— Всю неделю я не могла думать ни о чем, кроме тебя, — проговорила Эллен, обнимая ее. — Мне казалось, что сегодняшний вечер никогда не наступит.
Это было то, чего Дэйзи ждала, но без особой надежды, и ее глаза моментально наполнились слезами.
— Со мной происходило то же самое, — с дрожью в голосе призналась она. — Но я все время боялась, что здорово напугала вас.
— Меня не так легко напугать. — Эллен рассмеялась. — Ну, входи же, шампанское уже охлаждается. Почему бы нам не устроить праздник! Кстати, ты выглядишь превосходно. И волосы у тебя такие же, какие были у меня в твоем возрасте.
Жилище Эллен во многом походило на ее магазин: кремовые кушетки, ковры, бледно-розовые стены и драпировки. Но золота здесь оказалось намного больше — зеркала в тяжелых золоченых рамах, багеты, расшитые золотом подушки, инкрустированные кофейные столики и даже золотые херувимы, поддерживающие светильники. Дэйзи могла бы ожидать такого от владелицы бутика «Изящество и Элегантность», но какое отношение могла иметь вся эта роскошь к скромной девушке, которая любила возиться на ферме и отлично управлялась с больными детьми?
Словно читая ее мысли, Эллен коротко рассмеялась.
— Немного чересчур, правда? — спросила она. — Я полагаю, это своего рода месть моему детству. Мне всегда не хватало комфорта. Однако эту квартиру я приобрела только из-за вида на Лондон.
Она подошла к окну и отдернула тяжелые шторы. Уже стемнело, деревья и лужайки Примроуз-хилл были едва различимы, но за ними открывалась великолепная панорама города, переливающегося огнями.
— Летом я часами просиживаю на балконе, — сказала Эллен. — Растения в садике напоминают мне о Корнуолле, а весь мир лежит у моих ног.
Дэйзи прекрасно понимала ее чувства. Но знала она и другое — Эллен проявила дальновидность, купив квартиру в престижном районе Лондона. Судя по тому, как росли цены на недвижимость, она наверняка сохранила свое наследство нетронутым.
Эллен задернула шторы, предложила Дэйзи располагаться поудобнее, а затем откупорила бутылку шампанского, стоявшую в ведерке со льдом и наполнила два бокала.
— За нас и наше будущее, — Эллен приподняла свой бокал. — Прости меня, что я так растерялась во время нашей первой встречи. После твоего ухода я даже всплакнула из-за того, что не смогла принять тебя как следует.
— Это я во всем виновата, — Дэйзи рассмеялась. — Отец всегда подшучивает надо мной, сравнивая меня с носорогом, и он прав.
— По крайней мере теперь ты видишь мою радость от твоего появления, — сказала Эллен, потрепав Дэйзи по колену. — Между прочим, меня тоже не раз называли носорогом. А теперь расскажи с самого начала — кто помог тебе отыскать меня.
— Лорна не скрывала факт моего удочерения, но это не имело никакого особенного значения, пока она не умерла и я не обнаружила вот это, — Дэйзи порылась в сумочке и извлекла детскую фотографию сестер Пенгелли. — Вы прислали этот снимок, когда мне исполнилось шесть лет.
Эллен взяла фотографию, и ее глаза внезапно наполнились слезами.
— Я уже забыла, что посылала ее, — произнесла она хрипло. — В тот день, когда нас снимали, мы были просто счастливы. На ферме редко бывали гости, не говоря уже о фотографах…
Они не спеша пили шампанское, и Дэйзи шаг за шагом описывала, как отыскала в Бристоле доктора Фордхэм, а затем отправилась повидать Мэвис Питерс.
— Это она рассказала мне все о вас, о вашей семье и о том, почему вы отдали меня на удочерение. И о пожаре, — добавила девушка. — Я была потрясена. Должно быть вам пришлось невероятно тяжело.
— Это правда, — согласилась Эллен. — В то время у меня исчезло всякое желание жить. Мэвис вероятно рассказала, что я больше не возвращалась в Маунан Смит?
Дэйзи кивнула.
— Я физически не могла этого сделать, — сказала Эллен, и голос ее задрожал. — Мне была невыносима мысль, что фермы больше нет, меня без конца мучили картины того, как мои близкие метались в пламени, а оно пожирало их. Я не могла говорить с Мэвис даже по телефону. Я знаю — мне следовало позвонить ей, но даже звук ее голоса вызывал у меня кошмарные воспоминания.
— Миссис Питерс тревожилась о вас, — мягко проговорила Дэйзи. — И она вас до сих пор любит.
— Я знаю, но от этого только хуже, — Эллен повернулась к девушке. — Когда единственный человек в мире понимает, каково тебе на самом деле приходится, встречаться с этим человеком иногда бывает страшно трудно.
Дэйзи кажется поняла, что Эллен хочет сказать. Когда у нее самой случались неприятности, она не могла заставить себя быть откровенной с матерью, хотя и знала, что та всегда поймет ее и поддержит.
— Это действительно так, — проговорила она, беря руку Эллен и слегка сжимая ее.
— Мне казалось, что я смогу справиться с этим, если все начну с начала, оставив прежнюю жизнь позади, — продолжала Эллен. — В ту пору меня не волновало, что кто-то обидится или огорчится, мне было слишком больно и я не могла думать о других. Я изменила все — от образа мыслей до манеры одеваться, а потом, много лет спустя, когда у меня все наладилось, вдруг обнаружилось, что я разительно отличаюсь от прежней Эллен. И мне почудилось, что узы старой дружбы стали для меня слишком тесными.
— Кажется, я понимаю ваши чувства, — согласилась Дэйзи.
Теперь в этой истории все встало на места, и она не испытывала ничего, кроме восхищения этой удивительной женщиной, которой пришлось так много страдать.
— После пожара я начала пить, — продолжала Эллен. — Господи, когда я вспоминаю об этом, мне становится страшно. Я пала так низко, что, проснувшись, потихоньку выскальзывала из дому и покупала новую бутылку, стараясь хотя бы в этом обрести утешение. Разумеется, мне не хотелось появляться перед кем бы то ни было в таком состоянии, поэтому я не открывала дверь и не отвечала на звонки. Квартира стала для меня тюрьмой, я проводила целые дни, лежа без сил. Я перестала покупать газеты, потому что знала — в них снова и снова будут писать о Джози и моих родителях.
— Но вы все-таки сумели справиться с собой, — сказала Дэйзи. — Это говорит о том, какая вы на самом деле сильная.
— О, я вовсе не была сильной, когда приехала сюда, — Эллен надтреснуто засмеялась. — Я собрала те немногие вещи, которые были мне действительно дороги, и уехала ночью, чтобы меня никто не видел. Все остальное я просто бросила, оставив записку домохозяину и никому не сообщила свой новый адрес.
— А почему вы решили отправиться в Лондон? — спросила Дэйзи.
Эллен пожала плечами.
— Потому что он достаточно велик, чтобы в нем раствориться. Кроме того, это было единственное место, исключая Бристоль, которое было мне по-настоящему знакомо. Мы неплохо проводили здесь время с Джози.
— Наверное, поначалу вам было ужасно одиноко?
— Не совсем так. Мне нужна была анонимность, и я ее получила. Впервые в жизни я обнаружила, что могу быть самой собой, а не такой, какой хотели бы видеть меня другие.
Заметив недоумение на лице Дэйзи, Эллен улыбнулась.
— Ну да, ведь Мэвис наверняка рассказала тебе, какой хорошей девочкой я была! Надежной, достойной доверия, честной, трудолюбивой — вполне достаточно, чтобы заслужить ореол великомученицы. Я устала от этой роли так же, как устала от мешковатой одежды и отсутствия макияжа на лице. Я была готова взбунтоваться, вдобавок меня угнетала необходимость постоянно выглядеть полной противоположностью Джози. Но однажды я стала такой, как сейчас.
— Вы должны были отлично разбираться в одежде, иначе ваш магазин не пользовался бы таким успехом, — заметила Дэйзи.
Эллен улыбнулась.
— При желании можно научиться чему угодно, а я кое-чего нахваталась от Джози за годы ее звездной карьеры. К тому же мне везло.
Кремовый брючный костюм, который Эллен надела сегодня вечером, безупречно элегантный и подчеркивающий все достоинства ее фигуры, служил неоспоримым доказательством превосходного вкуса. Она чувствовала себя в нем легко и непринужденно, а выглядела просто ослепительно.
— Вы завидовали Джози? — спросила Дэйзи немного позже, когда беседа повернула в другое русло — от семейства Пенгелли к магазину Эллен и лондонской части ее жизни.
— Только изредка, — ответила женщина. — Джози купалась в лучах славы, но ей приходилось очень нелегко. Наверное, тебе показывали газетные вырезки тех времен, когда она только начинала?
Дэйзи кивнула.
— Разумеется, журналисты писали полную ерунду, но Джози оказалась зажатой, как в тисках, между газетой и этим фотографом, Марком Кинсэйлом. Это был настоящий сукин сын, о чем она догадалась слишком поздно, когда оказалась полностью зависимой от него. Кинсэйл отнял у нее все — ее девственность, сердце, и деньги заодно.
Эллен встала и выдвинула ящик бюро. Там лежал толстый альбом в кожаном переплете, заполненный фотографиями и газетными вырезками, посвященными Джози.
Одну за другой переворачивая страницы, Дэйзи поражалась, с какой любовью и заботой подобраны эти материалы. Здесь были не только иллюстрации и фотографии, но и высказывания Джози в прессе, забавным образом демонстрировавшие те или иные стороны ее характера. Одна из таких цитат, наклеенная под снимком, на котором модель позировала без верхней части бикини, заставила Дэйзи улыбнуться. Она гласила: «Господь наградил меня хорошей фигурой, поэтому я не вижу смысла скрывать ее».
— Мне всегда становится грустно, когда я вспоминаю, какой ее изображали журналисты, — сказала Эллен. — Она была «лицом шестидесятых», такой красивой, органично вписывающейся в свое время. Тогда все подряд заигрывали с наркотиками, многие модели не стеснялись позировать обнаженными, но почему-то их не травили так, как Джози. Взгляни хотя бы на это!
Эллен торопливо перелистала страницы альбома и нашла фотографию младшей сестры в остроконечном колпаке колдуньи и платье из черного полупрозрачного газа — Джози под ним казалась совершенно обнаженной. Тут же находилась вырезка, озаглавленная: «Я — ведьма, и могу заколдовать кого угодно». В статье речь шла о том, что фотомодель Жожо якобы призналась журналисту, что изучает труды знаменитого сатаниста Алистера Кроули и принимает участие в шабашах и ведьмовских обрядах.