— Выходит, моя настоящая мама действительно убила себя? — тихо спросила Эллен. — Но почему? Разве она не любила меня?
Альберт так никогда и не смог согласиться с выводом коронера, что Клэр лишила жизни себя и ребенка в минуту помрачения рассудка.
— Я считаю, что она просто сорвалась с утеса, — ответил он.
— А зачем она взяла туда с собой ребенка? — спросила Эллен, глядя на него своими огромными карими глазами, которые так походили на его собственные. — Она пошла туда с детской коляской? А я тоже была там?
Альберт вздохнул. Он видел, что Эллен не успокоится, пока не получит исчерпывающее объяснение. Но он был не мастер объяснять и к тому же боялся, что может нечаянно сказать что-нибудь такое, чего ребенку лучше не знать.
— Нет, ты была со мной. Твоя мама просто пошла погулять с ребенком на руках. Когда она не вернулась, я пошел искать ее. Но знаешь, Эллен, — продолжал он внезапно охрипшим голосом, — ты должна верить тому, что говорю тебе я, а не слушать ту околесицу, которую несут те, кто и понятия не имеет об этом.
— Но ты не говорил мне, что Вайолет — не моя настоящая мамочка, — проговорила она, и слезы снова потекли по ее щекам. — Значит, и Джози мне — не настоящая сестра?
— Джози — твоя сводная сестра, — коротко ответил он, потому что всякие проявления эмоций обычно пугали его. — Она родилась после того, как я женился на Вайолет. Я не мог сказать тебе об этом раньше. Ты была слишком маленькой.
Эллен почувствовала, что больше от отца ничего не добьешься, но услышанного было явно недостаточно; миллион вопросов вертелся у нее на языке. Если же продолжать расспросы, отец рассердится.
— Где Джози? — спросил он, подтверждая, что считает тему исчерпанной.
— Все еще в школе, — призналась она и со страхом взглянула на него. Это было ее обязанностью — отводить Джози в школу и обратно. — Мама, наверное, рассердится на меня?
К этому моменту они достигли берега маленькой бухточки; начинался прилив, и волны накатывались на скалы, покрывая узкую полоску песка, на которой они с Джози играли во время отлива. Девочки всегда считали этот пляж своим и им не нравилось, когда кто-нибудь чужой появлялся здесь. По гребням утесов проходила пешеходная тропинка из Фальмута до Маунан Смит, и дальше до устья Хельфорда; летом на ней иногда появлялись туристы. Порой они сворачивали к дому и просили напиться.
На некоторых фермах в округе этих людей охотно принимали как гостей, которые платят за постой. У Тревойзов, позади их магазинчика, стоял жилой трейлер, который они сдавали внаем, и, случалось, они предлагали мистеру Пенгелли разрешить их постояльцам разбить палатки внизу, в бухточке, но тот не соглашался. Он терпеть не мог этих бездельников — они оставляли ворота открытыми, и скот разбредался по полям, они разбрасывали мусор после своих пикников, а иногда даже устраивали пожары. Альберт говорил, что Корнуолл принадлежит корнуолльцам, и если бы ему позволили все устроить по-своему, он никогда бы не разрешил посторонним даже глазеть на окрестности, не говоря уже о том, чтобы останавливаться здесь.
— По-моему, тебе лучше вернуться и встретить Джози, — сказал Альберт, кладя руку на плечо Эллен. — Я пойду в дом и поговорю с твоей матерью.
Эллен посмотрела на крутые скалы, вздымавшиеся по обеим сторонам бухточки, и попыталась угадать, где именно нашла свою смерть ее настоящая мама. Она даже не решилась спросить, как ее звали и как она выглядела. На скулах отца играли желваки — так бывало всегда, когда что-нибудь шло не так, как следует. Если кто-нибудь докучал ему, когда он пребывал в таком расположении духа, этот человек легко мог нарваться на неприятности.
Джози уже карабкалась на перелаз, когда подоспела Эллен.
— Почему ты убежала из школы? — негодующе спросила младшая. — Миссис Палстоу была очень встревожена.
— Не суй нос не в свое дело, — отрезала Эллен. Она знала, что если хоть что-нибудь рассказать Джози, на следующий день об этом будет знать вся школа.
— Мама будет тебя бранить, — парировала Джози.
И только когда они были у самого дома, в голову Эллен пришла неожиданная мысль. Мать была постоянно недовольна ею, она считала, что Эллен должна все время присматривать за Джози, помогать по дому и бегать с поручениями. Раньше Эллен и в голову не приходило, что за всем этим может скрываться какая-то особая причина, но в свете того, что она сегодня узнала, все представилось по-другому. Просто мать никогда не любила ее так, как Джози.
— Салли несла чушь, правда? — внезапно спросила Джози, прерывая размышления Эллен. — Я — твоя сестра, да?
И снова Эллен оказалась в безвыходном положении. Она не могла повторить того, что рассказал отец, — ему бы это не понравилось.
— Спроси маму, если хочешь знать, — резко бросила она. — Она знает все, а я — ничего.
Через оконце кухни в задней части дома Вайолет Пенгелли смотрела, как девочки идут по тропинке через рощу. Но вместо того, чтобы беспокоиться за Эллен, она злилась на нее.
Злоба постоянно бурлила в душе Вайолет из-за того, что на нее почти никогда не обращали внимания, — но удобный случай излить гнев выпадал редко. Теперь такая возможность ей представилась: она была убеждена, что ее приемная дочь намеренно сунула нос в события семилетней давности и навлекла таким образом позор на нее и всю семью.
Не в природе миссис Пенгелли было внимать голосу разума. Она была медлительной, туповатой, начисто лишенной воображения особой, которая никогда не умела связно и последовательно мыслить. Ей и в голову не пришло успокоить восьмилетнюю девочку, которая случайно узнала о том, что мамочка — на самом деле, ее мачеха. Миссис Пенгелли свято полагала, что единственной реакцией Эллен на давнюю историю самоубийства ее матери и гибели родного брата должна быть бесконечная благодарность новой матери.
Она редко набиралась смелости высказать Альберту то, что думала, но долго сдерживаемый гнев выплеснулся наружу, едва муж закончил рассказ о том, что случилось в школе. Настоящий же шок Вайолет испытала, когда он влепил ей пощечину и заявил, что она ведет себя бесчеловечно. Но разве бесчеловечно ожидать от ребенка проявления благодарности к женщине, которая взвалила на себя обязанность кормить его и ухаживать за ним, когда больше некому это сделать? А что она получила взамен? С ней обращались, как с прислугой, ею постоянно пренебрегали и, хуже всего, она стала замечать, что Альберт гораздо больше заботится об Эллен, чем о Джози.
Джози была для Вайолет единственным светом в окошке. Глядя на свою прелестную крошку, она тешила себя надеждой, что хотя бы дочь избавится от окучивания картофеля, кормления кур и выпаса коров. Если бы не эта надежда, Вайолет вполне могла бы последовать примеру Клэр Пенгелли и броситься вниз с утеса, имея для этого намного больше оснований. У Клэр было все то, чего не хватало Вайолет. Она была красива, происходила из состоятельной семьи, получила хорошее образование и, наконец, ее боготворил Альберт. Вайолет ненавидела эту женщину несмотря на то, что никогда не встречалась с ней, — ведь, если бы ей дали хотя бы десятую часть того, что имела Клэр, она наверняка не жила бы в доме-развалюхе. Да еще и загоняя себя в могилу непосильным трудом ради такого бессердечного человека, как Альберт.
Вайолет родилась в Хельстоне и была старшим ребенком в семействе с шестью детьми. Их отец работал на шахте по добыче оловянной руды, но вскоре после рождения Вайолет шахта закрылась, и он больше не смог найти постоянную работу. Жизнь в Корнуолле в двадцатые-тридцатые годы была жестокой и безрадостной для рабочего люда, но шахтерам с оловянных шахт приходилось хуже всех, так что многим семействам пришлось податься в работные дома. Отец Вайолет сумел избежать этого, но ее мать была болезненной, начисто лишенной чувства юмора женщиной, которая постоянно ныла и жаловалась; с рождением каждого нового ребенка эти жалобы только усиливались. Вайолет была некрасивой девочкой с гладкими, мышиного цвета волосами, неровными зубами и легким косоглазием, и на ее долю выпала неблагодарная задача управляться со всей этой оравой. Она даже не могла регулярно ходить в школу, поскольку вынуждена была сидеть дома и присматривать за младшими. В результате сверстники наделили ее прозвищем «меднолобая», потому что она едва-едва научилась читать и писать.
В четырнадцатилетнем возрасте Вайолет отправилась в Плимут работать прислугой, получив стол и пансион в гостинице. Работа была тяжелой, но впервые в жизни она ела досыта, ей не приходилось ни с кем делить кровать, и она была избавлена от вечного нытья и жалоб матери. Плимут с его военно-морскими верфями, супермаркетами и кинотеатрами был намного привлекательнее Хельстона, так что, несмотря на чувство оторванности от семьи, она все-таки сознавала, как ей повезло.
Однако в течение трех лет ей пришлось любоваться красотами города издали — примерно так, как ребенок рассматривает выставленные в витрине магазина игрушки. У нее не было подруг, с которыми она могла бы отправиться исследовать все эти чудеса. Другие девушки, с которыми она работала, были старше, умнее, красивее ее, каждая из них была личностью, а Вайолет оказалась слишком застенчивой, чтобы попытаться подружиться с ними.
Все изменилось с началом войны, когда ей исполнилось семнадцать. Более умудренные опытом и возрастом девушки покинули гостиницу ради перспективной работы в военной промышленности, а их места заняли деревенские девчонки, которые были ровней Вайолет. Ободренная тем, что внезапно оказалась выше новеньких на одну-две ступеньки в смысле опыта, Вайолет сумела преодолеть свою застенчивость, и скоро уже бегала вместе с ними на танцы в свободные от работы вечера.
Надевая нарядное платье и делая макияж, кружась в объятиях мужчин под сверкающими огнями, Вайолет чувствовала себя так, словно проснулась от долгой спячки. И хотя она не превратилась неким волшебным образом в красавицу, все-таки в ней была какая-то изюминка, поскольку она пользовалась постоянным успехом у моряков. Ей и в голову не могло прийти, что подобная популярность вызвана обычной нехваткой доступных девушек и мужчины признаются ей в любви т