Но мечте Лены не суждено было сбыться. 6 сентября 1939 года, меньше чем через неделю после того, как тысячи детей были эвакуированы из городов, и лишь за несколько дней до того, как Великобритания объявила войну Германии, она получила ответ.
Уважаемая мадам!
Я получил ваше письмо от 2-го числа этого месяца и рад сообщить вам, что с вашей девочкой все в порядке.
Вы можете быть уверены в том, что для обеспечения ее безопасности в школе на случай воздушных налетов предприняты все возможные меры безопасности, и вам не стоит волноваться об опеке над ней.
В небе над Лондоном бушевала война, подобной которой еще не видел мир. И пока шли сражения, Лене оставалось удовлетворяться лишь словами безымянного и безликого чиновника, заверявшего ее, что «с девочкой все в порядке».
За несколько месяцев большая часть Западной Европы перешла под власть Германии. Войска Гитлера вторглись в Данию и Норвегию в апреле 1940 года, и Дания капитулировала через несколько часов. На следующий месяц Германия организовала вторжение в Бельгию, Нидерланды, Люксембург и Францию. Через несколько недель почти вся Франция капитулировала, а к концу июня сопротивление практически прекратилось.
Имея под пятой большую часть Европы, Гитлер устремил взор на Великобританию. Премьер-министр Уинстон Черчилль понимал, что предстоит, и постарался успокоить взволнованную нацию:
Я ожидаю скорого начала битвы за Британию. От этой битвы зависит выживание христианской цивилизации. От нее зависит наша собственная жизнь, преемственность наших общественных институтов и нашей империи. Вся мощь и ярость врага вскоре может обрушиться на нас. Гитлер понимает, что он должен сломить нашу волю на этом острове или проиграть войну. Если мы сможем выстоять против него, то вся Европа может стать свободной и мировая жизнь вернется на широкую, солнечную дорогу, ведущую вверх. Но если мы проиграем, то весь мир, включая Соединенные Штаты, включая все, что мы знали и любили, погрузится в бездну нового Средневековья, которое станет более зловещим и, вероятно, более долгим в силу достижений извращенной науки. Поэтому давайте укрепимся духом перед нашими грядущими обязанностями и давайте покажем себя с такой стороны, что, если Британская империя и ее Содружество продлится еще тысячу лет, люди все равно будут говорить: «Это был их величайший час»[68].
Дороти так и не услышала эти мощные слова, успокаивавшие испуганную нацию, которая готовилась к войне. Дети из госпиталя не имели доступа к газетам или радиопередачам, а сотрудники никогда не обсуждали с ними угрозу наступающей войны. Дети знали так мало, что Дороти помнила, как задолго после начала войны кто-то из учителей ворвался в классную комнату с криком: «Они потопили “Бисмарк”! Они потопили “Бисмарк”!» «Бисмарк» был «непотопляемым» флагманом нацистского флота и символом намерения Гитлера удерживать контроль над союзными конвоями в Ла-Манше для истощения Британии. Его потопление 27 мая 1941 года было великой победой для союзников, и эта новость вызвала восторженные отклики по всей Англии. Но девочки из госпиталя непонимающе смотрели на учителя, не представляя, о чем идет речь.
Естественно, найденыши не знали и о том, что, когда солнце взошло над Англией годом ранее, 10 июля 1940 года, немецкие бомбардировщики нанесли удар по корабельному конвою в Ла-Манше, а другие атаковали корабельные верфи в Южном Уэльсе. Битва за Британию началась. С июля до сентября самолеты люфтваффе бомбили конвои, порты, заводы и аэродромы. Недовольные результатом, 7 сентября 1940 года немцы изменили свою тактику и поставили новую цель: деморализовать британцев интенсивными и непрерывными бомбардировками крупных городов. Этот блицкриг оставил после себя более 43 000 погибших и десятки тысяч раненых.
Приготовления к неизбежному нападению начались задолго до того, как немецкие самолеты вторглись в воздушное пространство Британии: начались затемнения, было выдано более 37 миллионов противогазов, 400 миллионов мешков с песком уложено вокруг лондонских зданий и монументов. Места, которые могли привлечь большое скопление жителей, были закрыты, и знаменитая лондонская подземка перестала работать. В Лондонском зоопарке усыпили ядовитых змей и уничтожили рыб, так как аквариумы были осушены для сбережения ресурсов. Горожане готовились к войне, устанавливая в садах навесы из гофрированной стали, присыпанные землей, а в отсутствие сада – просто складные приспособления, под которыми можно было спрятаться.
Налеты были регулярными и безжалостными, с непрерывной бомбежкой по ночам. В какой-то период Лондон подвергался постоянной бомбежке пятьдесят семь ночей подряд. Психологический ущерб от этих налетов хорошо задокументирован: повышенная тревожность и компенсация стресса, включая выпивку, деланую браваду, прикрывающую страх, и даже усиление полового влечения у женщин. Хотя люди редко обращались за профессиональной помощью и приоритет оставался за физическими травмами, врачи отмечали рост заболеваний, связанных со стрессом, таких как язва желудка.
Министерство здравоохранения было крайне озабочено психологическим воздействием на детей, вплоть до привлечения психиатров и специалистов по медицинской педагогике. В журнале «Домохозяйка» публиковали советы о том, как обеспечивать безопасность и утешение детей во время воздушных налетов. Считалось жизненно необходимым, чтобы дети хорошо высыпались по ночам, и в журнале предупреждали, что «неразумно оставлять детей в спальне на верхнем этаже коттеджа или небольшого дома, когда есть лучшее укрытие»[69]. В тех районах, где ожидались постоянные бомбежки, укрытия и бомбоубежища следовало оборудовать постоянными спальными местами для детей любого возраста. Авторы предупреждали о нестабильности детской психики, особенно при регулярном пробуждении по ночам, и настаивали на присутствии взрослых, поскольку «даже спящих детей нельзя оставлять одних во время налета… Громкий взрыв может разбудить их, и тогда они обретут большое утешение в сонном, равнодушном шепоте близкого взрослого, который будет рассказывать, что это всего лишь бой и англичане выигрывают»[70].
Анна Фрейд, дочь психоаналитика Зигмунда Фрейда (который умер от рака в Хэмпстеде за несколько недель до начала войны), соглашалась с тем, что нужно принимать особые меры для защиты детей от психологического воздействия воздушных налетов. Бежав из Вены со своей семьей после нацистского вторжения в 1938 году, она оставалась в Лондоне во время блицкрига и помогала размещать детей, которые не были эвакуированы или не могли оставаться со своими семьями. Она пришла к заключению, что дети не особенно страдали при условии, что их не разлучали с матерями, и даже в противном случае, если разлука не была слишком резкой. В идеальном случае ребенок должен был находиться «под опекой матери или знакомой материнской фигуры»[71]. Присматривая за детьми, разлученными с родителями, она держала братьев и сестер вместе и организовывала местных патрульных работников и пожарных, чтобы те играли роли временных отцов и матерей.
Выводы Анны Фрейд были подкреплены ведущими психологическими экспертами того времени: Эдвардом Кловером, Мелитой Шмидберг, Джоном Боулби и Дональдом Винникотом. Несмотря на устрашающее воздействие, воздушные налеты не наносили такого психологического вреда, как разлука с родителями или лишение родительской заботы.
В госпитале для брошенных детей, где воспитанники уже потерпели ущерб от такой разлуки, не было планов эвакуации. Окна были закрыты светомаскировочными шторами, а кладовые помещения под кухней были превращены в импровизированные бомбоубежища. Уполномоченные по гражданской обороне в оливковых мундирах и металлических касках с козырьками совершали ежевечерние обходы. Они проверяли, чтобы с неба нельзя было увидеть никакой свет на земле, и напоминали детям о необходимости держать шторы закрытыми. Дороти, как и многие другие девочки, жила в страхе перед тем, что кто-то из детей будет небрежен с освещением и тогда немецкий летчик разбомбит их вдребезги, прежде чем они успеют укрыться в бомбоубежище.
Когда девочки лежали в постели в своих спальнях на втором этаже, они слышали отдаленные звуки пролетающих самолетов, вой воздушных сирен и глухие разрывы бомб, которые постепенно становились все громче. Но никому не разрешалось двигаться с места, пока не прозвонит утренний будильник. Ожидание могло составлять несколько минут, но для Дороти они казались вечностью. Когда наконец раздавался звон будильника, девочки надевали плащи, закидывали на плечи противогазы, надевали туфли, хватали подушки и одеяла и становились в «крокодилий строй», как будто собирались на урок. В строю девочек вели за синим фонарем (синий свет был менее видимым для противника) вниз по лестнице в уборные, где они по очереди ходили в туалет. После этого все снова строились и шагом – но никогда не бегом – двигались в бомбоубежище. Минуя широкие коридоры и гардеробную, кабинет мисс Райт, столовые и кухню, они заканчивали путь в бомбоубежище, где ложились на матрасы, уже расстеленные на полу вместе с воинством тараканов и жучков, напуганных розовым инсектицидным порошком, рассыпанным по краям помещения.
Долгие ночи бывали почти бессонными; скорбные звуки воздушных сирен посылали дрожь вдоль позвоночника Дороти и наполняли ее страхом перед будущим. Разумеется, Дороти не могла видеть волны немецких самолетов, часто описываемые как рой разъяренных пчел или облака саранчи, закрывавшие небо, но она ощущала вибрацию их моторов, сотрясавшую стены здания. Вскоре она научилась отличать рев немецких бомбардировщиков от более тихого жужжания истребителей и перехватчиков союзной авиации. Каждую ночь она задерживала дыхание, когда вибрации становились сильнее, и молилась о том, чтобы бомбы пролетели мимо их спальни. Разрывы бомб бывали оглушительными; сила взрывчатки создавала ударные волны, распространявшиеся в шестьсот раз быстрее урагана. Однажды ночью после прямого попадания в городскую водонапорную башню отключился водопровод. Сотрудники Красного Креста несколько дней снабжали школу кипяченой водой, пока шли ремонтные работы. Дороти запомнила еще один страшный момент: