— Ты рассылал поддельные видео и требовал деньги? — продолжал физическое давление оперативник.
— Да, иногда мне платили, иногда нет, я не настаивал.
— Ты угрожал, что выложишь видео в интернет. Выкладывал?
— Один раз. Ну, два, — признался Пегин.
— А может, три или пять? На Рудакову тоже была «клубничка»? — спешил расколоть подозреваемого Валеев.
— Ей я ничего не посылал. Только Сорокину, просто хотел заработать.
— А с Нестеренко? Это же ты сфотографировал ее голую в гримерной.
— Я послал ей ролик, но она меня отшила. Я с ней не встречался, — клялся фотограф.
— А мне кажется, ты задушил ее, чтобы остальные были сговорчивее. Предлагаю чистосердечное признание. Избежишь пожизненного.
— Я признаюсь во всем, что делал, но я не убивал, — взмолился Пегин.
Кто-то откашлялся в кулак. Валеев повернулся на звук. У входа в кухню стоял смущенный патрульный в сопровождении двух женщин, испуганно пялившихся на них.
Валеев одернул вмявшуюся в грудь Пегина футболку.
— У тебя будет возможность написать признание. А пока мы займемся формальностями. Товарищи понятые, в вашем присутствии я изымаю данные предметы…
Задержанного увезли в патрульной машине. Изъятые улики Валеев забрал с собой. Он вез технику в лабораторию — умному Головастику будет чем заняться. И оперативная работа на этом не закончилась. Вполне возможно, что Пегин действовал не один, в его основном телефоне несколько звонков режиссеру Чантурия.
Что сказал Петелин, когда передал «порше»? Машина не для понтов, а для того, чтобы ловить преступников. Первого он уже поймал. Вдруг, «порше» и правда приносит удачу?
48
Темно-синий «джип-чероки» уже больше часа стоял в закрытом промозглом гараже. Нервное возбуждение мешало подсчету денег, процесс затянулся. Несколько раз Щукин с Рыковым меняли систему подсчета, пока не подобрали оптимальную. В результате на капоте джипа из долларовых пачек сформировались шесть одинаковых кубиков и небольшая горка. В машине остались пустые коробки из-под пиццы.
— Шесть миллионов двести сорок семь тысяч, — подвел итог Щукин, растирая замерзшие пальцы.
— Как поделим? — спросил Рыков, нервно переминаясь в узком пространстве между стенкой гаража и машиной.
Щукин отсчитал тысячу долларов и протянул напарнику:
— Это тебе.
— Издеваешься?
— Компенсация за фейерверки. Остальное пополам в два рюкзака. Спрячем их здесь.
— В твоем гараже? — продолжал возмущаться Рыков. — А где гарантия, что ты их не уведешь?
— Ты предлагаешь свою квартиру? Там столько денег не спрячешь. — Щукин швырнул пустой рюкзак Рыкову. — Давай быстрее, мне еще коробки по помойкам развозить.
Один из набитых долларами рюкзаков приятели сунули внутрь стопки покрышек, другой — на верхнюю полку, замаскировали их канистрами, инструментами и запчастями. Щукин выехал на джипе и запер гараж на внутренний и навесной замки. Ключ от навесного отдал Рыкову со словами:
— Вот твоя гарантия.
Рыков принял ключ, с подозрением глядя на приятеля:
— Дома у тебя дубликат?
— Не ерунди. — Щукин сел за руль, выжидательно посмотрел на Рыкова, который не спешил садиться в машину: — Тебя подвезти?
— Дождусь открытия магазинов и заменю замок.
Щукин равнодушно пожал плечами:
— А я спать. С ног валюсь.
Однако домой он не спешил. Через полминуты показная усталость на его лице сменилась целеустремленностью. Сегодня он приблизился к своей мечте на расстояние решительного броска. Осталось его осуществить. Щукин выбросил коробки из-под пиццы в разные мусорные баки и направился к Ланской.
Алена открыла дверь, запахивая халат поверх пеньюара. Ее шикарные чуть спутанные волосы благоухали ароматом разнежившейся в постели женщины. Роман с ходу обхватил девушку, уткнувшись носом в светлые локоны, и счастливо выдохнул:
— Алена.
Девушка сняла мужские руки, требовательно посмотрела в глаза:
— Как прошло?
— Как я и задумал, мы обвели вокруг пальца тупых ментов.
— Сколько? — у нее загорелись глаза.
— Алена, мы богаты! Шесть миллионов двести сорок тысяч. Мы можем уехать в Европу, начать новую жизнь.
— Ты и я?
— Ну, конечно! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Я любил тебя всегда, еще со школы. Уедем, прямо завтра.
Роман попытался вновь обнять девушку, но Алена вывернулась:
— С ума сошел, — она прошла в комнату: — Я не могу все бросить и уехать.
— Ален, вспомни наши лучшие мгновения, — продолжал убеждать Роман. — Нам было хорошо, а станет вообще супер. С деньгами у меня появится возможность создать фирму, реализовать свою идею.
— Ты говоришь о себе, а моя жизнь связана с кино. Я не могу бросать карьеру, когда представился реальный шанс…
— Какой шанс? Какая карьера? — Роман схватил девушку за плечи и развернул к себе: — Сериала не будет. Денег у продюсера нет, они у нас. Ты и я. И шесть миллионов!
Черты лица Алены смягчились. Она позволила себя поцеловать и тихо спросила:
— Где деньги? Мы должны отдать половину.
Щукин нахмурился и покачал головой:
— Делиться не будем. Мне для стартапа нужно пять миллионов, потом я заработаю в десять раз больше.
— Ты нарушаешь условия, это опасно.
— Теперь я диктую условия.
Щукин грубо стиснул Алену, сунул руку ей под подол и впился пальцами в ягодицу. Девушка слабо брыкалась, Роман толкнул ее на диван, но сам опускаться не стал.
— Ты подумай до завтра. Ты, я и шесть миллионов, — изрек он и вышел.
Игорю Рыкову, чтобы не вызвать подозрения, нужно было явиться на студию вовремя. Он запасся таблетками для бодрости и банками с энергетическими напитками. Но больше всего его подбадривала перспектива оказаться с любимой девушкой под теплыми пальмами на тропическом острове. Он и она. И много денег. Сладкие грезы были связаны с Аллой Ланской. Он жаждал переговорить с ней, помечтать, обсудить планы.
К счастью, искать Ланскую долго не пришлось — она сама желала встретиться с ним.
Они заметили друг друга в многолюдном павильоне, и Рыков едва заметным кивком попросил ее следовать за ним. Он нашел укромное место за декорациями и, как только там оказалась Алена, сграбастал ее крепкими руками и прижал спиной к стопке ящиков. Он жадно целовал ее в лицо и шею, шепча что-то про деньги, путешествия, острова и безмятежную жизнь. Она второй раз за день убедилась, что деньги круто меняют мужчин, превращают их из умоляющих поклонников в хозяев, требующих свое здесь и сейчас.
Она уточнила:
— Игорь, ты предлагаешь забрать все?
— Да, и побыстрее, а то хитрый Ромик нас надует.
— Мы обещали отдать половину Автору.
— Не жирно ли будет? Я лично ничего не обещал. Зачем делиться неизвестно с кем?
И этот такой же, поняла Алена. Она не стала спорить, объяснять про карьеру и свои актерские амбиции. Если каждый сам за себя, ей следует мыслить так же.
— Я все подготовлю и дам тебе знать, — пообещала она, вырываясь из цепких объятий.
Проходя по коридорам студии, Ланская ломала голову над тем, что ей теперь делать. Остановилась около кабинета Гоши. Только не сейчас. Прошла мимо офиса продюсера. Сюда тем более незачем соваться, там могут быть полицейские. Ноги привели к гримерным. Сейчас съемок нет, можно найти пустую и подумать в одиночестве, как выжать максимум из сложившихся обстоятельств.
Первая же гримерка оказалась свободной. Алена упала в кресло и увидела себя в трехстворчатом зеркале. На ее шее и в ушах броская бижутерия. Можно убеждать себя сколько угодно, что бижутерия модна и практична, но она далеко не подросток, а женщина в расцвете своей красоты — и достойна большего. Мужчины ради нее готовы на преступление: это тешит самолюбие, но вечно зависеть от них унизительно. Она способна сама стать автором своей судьбы.
Дверь гримерки открылась, прервав ее мысли. Ланская увидела вошедшего и поняла, что забыла о главном: о смертельной опасности.
Дверь закрылась — на нее надвигался Автор. Приближающиеся руки растянули черный чулок, словно проверяя его прочность. Алена вжалась в кресло и загородилась руками. Позабыв все актерские ужимки, которые так часто применяла в жизни, она заговорила быстро и сбивчиво:
— Я помню и все верну. Деньги вынесли и спрятали. Я не знаю, где они. Мне надо встретиться с исполнителем, и тогда, все будет, как договаривались. Я узнаю и сразу же все отдам. Еще день или два, и я получу…
Человек, к которому она обращалась, толкнул ногой вращающееся кресло и ловко обмотал вокруг ее шеи черный чулок. Алена зажмурилась, вцепившись пальцами в удавку, а когда сорвала чулок, ее распахнутые от ужаса глаза увидели в створке зеркала открытую дверь.
В гримерной никого не было. Так хотелось верить, что никто и не заходил сюда, что ей все привиделось. Однако чулок в руках и слова, которые ей прошептали на ухо: «у тебя два дня, иначе будешь третьей», — отдавали настоящей угрозой.
49
Полина Черная двигалась по коридору киностудии, как линкор к месту боя. Ее рука сжимала листки сценария, а карие, с опасным прищуром, глаза, словно расталкивали встречных. Сотрудники сторонились: никто не хотел угодить под раздачу недовольной любовницы ограбленного продюсера.
Актриса толкнула дверь штаб-квартиры, увидела за столом тщедушного очкарика.
— Это ты сценарист? — спросила она, буравя взглядом смутившегося парня.
— Я, — подтвердил он и кивнул: — Здравствуйте.
Черная расправила смятые листки, посмотрела на бумагу, потом на сценариста.
— Что за слюнявая фраза: извольте, ваше сиятельство, покинуть комнату, — издевательским тоном произнесла она, приблизившись.
Парень сглотнул комок в горле и выдавил:
— Так говорили в девятнадцатом веке.
— Да пошел ты! Мы для современников снимаем. Вместо «извольте», моя героиня должна сжать ногтями ему причинное место и прошептать с дьявольской улыбкой: «Проваливай, козел!» Вот так надо писать.