олько ради скорых плотских утех. Она верила, когда они обещали писать и навсегда вернуться к ней; когда же письма не приходили, утешалась в объятиях нового кавалера, убежденная, что уж на этот раз дело закончится свадьбой.
К моменту окончания войны, в 1945 году, Вайолет исполнилось двадцать три, и она лишилась последних иллюзий. Десятки девушек, с которыми ей довелось работать в эти годы, ушли из гостиницы, чтобы выйти замуж, или были помолвлены. Те немногие, которым семейное счастье не улыбнулось, нашли себе места получше, но Вайолет по-прежнему гнула спину на кухне. Оставаясь все такой же дурнушкой, она начала, к своему ужасу, прибавлять в весе. Но самым убийственным стало осознание того, что всю войну мужчины попросту использовали ее. У нее сложилась репутация девицы легкого поведения, и за спиной над ней уже начинали посмеиваться.
В годы войны приходилось несладко — бомбежки, продовольственные пайки и нехватка всего и вся, к тому же в гостинице постоянно царила суматоха из-за жен военнослужащих, сопровождающих мужей, штабных офицеров и тыловиков. Однако к 1946 году воцарились угрожающие покой и тишина — очевидно, немногие сохранили желание останавливаться в центральном отеле города, да еще и в таком, который явно приходил в упадок.
Вайолет получила уведомление об увольнении чуть ли не первой, несмотря на то, что была одной из самых надежных и безотказных работниц. Чувствуя себя уязвленной и не находя в себе сил вернуться домой, к родителям, она перепробовала несколько низкооплачиваемых работ в кафе и ресторанах. После шести месяцев мытарств и унижений, изнурительной работы днем и одиноких возвращений в пустую комнатушку вечером, она решила, что Плимуту больше нечего ей предложить, и села на поезд, идущий в Фальмут, намереваясь попытать удачи там.
Оказавшись в Фальмуте, она почувствовала себя гораздо лучше. Здесь не было стаек привлекательных и жизнерадостных одиноких девушек, как в Плимуте, которые напоминали Вайолет о ее ущербности, да и с репутацией доступной девицы было покончено. После безумия войны люди стремились отдохнуть где-нибудь в тишине и покое, в красивом и старомодном окружении, так что здешние гостиницы и бары процветали. Это позволило Вайолет найти работу в портовом трактире с номерами для гостей наверху. Она делала всю черную работу — от мытья полов, стирки и стряпни до обслуживания посетителей за стойкой, и хотя не была особенно счастлива, быстро привыкла к такой жизни.
В 1948 году, когда она уже жила в Фальмуте около двух лет, до нее дошел жуткий слух о самоубийстве Клэр Пенгелли. А между тем, Альберт Пенгелли привлек внимание Вайолет с их самой первой встречи в баре. Он резко отличался от прочих посетителей своими рыжими кудрями, а также стройной мускулистой фигурой, и, подобно многим женщинам, она нашла его чрезвычайно привлекательным и сексуальным. И хотя между ними ничего не возникло, они иногда болтали, чтобы убить время: Альберт дразнил ее любопытство, а она разрывалась от желания узнать в деталях историю скандала, который буквально потряс Фальмут.
Отец Клэр был известным лондонским адвокатом по имени Руперт Соумс. У него было пятеро детей, но единственной дочерью была Клэр. Постоянным местом жительства семьи оставался Лондон, но Соумсы имели роскошную летнюю резиденцию в Свонпуле, неподалеку от Фальмута, — туда семья наезжала в отпуск или на праздники. С началом войны Лондон превратился в осажденную крепость, поэтому, из соображений безопасности, миссис Соумс с детьми и гувернанткой переехали в Корнуолл.
Местные жители рассказывали, что мать и гувернантка не могли найти управу на троих старших отпрысков, среди которых была и Клэр, которой тогда исполнилось четырнадцать. Дети хулиганили и проказничали в окрестностях поместья, а также в гавани Фальмута, пока у их отца не лопнуло терпение и он не отправил двух мальчишек в школу-интернат. Но усмирить Клэр не удалось, и из девчонки-сорванца она превратилась в столь же неуправляемую молодую леди, которая не отказывала себе ни в чем и была полна нелепых романтических представлений о Корнуолле, особенно о рыбаках и фермерах. Вайолет слышала, что она сочиняет стихи и пишет акварелью, и что частенько Клэр можно видеть сидящей на скамье в гавани с альбомом для зарисовок.
Известие о том, что Клэр объявила родителям о романе с Альбертом Пенгелли, принес садовник Соумсов. Последовала жуткая ссора. Мистер Соумс кричал, что отречется от Клэр, если она будет держаться за свои глупые причуды, а с миссис Соумс случилась истерика. Но Клэр и не подумала отступить и предъявила ультиматум: если родители не дадут согласия на их брак, она все равно намерена жить с Альбертом, хотя бы и в грехе.
Весь Фальмут сгорал от нетерпения и любопытства. Альберт был на десять лет старше Клэр, его дом на ферме разваливался, и казалось невероятным, что получившая утонченное воспитание девушка, достойная самой блестящей партии, могла полюбить такого неотесанного работягу.
Когда в церкви Маунан Смит состоялась свадебная церемония, все решили, что Клэр беременна. Ни один из членов семьи Соумсов на церемонии не присутствовал, что означало высшую степень неодобрения. Если Клэр и в самом деле была в положении, то, скорее всего, она потеряла этого ребенка, так как Эллен родилась только в начале сорок седьмого, через два с половиной года после нашумевшей свадьбы. Вайолет отчетливо помнила это событие, поскольку именно тогда Альберт в первый раз по-настоящему заговорил с ней. Он с восторгом рассказывал о своей маленькой дочурке и без конца повторял, что он — самый счастливый человек в Корнуолле.
Ровно год спустя родился второй ребенок, мальчик, но в этот раз Альберт не появился в баре, чтобы отпраздновать событие. Пошли разговоры; фермеры, живущие по соседству, говорили о чрезвычайно странном поведении Клэр. Похоже, она начала сожалеть о том, что отказалась от семьи и от той роскоши, к которой привыкла, ради Альберта. А вскоре пронесся слух, что Клэр бросилась со скалы с сыном на руках, оставив Эллен, которой исполнилось всего лишь четырнадцать месяцев от роду.
Вайолет села в автобус и поехала в Маунан Смит навестить Альберта. Знакомым она сказала., что хочет взглянуть, как он управляется с малышкой и с фермой, но ею двигало вовсе не чувство сострадания. Альберт интересовал ее, у него была ферма, что, по ее мнению, означало деньги, и она знала — сокрушенный горем, он вряд ли прогонит ее прочь.
Альберт действительно скорбел. К тому же он был растерян, напуган и не мог одновременно справляться с фермой и присматривать за маленькой Эллен. Поэтому Вайолет заявила, что останется и поможет ему, а через неделю уже делила с ним постель.
Оглядываясь назад, она недоумевала, почему с самого начала не поняла, чем все это обернется. Альберт был к ней совершенно равнодушен, ферма оказалась еще более запущенной и убогой, чем та, на которой она жила в детстве, денег не было, а сельское хозяйство оказалось совсем не таким легким делом, каким она его себе представляла.
Сначала она искренне полюбила Эллен, потому что та была светлой и радостной девочкой и с ней было легко. Когда же Вайолет поняла, что тоже ожидает ребенка, первым ее чувством было полнейшее изумление. Даже во времена ее многочисленных военно-морских романов в Плимуте у Вайолет ни разу не было задержек месячных, и она уже решила, что бесплодна.
Альберт согласился жениться на ней, но дал понять, что считает это браком по расчету. Вайолет знала, что проигрывает в его глазах по сравнению с Клэр. Ей оставалось надеяться, что с рождением их общего ребенка все изменится, и что он в конце концов полюбит ее.
Но призрак Клэр оставался с ними. Вайолет все время ощущала ее присутствие. Альберт снял рисунки покойной жены со стены в гостиной и сжег их, уничтожил ее стихи, избавился от ее одежды, но она явно оставалась в сердце Альберта. Даже в момент рождения Джози она встала между ними, помешав дочери Вайолет унаследовать от матери какие-либо внешние черты — с самого начала стало очевидно, что девочка как две капли воды похожа на Эллен.
Собственно, Вайолет была рада, что ее ребенок столь очевидно принадлежит к роду Пенгелли, об этом свидетельствовал такой фирменный знак, как вьющиеся рыжие волосы. Это упрощало ее жизнь; те, кто поселился в округе недавно, не имели причин полагать, что она — вовсе не первая миссис Пенгелли. Постепенно сплетни и слухи вокруг них поутихли. Возможно, это произошло только потому, что люди знали Альберта как человека, которого лучше не выводить из себя, но Вайолет нравилось думать, что причиной стало проснувшееся уважение соседей к ней.
Однако, по мере того как девочки подрастали и у них начал формироваться характер, Вайолет начала испытывать острые приступы ревности по отношению к Эллен. Та была редкой умницей, а Джози заметно отставала в развитии от сводной сестры. Кроме того, именно Эллен, а не Джози, всегда вызывала симпатию у людей.
Вайолет могла смириться с тем, что ей приходится играть вторую скрипку в супружестве, но она не собиралась допускать, чтобы Эллен затмила ее собственную дочь.
Поэтому, как только девочки вошли в дом, Вайолет набросилась на Эллен и наотмашь ударила ее по лицу.
— Как ты посмела бросить Джози? — завопила она. — С ней могло случиться все что угодно!
Эллен разрыдалась. Отца не было поблизости, но она поняла — скорее всего, он сообщил матери о сегодняшних событиях, в противном случае та не знала бы, что Джози пришлось пройти большую часть пути в одиночку. Но почему она не проявит хотя бы немного сострадания?
— Я ничего не могла с собой поделать, — всхлипнула Эллен. — Мне пришлось уйти из школы, чтобы спросить папу, правда ли… Я не подумала о Джози…
— Мне понравилось идти домой одной, — вмешалась Джози. Она совершенно не понимала, что происходит, и ей вовсе не нравилось смотреть, как бьют ее сестру. — Не ругай ее, мамочка!
Слова Джози не успокоили Вайолет, а распалили еще сильнее.
— Ступай наверх, — закричала она младшей, замахиваясь на нее полотенцем, словно дочь была курицей, сдуру забредшей на кухню.