ссмертный отряд», вот люди, такие, как потомки, — да, я понимаю, что ваш муж нет, но, может быть, Света, другие потомки вот именно повстанцев… и не только повстанцев, участников этого восстания с обеих сторон, — они бы пошли в таком шествии «бессмертном»?
Ответ: Ну, я думаю, пошли, наверно. Я считаю, что вот сейчас, когда вот эти уже азы [известны], вот это все распределено — какие они были, в чем проблема этих повстанцев, чем они виноваты, кто прав, кто виноват, — я думаю, что пошли бы. Даже и мой муж бы пошел. Он, как сказать, просто у меня муж такой, что он не любит разговаривать, он такой стеснительный…[489]
Против идеи «Бессмертного отряда» высказался только еп. Евтихий (Курочкин), объяснив свое мнение тем, что проведение подобной акции расколет общество, «будет противостояние». Этот вопрос также помогает подтвердить гипотезу об утрате семьями артефактов, связанных с событием. Первой реакцией многих респондентов о «Бессмертном отряде» становилась реплика «так портретов-то не сохранилось».
С портретами повстанцев? Я с другого конца отвечу. Я не могу это представить, потому что портретов повстанцев не сохранилось практически. То есть каким-то чудом удалось найти фотографию одного из лидеров повстанческого движения, Григория Атаманова, это Надежда Леонидовна [Проскурякова нашла]. Каким чудом она сохранилась? Потому что в семьях… вот даже те же Шевченко, того же Шевченко, безусловно, никаких фотографий нет. Даже если они были, они были уничтожены. То есть просто, я не знаю, это черные квадраты должны быть, или как?[490]
И последняя методическая наработка, основанная на гипотетическом допущении о встрече с предком в момент восстания, — «Машина времени».
Прямое обращение к своим дальним предкам в виде просьбы о помощи, совете, поддержке является традиционным ритуальным действием, присущим в разной степени всем культурам. Как правило, это ярко выражено в тех культурах, где почитание предков и бережное сохранение устной памяти о них — крепкая традиция и важный механизм социализации подрастающего поколения. Чем более значим был предок для семьи, рода, тем чаще происходит акт воображаемого диалога в трудной ситуации, при необходимости принятия ответственного решения и т. д. Мы часто можем слышать назидание членам семьи: «Твой дед никогда бы так не поступил», «Бабушка в этих случаях всегда говорила, что надо…», «Был бы жив твой отец, то он бы…». Рефлексия по поводу поворотных моментов судьбы в истории своей семьи тоже часто сопровождается попытками понять мотивы поступков членов семьи, которые сделали свой выбор. В интервью мы можем слышать, как респондент с сожалением говорит: «Не знаю, почему они уехали оттуда, теперь уже не спросишь».
Когда респондент, кроме факта участия своего далекого предка в восстании, ничего не может вспомнить, можно задать ему вопрос на тему «Машины времени»: «Да, в беседах с нами часто сожалеют, что уже нет возможности спросить своих родственников о том времени. Но представьте, у нас есть машина времени и вы можете на несколько минут, как в кино, очутиться перед своим прадедом. О чем бы вы его спросили? Что бы вы ему рассказали? Что бы он вам ответил?» Подобный вопрос задавался не только потомкам, но и другим респондентам, вовлеченным в тему восстания.
Вопрос: Скажите, а вот если была бы такая машина времени, и вы могли бы в 21 год на немного отправиться и найти там своего предка, и всего один вопрос могли бы ему задать — о чем бы вы спросили?
Ответ: О чем бы я его спросила… <…> Наверное, так бы и спросила: скажи мне, что здесь случилось? И почему ты это делаешь? Точный бы ответ от такого человека услышать.
Вопрос: А как вы думаете, на вопрос «Почему» что бы он сказал?
Ответ: Ну, даже не могу сказать, что бы он мне сказал. Представить не могу в такой ситуации, как человек может отреагировать. Если в спокойном состоянии, то конечно расскажет, за что ружье поднял. А если в возбужденном состоянии, то… мог бы и здоровье убрать[491].
Ответ респондента, как правило, является проекцией его представлений о причинах, мотивах участия крестьян в восстании, в которых отражается память данного поколения. Но иногда этот метод помогает вспомнить дополнительные сведения о предках, которые хранятся в семейной памяти. Отрывочные характеристики личности члена семьи в воспоминаниях родственников, факты его биографии, быта и т. п., на основе которых строится воображаемый диалог с предком.
Подобный вопрос «Если бы вы оказались в то время и в том месте, что бы вы спросили или рассказали участникам восстания?», но уже обращенный не к предку, а просто к участникам событий тех лет, позволяет запустить рефлексию о последствиях и причинах Гражданской войны или восстания. Такая корректировка вопроса нужна в том случае, когда речь идет не о семейной памяти респондента, а о соседской или памяти сообщества.
Вопрос: Вот если бы у вас была машина времени, и вы в [19]21‐м году оказались бы в Клепиково, о чем бы вы спросили тех же самых коммунаров и тех же самых повстанцев? Задали бы вы какой-то вопрос? Или, может быть, что-то им сказали сами?
Ответ: Нет, сказать бы я не сказала. Может быть, вот только задала этот вопрос…
Вопрос: Какой?
Ответ: Об этом я никогда не думала… Но это надо будет подумать, какой бы я им задала вопрос. Не знаю, если бы по истечению времени просто бы я, может быть, задала им такой вопрос, чтоб каждый бы подумал про то, что он сейчас делает — как это отразится на следующих поколениях, то, что ты сейчас сделал?
Вопрос: То есть вы бы их спросили, как отразится их сегодняшнее действие на следующих поколениях, на их потомках, да?
Ответ: Да. Кто-нибудь вот как думал… я не знаю. Тут как вот че присоветуешь, все стихийно, понимаете, тогда же все стихийно. А ведь это целый пласт вот этого был поднят, сколько вражды было пережито!
Вопрос:<…> Та же самая машина времени… вот вы бы задали один вопрос. А как вы думаете, о чем бы они вас могли спросить? Было ли им что-то интересно?
Ответ: А они могли спросить: «А вы на наших ошибках учитесь?» Я думаю, когда все это прошло, многие, кто остались в этой мясорубке живым, они осознали это. Да каждый человек здравомыслящий осознал — что как вот это? Это же наваждение, что ты пошел, рядом жили, дружили семьями, а когда внутренний раскол произошел, сосед на соседа, это же вообще тяжело. <…> Это лучше с каким-нибудь воевать противником, чем вот через это пройти. Я думаю, что вот это бы, наверно, спросили. Скажут: «Учитесь на наших ошибках». Поэтому и нужно, чтоб вот это.
Вопрос: А вы бы им что ответили тогда на этот вопрос?
Ответ: Не знаю, не знаю. Вот вообще не знаю, что[492].
Вопрос: А вот, знаете, если бы повоображать, если б у вас была машина времени и вы бы оказались в то время, в [19]21‐м году здесь, как вы думаете, о чем бы вы спросили и коммунаров, и восставших, вот этих людей, и тех и других, что бы вы им задали?
Ответ: Ой… что бы я им задала… даже не знаю. В то время как-то, знаешь, и страшно.
Вопрос: Ну, вы же вернулись бы в свое время, вам бояться нечего. О чем бы вы их спросили?
Ответ: Ну, а че драться-то? Ну, давайте объединимся, по-хорошему поговорим.
Вопрос:<…> А как вы думаете, а вас бы они о чем-нибудь спросили? Вот какой бы они вопрос вам задали?
Ответ: Ну, если бы я пришла отседа туда, в это время, ну, конечно: «А как вам счас живется? Ну, как вам счас живется?»
Вопрос: А что бы вы ответили?
Ответ: А я бы ответила: «Хорошо». Вот было бы все мирно.
Вопрос: «Хорошо» — это чтобы вот не огорчать? Что они хотели светлого будущего, да?
Ответ: Да. Хотели[493].
Зачастую в поле возникает проблема, с которой столкнулись и мы. Детально проработанный гайд позволяет получить новую и интересную информацию, но не отвечает на ключевые вопросы из‐за отсутствия ключевых респондентов или смещенного фокуса. Поэтому появляется необходимость разработать гибридную методику, которая позволяла бы достичь целей проекта. Методологической проблемой оказалась необходимость определиться с ведущей дисциплиной. Вернувшись к метафоре самолета-амфибии, зададимся вопросом, что в этой «летающей лодке» должно быть крыльями, а что лодкой? Полевая работа показала, что «лодка» — это исторический подход, основанный на знаниях о событии, «крыльями» являются социологические и этнографические методики сбора первичной информации, а «мотором» этого гибрида выступили проекционные методы психологии. Предлагаемый методический гибрид, на наш взгляд, получился функциональным, так как имелась надежная опора в виде исторического знания о восстании, на которой построены инструменты, выявляющие восприятие этого знания городским или сельским локальным сообществом. Но в движение «механизм» приводят эмоции и чувства респондентов, которые запускаются проективными методами психологии.
Каковы результаты нашей работы по сбору следов исторической памяти в Ишиме и рядом расположенных селах, полученные с помощью описанного методического подхода?
Отметим прежде всего, что публичную повестку памяти о крестьянском восстании определяют несколько акторов — краеведы-активисты, завязанные на городской краеведческий музей, и несколько сотрудников, занимающихся этой темой; городская власть, которая реагирует на краеведческую активность; и представители образования — школьные учителя и вузовские преподаватели.
Но говорить об институционализации памяти о событии еще не приходится. Рутинизированные практики коммеморации (рассказы о восставших и коммунарах, памятные мероприятия на местах захоронений и пр.) регулярно воспроизводятся только несколькими людьми в Ишиме и его окрестностях. Мы можем назвать не более пяти человек. Для других память о событиях 1921 года включается в более общую тему памяти о Гражданской войне и первых годах советской власти в крае или репрессиях советского периода. Но и таких немного, по нашим оценочным данным — не более тридцати человек.