– Кто? – с досадой спросил Ставинский, зная наверняка, что это какой-нибудь очередной алкаш спьяну прется не в свой номер.
– Я, Таня-а… – раздался негромкий распевный голос давешней официантки.
Ставинский натянул форменные брюки и открыл дверь.
– Ты один? – Таня хозяйски шагнула в номер. В руке у нее была большая хозяйственная сумка. Она достала из этой сумки бутылку шампанского и початую бутылку армянского коньяка, легкую закуску – икру, салат, пирожные. Поставив все это на стол и не сказав ни слова, она ушла в ванную комнату. Ставинский услышал оттуда шум душа. Он понял, что эта Таня так же запросто приходила в номер к полковнику Юрышеву, когда тот приезжал в Балтийск в командировки. Теперь «по наследству» эта Таня досталась Ставинскому. Ситуация могла бы показаться пикантной, если бы Ставинский не боялся разоблачения. Поэтому он снова разделся, лег в постель, укрылся одеялом и, когда Таня, совершенно голая, с волосами, распущенными по плечам и большой груди, босиком вышла из ванной, сказал, превозмогая вспыхнувшее желание:
– Ты знаешь, я очень устал сегодня…
– Я знаю. Ты как всегда, – спокойно ответила она, садясь к столу. – Я тоже устала ужасно, я отдежурила сегодня с утра…
Она налила себе полную рюмку коньяка, залпом выпила, не спеша съела два бутерброда с икрой, снова налила себе рюмку коньяка и опять выпила, а затем погасила в номере свет и молча легла к Ставинскому в постель.
Он невольно отодвинулся подальше к стене, но ее мягкая сильная рука нырнула ему под голову, и он ощутил ее крепкое, налитое, как молодое яблоко, тело. Он замер. И Таня тоже лежала молча, не двигаясь, с закрытыми глазами, отдыхая от трудного и длинного рабочего дня. Ее дыхание становилось все ровней, полные губы приоткрылись – казалось, что она засыпает. И она действительно уснула – быстро, почти сразу. Но стоило ему чуть шевельнуться, как она сонно повернулась к нему, и все ее мягкое, теплое тело целиком прильнуло к нему – от плеч и до ног. И уже помимо его воли желание рефлекторно потянуло его руку к ее груди. От этого прикосновения она чуть охнула, замерла и открыла свой большой зеленый глаз. Этот глаз смотрел на него в упор, ожидающе.
– Подожди… – выдохнул он и чуть отодвинул ее от себя. – Ты знаешь… Ты знаешь, я был в катастрофе… И я… я… как бы тебе это проще сказать? Короче, у меня было сотрясение мозга, и я кое-что забыл…
– Что ты забыл? – удивилась она.
– Ну… Я забыл, как мы с тобой это делали… Как ты любишь?…
Она усмехнулась:
– Гм… Как будто тебя это когда-нибудь интересовало! Лежи уж! Я все сделаю сама, как всегда. Я все сделаю, как ты любишь… Глупый!… Только держи меня за грудь, ладно?…
…В эту ночь он узнал о Юрышеве то, что не могли бы ему рассказать никакие бывшие приятели Юрышева или его документы.
А утром, на рассвете, в номер без стука ворвался взлохмаченный Бенжер.
– Старик, грандиозная идея!… – начал он с порога, даже не отряхнув снега со своей дубленки, но тут же осекся, увидев Таню в постели Ставинского. – О черт! – сказал он с досадой. – Доброе утро… – И нервно зашагал по комнате, говоря Ставинскому: – Вставай по-быстрому! Пойдем отсюда, мне нужно тебе кое-что рассказать… Меня ночью осенила одна идея, я – в самолет и к тебе…
…Через несколько минут, на улице, еще темной и метельной, Бенжер широко выхаживал по заледеневшему тротуару, размахивая руками, и горячо объяснял Ставинскому:
– Я идиот! Я полный дурак! Если бы эта идея пришла мне в голову на полгода раньше, не нужно было бы сажать на мель «У-137» в Карлскруне. И вообще нам не нужно бурильное оборудование для закладки «ЭММЫ»! Представь себе крошечную подводную лодку. Ну, величиной вот с этот автобус, только на гусеничном ходу и с дистанционным управлением. Внутри уже упакована вся «ЭММА». Лодка-матка доставляет эту штуковину в нужный район и опускает на грунт милях так в пяти от, скажем, Стокгольма или той же Карлскруны. И эта мини-лодочка сама ползет в нужную точку и зарывается в какую-нибудь шхеру, под камни, в расщелину морского дна. Ты понимаешь? И лежит там себе до срока, до той минуты, когда мы в Москве нажимаем кнопку. Ты представляешь? Чем дольше она там лежит, тем больше обрастает тиной, илом, грязью, водорослями. Через полгода ее вообще не отличишь от какого-нибудь валуна. Или еще лучше: она с самого начала задекорирована какой-нибудь накидкой-сеткой с водорослями и ракушками. Ха! Грандиозно! Эдакая гигантская блоха на гусеничном ходу с дистанционным управлением, и внутри у нее уже вся «ЭММА». А? Ты представляешь?
Ставинский легко понял идею Бенжера. Этот Бенжер хоть и авантюрист от науки, но голова у него гениальная.
– Это же так просто! – вдохновенно продолжал Бенжер. – Такие мини-лодки можно собирать прямо на заводе, сериями, как автомобили. И они, как подводные блохи, заползут во все натовские морские базы – и в Швеции, и в Норвегии, и в Италии, и даже в Америке. А потом – раз, приказ по радио и – все натовские базы к чертям собачьим сметены землетрясением! Ну? Красиво?
Ставинский молчал. Идея Бенжера была проста и неотразима, как все гениальное. Но нужно придумать что-то, чтоб задержать этот проект и остановить этого гениального безумца. Убить его, что ли? Прямо сейчас, на этой еще темной метельной улице, пока никто не видит и не слышит…
– Смотри. – Бенжер присел на корточки и стал перчаткой рисовать на снегу корпус подводной лодки и укрепленную на ней мини-лодочку…
Ставинский огляделся и увидел рядом увесистый голыш. Если этим камнем дать сейчас Бенжеру по затылку…
– Ты понимаешь, – говорил между тем Бенжер. – Я вечером смотрел со своими помощниками американскую хронику. И когда я увидел, как эти американцы укрепили свою «Колумбию» на корпусе «Боинга» и «Боинг» взлетел с ней в воздух, я говорю им: «Братцы! Так ведь то же самое может делать подводная лодка! Это как раз то, о чем просил нас Леонид Ильич – дешево и оригинально!»
«Поздно, – подумал Ставинский, – поздно его убивать, но вот остановить…»
Ставинский глубоко вздохнул и сказал:
– Если мы сейчас предложим эту идею, будет скандал. В Баку уже разработан новый бурильный станок, в Шатуре завод почти готов к производству энергетических матриц. И теперь все это остановить? Нам головы поотрывают за растранжиривание государственных средств. Ведь практически это значит, что академик Бенжер ввел в производство не до конца продуманную идею, государство потратило миллионы рублей, а теперь только потому, что сегодня ночью ему пришла в голову еще одна идея… А если завтра ему еще что-то придет в голову?
– Н-да… – вздохнул Бенжер. – Так всегда: хорошая мысля приходит опосля. Нет, останавливать мы ничего не будем. Потому что я еще не знаю, как упаковать «ЭММУ» в эту лодчонку. И дистанционное управление еще когда смонтируют! Короче, от идеи до опытного образца год пройдет, не меньше. Нет, останавливать ничего не будем. Но вот параллельно начать работу над мини-лодками…
Ставинский мысленно вздохнул с облегчением. За год он как-нибудь выберется из СССР и оповестит мир об этих мини-лодках с сейсмическим оружием. Практически это же мины замедленного действия, мины на гусеничном ходу…
– Главное – убедить Опаркова в гениальности этой идеи, – сказал Бенжер. – И это ты должен сделать, старик. В семейной обстановке, когда у маршала будет хорошее настроение. Понимаешь?
«Так вот для чего ты прилетел ко мне из Москвы посреди ночи, – с усмешкой подумал Ставинский. – Чтобы я протолкнул твою идею Опаркову».
Но оказалось, это еще не все.
– У американских хирургов есть гениальный прибор, – продолжал Бенжер. – Больному вводят в пищевод телеглаз, и этот телеглаз ползет по пищеводу в полной, как ты понимаешь, темноте, а врач на экране все видит и еще управляет движением этого телеглаза. Если купить в Америке это оборудование и переделать для дистанционного управления мини-лодкой, а?
«Сукин ты сын, – восхитился Бенжером Ставинский, – сукин ты сын! Эта телеустановка есть сегодня в любом американском госпитале, закупить ее ничего не стоит, никакое ФБР не придерется к поставке в СССР медицинского оборудования. Разве что нужно разрешение Госплана на расход валюты…»
Днем, пообещав Бенжеру выбрать удобный момент, чтобы доложить Старкову о мини-лодках, Ставинский улетел в Баку, к конструкторам оборудования для подводного бурения. И он нарочно подольше задержался в Баку, днем пропадал в КБ, по вечерам его, как высокого московского гостя, возили по загородным, закрытым для простого люда шашлычным, где были прекрасные шашлыки из свежей молодой баранины и осетрины, а по ночам он, как и вся остальная советская элита, слушал в своем гостиничном номере «Голос Америки» и Би-би-Си. С тем только отличием, что всех интересовала в это время Польша, а Ставинский ждал, не промелькнет ли сообщение о Вирджинии – о том, что ее выпустили или обменяли на какого-нибудь советского шпиона в США.
Но история с Вирджинией уже канула в Лету, ее давно заслонили другие сенсации и другие новости – военное положение в Польше, сибирский газопровод в Европу, санкции Рейгана и рождественские хлопоты американцев и европейцев…
4
Между тем в Морском институте в Москве за три дня до Нового, 1982, года закончили, как и обещали Брежневу, ручную сборку двух новых «энергетических решеток». Бакинские инженеры обещали с недели на неделю сдать первый опытный образец нового бурильного станка. Таким образом, капитан Гущин мог в ближайшее время снова двинуться к шведским берегам, чтобы доукомплектовать «шведскую гирлянду», и только накал польских событий и скандал в кремлевских верхах отсрочили эту операцию. Министр обороны Устинов так и сказал маршалу Опаркову, когда тот положил перед ним рапорт Бенжера о готовности операции.
– Ну ее на хрен, эту Швецию! – нервно сказал он. – Дайте сначала с Польшей разобраться. И вообще без Леонида Ильича я такую операцию утвердить не могу, а он сейчас болен…
Вскоре «болезнь» Брежнева получила новую трактовку: сначала в Генштабе и Морском институте поползли глухие слухи о связях брежневской семьи с крупными дельцами левой экономики и о повальных арестах этих дельцов, потом 19 января неожиданно и при весьма загадочных обстоятельствах не то умер, не то застрелился первый заместитель Председателя КГБ Андронова генерал армии Семен Цвигун, а еще через пять дней скончался секретарь ЦК КПСС, главный идеолог Коммунистической партии Михаил Суслов, и волна арестов докатилась даже до семьи самого Брежнева: за какие-