москва, Брисбен, Антарктик-сити. Случилось то, чего он опасался: твари расползались по планете, но все-таки найти и уничтожить их по-прежнему не составляло большого труда. Болезнь распространялась, но в рамках допустимого. Она сойдет на нет, нужно только вскрыть и вычистить все нарывы.
Но потом все изменилось.
Тактические команды работали все лучше и лучше, их опыт возрастал с каждой новой операцией, и, возможно, в какой-то момент они начали небрежно относиться к своей работе. Или что-то спровоцировало естественную адаптивную реакцию тварей. Подобно крысам и тараканам, которых отлавливают, травят и давят, чужие стали видоизменять свои гнезда.
Ульи стали многочисленней, но меньше по размеру. Тактические команды находили в крошечных инкубаторах всего по десять-пятнадцать яиц, а обнаружить эти места стало сложнее. И их становилось все больше. В Большой Северной Африке, на территории бывшей республики Кот-д’Ивуар, обнаружилось не меньше восьми десятков гнезд в пределах пятидесяти километров. Несколько из них нашлось в самом Абиджане, в подвалах небоскребов и старых складов, еще сколько-то скрывались под землей в окрестностях пригорода. В некоторых ульях тактические отряды обнаружили инфицированный домашний скот, лошадей и даже козлов. Похоже, для их целей годилось любое крупное животное. И если пропавшие в цивилизованных странах люди тут же объявлялись в розыск, то здесь исчезнувших фермеров, а уж тем более поголовье скота, могли и не заметить.
Казалось, чужие умнеют, будто эта характеристика становится важной для выживания их вида.
Спустя полгода после побега из лаборатории в Лиме Ороне пришлось отдать приказ об атаке на гигантское гнездо в Диего-Суарес, городе на самом севере Мадагаскара. По сути, это было большое скопление маленьких гнезд, соединенных подземными туннелями.
Спустя восемь месяцев после начала войны Орона взял на себя ответственность за ядерное разрушение в Джакарте.
Спустя год заражение Австралии достигло такого уровня, что целый континент закрыли на карантин, полностью ограничив въезд и выезд. Любое морское, воздушное или космическое судно сбивалось лазерными спутниками Охраны околоземного пространства при попытке покинуть континент.
Теперь речь шла уже не об обнаружении и уничтожении ульев тактическими отрядами. Речь шла об установлении периметров и недопущении носителей на чистые территории. Это была полноценная война.
Было объявлено военное положение. Все границы между государствами были временно отменены. К власти пришел Военный Альянс, а гражданские права и свободы были отменены на время конфликта. В людей, предположительно инфицированных эмбрионами чужих, допускалось стрелять на поражение по распоряжению любого военного офицера рангом начиная с полковника и старше. Затем граница опустилась сначала до майоров, а затем до капитанов. А чуть позже – до сержантов. Прошло еще немного времени, и уже любой вооруженный солдат мог легально пристрелить любого человека на свое усмотрение, и даже если впоследствии выяснялось, что убитый не был заражен – что ж, плохо, но всем плевать. Война – тот еще ад, разве не так? На планете же еще остались гражданские, чтобы возродить цивилизацию? Да.
Когда удавалось схватить самца чужого (а это было редкостью), выяснялось, что они понемногу учатся лучше соображать. Самый умный из тех, что удалось поймать, едва дотягивал по уровню интеллекта до среднестатистической собаки. Но одна-единственная королева, которую поймали в ходе битвы, уничтожившей деловой центр Сан-Франциско, по результатам тестирования показала сто семьдесят пять баллов по шкале Ирвина-Шлатлера. Она оказалась умнее, чем большая часть людей, когда-либо живших на Земле.
Кошмары стали реальностью. Все чувства, которые Орона испытывал до этого момента, казались ничтожными по сравнению с той информацией, которая высветилась на экране компьютера. Они и впрямь становятся умными. Слишком умными.
И ответственность за это лежит на людях.
На борту «Бенедикта» выжившие готовились к гиперсну.
Бюллер лежал в своем устройстве, живой и в стабильном состоянии, если верить Блейк. Билли избегала его, но она не могла лечь в капсулу гиперсна, не повидавшись с ним. Им необходимо было поговорить.
Вся нижняя часть его туловища, начиная от груди, была погружена в гипербарический рукав. Верхняя же часть выглядела так же, как прежде. Когда Билли вошла к нему в комнату, он не спал.
– Митч.
– Билли. Я… мне стыдно, что тебе приходится видеть меня таким.
– Да? Что ж, черт возьми, это плохо! А каким я должна была тебя видеть? Пытающимся притворяться живым человеком?
– Прости меня Билли. Ты бы знала, как мне жаль.
– Что я для тебя, Митч? Сбой в твоей программе? – она подошла ближе к нему. Она могла бы дотронуться до него, протяни она руку. Могла бы, но не стала этого делать.
– Нет, – ответил он.
– А что тогда?
– Я должен был признаться. Я хотел, но попросту не мог. Я боялся.
– Боялся?
– Потерять тебя.
Она рассмеялась. Коротко, горько.
– Я не могу ничего с собой поделать, Билли. У меня не было выбора, кем родиться.
– Верно, и ты решил, что будет весело обдурить меня, идиотку, да?
– Нет. Кем бы я ни был, каким бы путем ни появился на свет, но я живу как человек, и я все чувствую, в том числе и боль. И, как выяснилось, любовь.
Билли прикусила губу. Она не хотела этого слышать.
– Я не такой, как ты, – продолжал он. – У меня не было ни матери, ни отца, ни детства, у меня не было жизни до того, как меня сделали колониальным морпехом. Но, появившись на свет, я тоже рос. Я учился. Я стал лучше, чем был. И я испытал любовь. Не знаю, одинаково ли мы с тобой ее ощущаем. Для меня это пустота, которая заполняется лишь тогда, когда ты рядом; это боль и лихорадка, которые мучают меня, когда ты не со мной, и лишь ты одна можешь их унять. Это страсть, которую я испытываю к тебе, это нежность. Я хочу прикоснуться к тебе, хочу обнять тебя. Даже сейчас, когда я жив лишь наполовину.
Он замолчал. Всхлипнул.
«О, Боже. Только не дай ему заплакать, – подумала Билли. – Этого я не вынесу».
– И я предал тебя, – продолжал он. – Но, когда монстр схватил меня и начал рвать на части, боль от его когтей показалась мне ерундой по сравнению с той болью, которая пронзила меня, как только я понял, что ты смотришь на все это. Увидел, как ты смотришь на меня, увидел ненависть в твоих глазах… – он остановился. Отвернул голову.
И Билли поняла, что чувства Митча реальны, кем бы он ни был. Поняла, что любит его так же, как он любит ее, потому что он в точности описал ее собственные чувства.
Которые нисколько не угасли.