Выводы комиссии были не менее категоричными. Государственная опека должна быть поэтапно ликвидирована и заменена системой, где детей будут принимать на усыновление или удочерение, растить в частных домах или размещать в небольших группах вместе с другими детьми разного возраста «под опеку профессионально подготовленной и сочувствующей сестры-хозяйки либо приемных матери и отца»[92]. Независимо от обстановки в отчете рекомендовалось, что «каждый осиротевший или брошенный ребенок, попадающий в поле зрения общественной опеки, должен иметь законного попечителя, который будет принимать основные решения в его жизни и нести полную ответственность за его благополучие»[93].
Самым поразительным обстоятельством для меня была дата публикации отчета: март 1945 года. Всего лишь через одиннадцать месяцев после того, как Дороти Сомс покинула госпиталь, двухсотлетняя традиция начала разрушаться. Найденышам впервые разрешили уезжать на каникулы к приемным родителям на срок до трех недель. Новоприбывшие младенцы сохраняли свои имена, и это значило, что им больше не приходилось скрывать их, опасаясь позора. Были предприняты усилия по воссоединению детей и матерей; в «Дейли телеграф» появились призывы к родителям, и был назначен уполномоченный по контакту с матерями, которые хотели увидеть своих детей.
Вскоре ежедневная жизнь госпиталя мало напоминала тот мир, в котором росла моя мать. На работу нанимали опытных учителей, добросердечных и ревностных профессионалов, которые одаривали своих подопечных нежностью и вниманием. Дети, к которым никогда не прикасались, за исключением телесных наказаний, получали объятия, слова поддержки и поцелуи на ночь, когда их укладывали в постель.
Спальни больше не были такими суровыми, так как детям разрешили иметь игрушки и другие принадлежности. В 1949 году строгое разделение полов было отменено, так что мальчики и девочки стали учиться вместе.
Моя мать была чрезвычайно обрадована, когда узнала об изменениях, наступивших в госпитале вскоре после ее отъезда:
Я прекрасно представляю, какую радость испытали мои современницы, когда им наконец разрешили свободно выходить в город по выходным дням, без присмотра и с карманными деньгами для покупок и посещения кинотеатра. Их учили ездить на велосипедах, и они могли кататься по сельским дорогам, свободные, как ветер. Их освободили от старинной буро-коричневой униформы, которую они носили день за днем и год за годом, и обеспечили современной одеждой. Теперь воспитанники имели свой голос, получали внимание и уважение.
«Подарки, которые воспринимаются как должное большинством родителей с детьми, наконец были разрешены и для детей из госпиталя», – заметила она.
Тем не менее перемены продвинулись недостаточно глубоко, чтобы удовлетворить основные потребности детей в понимании современных специалистов, и в 1954 году – через двести пятнадцать лет после издания королевского патента – «Госпиталь для содержания и образования беззащитных и брошенных маленьких детей» закрыл свои двери. В знак окончания эпохи его название было изменено, и принята новая политика с целью «уделять первостепенное внимание созданию домашней атмосферы для детей – разумеется, главным образом через воссоединение с матерями, во-вторых, через усыновление или удочерение, а в-третьих (принципиально), через выбор подходящих приемных родителей»[94].
В наши дни Корам больше не имеет подопечных на своей территории, но предоставляет ряд непосредственных услуг для уязвимых детей и их семей. Будучи одним из крупнейших независимых агентств по усыновлению и удочерению в Соединенном Королевстве, это благотворительное учреждение способствует примерно каждому десятому усыновлению или удочерению в стране. Но оно рассматривает свою роль в более широком контексте, чем размещение детей в постоянных семьях, и его программы сосредоточены на уходе за детьми с самого раннего возраста. Когда я читала описание предложений Корама – практики раннего психиатрического вмешательства, чтобы помочь детям преодолевать травму, акцент на совместном воспитании братьев и сестер, включение полового образования для детей старшего возраста, – то задавалась вопросом, были ли они включены в программу в результате уроков, извлеченных из истории госпиталя. Но независимо от того, произошло ли это в результате внутреннего развития или трудной работы над ошибками прошлого, загадочное «психологическое лечение», когда-то назначенное моей матери, навсегда осталось в прошлом.
Хотя матери так и не разрешили просмотреть все архивные материалы, описывавшие ее жизнь в госпитале, ее собственные исследования приводили к необычным и удовлетворительным результатам. Когда она прибыла по адресу Брансуик-сквер, 40, то встретилась с Дж. Г. Б. Суинли, директором и секретарем Детского фонда имени Томаса Корама, как называлось это учреждение, пока его название не сократилось до «Корама». Моя мать была очень тронута визитом и заявила, что «впервые официальный представитель госпиталя проявил такое внимание и уважение ко мне».
Мистер Суинли терпеливо выслушал рассказы моей матери о ее жизни в госпитале для брошенных детей. Потом у них завязался настоящий диалог, и она спросила его мнение о причине закрытия госпиталя. Она вспоминала ответ в нехарактерном для себя восторженном тоне: «Потому что они осознали, что дети нуждаются в ЛЮБВИ!»
Это было «необыкновенное утверждение, особенно в устах бывшего найденыша», заключила она.
Разговор произвел такое сильное впечатление, что мать решила направить пожертвование для мистера Суинли. Я обнаружила экземпляр письма, которое она получила в ответ, вложенное между страницами ее рукописи. Сумма пожертвования была закрашена.
20 июня 1977 года
Дорогие мистер и миссис Томпсон!
С вашей стороны было очень любезно прислать нам чек на … Мы чрезвычайно благодарны.
Я очень рад, что ваши визиты сюда и в Беркхамстед оказались плодотворными. Чем больше я слышу о времени, проведенном в Беркхамстеде, тем большее восхищение я испытываю к тем, кто, подобно вам, не только пережил это трудное время, но и добился успеха в жизни. Это был период крайнего упадка в истории госпиталя для брошенных детей.
Воодушевленная проявленной добротой и новостями о реформах, моя мать продолжила погружение в историю госпиталя и вскоре узнала о другом событии, которое прошло мимо нее, – о создании ассоциации бывших найденышей под названием ассоциация «Олд Корам». Основанная в 1947 году, эта организация уже десятки лет сводила найденышей вместе для встреч и обмена историями, прежде чем моя мать узнала о ее существовании.
Поэтому в 1998 году, когда мне было тридцать два года, мать (без моего ведома) совершила еще одну поездку в Англию.
Со смешанным чувством волнения и нервозности я шла по усыпанной листьями траве Брансуик-сквер-гарденс 18 октября 1998 года, собираясь на ланч в честь основания госпиталя и в ожидании встречи хотя бы с несколькими девочками из школы… Небо было пасмурным, и я радовалась дождю, моросившему в лицо; я всегда чувствовала себя более живой в холодной влажности английского климата. Я думала о том, что, возможно, пройдя через эту самую дверь по адресу Брансуик-сквер, 40, моя мать рассталась со мной, когда мне было два месяца и один день от роду.
Я ожидала, что после входа через парадную дверь меня вежливо проводят к лестнице, идущей вниз, где ланч, несомненно, будет устроен в подвальном помещении. В конце концов, не без злопамятства думала я, разве нас, найденышей, не прятали с глаз долой большую часть нашего детства? У меня не было оснований полагать, что наш статус повысился.
Вместо этого после взволнованных узнаваний и радостных объятий в холле с парой «девочек» из школы я обнаружила, что нас ведут НАВЕРХ по великолепной лестнице с деревянными перилами, которую, как мне рассказали, удалось спасти из мальчишеского крыла старого здания госпиталя. Мы миновали исторические картины на стенах по пути на следующий этаж, где меня тепло приветствовали несколько других современниц, включая Маргарет, соучастницу моего преступления! Все это время мы оживленно делились подробностями нашей жизни и добродушно вспоминали наши школьные тяготы, кожаные ремни и розги, зверства мисс Вудворд возле плавательного бассейна и те случаи, когда нам удавалось выйти сухими из воды. Я словно во сне перенеслась во времена моей жизни в госпитале, когда меня звали Дороти Сомс.
Бывших найденышей провели в комнату, пышно обставленную антикварной мебелью, с картинами на стенах и превосходным лепным потолком с цветочным орнаментом. Около сотни мужчин и женщин смешались друг с другом, прежде чем занять места за длинными столами, накрытыми белыми скатертями.
Каким утешением должна была оказаться встреча с теми, кого она когда-то знала и потеряла, кто действительно мог понять ее прошлое! Но предстояли и другие сюрпризы. Когда моя мать заняла свое место и посмотрела на главный стол, то обнаружила, что вместе с сотрудниками администрации Корама и другими почетными гостями там находилось несколько бывших найденышей. Она не ожидала увидеть их сидящими на почетных местах и еще больше удивилась, когда они начали вставать и произносить выразительные речи.
Пока моя мать слушала, она испытывала невообразимую радость. Она отразила очарование этого вечера в следующей заключительной фразе: «Наконец-то мои дорогие найденыши обрели свое место и голос!»
Читая эти слова, я в полной мере ощутила значение этой второй поездки в Лондон; это послужило толчком для моей матери, чтобы она взяла в руки перо и бумагу и впервые попыталась рассказать свою историю, чтобы поделиться секретами, которые она скрывала в течение всей жизни.