о поста глухие команды погружения: «Убрать радиобуй!…», «Открыть кингстоны носового и центрального балласта! Малый вперед!… Лево руля… Прибавить обороты… Так держать…»
Лодка уходила вниз, в морскую глубину. Глухой шум воды, заполняющей балластные цистерны, проникал в каюту сквозь металлические переборки.
Ставинский открыл глаза и тупо, невидящим взглядом смотрел на оставленные Гущиным карты. Но они не были нужны ему – он уже давно, еще в Генштабе и Балтийске, изучил их до мелочей. Вторая – возле острова Ваддо – точка закладки энергетической матрицы находилась на глубине 97 метров. Только безумец мог рискнуть всплыть с такой глубины на поверхность в один прием. Даже в скафандре при всплытии с такой глубины резкий перепад давления может и должен вызвать кессонную болезнь, «закипание» крови, разрыв ушных перепонок и носовых капилляров. Совсем другое дело – у острова Муско. Там точка закладки приходилась на глубину 40 метров – с этой глубины и собирался всплыть Ставинский, выйдя вмеcте с водолазами-бурильщиками и монтажниками через торпедный отсек лодки на дно Балтийского моря. Даже если бы кто-то из водолазов погнался за ним и, уходя от погони, он был бы вынужден разом освободиться от свинцовых поясных ремней, ботинок с тяжелыми свинцовыми подошвами, которые держат водолаза на дне, то есть даже если бы во время этого срочного, пробкой, всплытия он потерял бы от перепада давления сознание, – его подобрало бы рыбацкое судно, о котором он просил Мак Кери и Даниела Купера. Не зря же он провел три недели на тренировках водолазов-бурильщиков на Нефтяных Камнях в Каспийском море. Но теперь – все насмарку! Все насмарку…
Кто-то стучал в дверь командирской каюты. Опять, наверно, этот Донов, лениво подумал Ставинский. И действительно, спустя секунду в приоткрытой двери каюты появилось настырное лицо замполита.
– А я вас ищу, товарищ генерал. Сразу после погружения – политзанятия. Я хотел попросить вас выступить перед матросами накануне операции. От имени Генерального штаба. Люди давно ждут…
Ставинский остановил на нем тоскливые глаза. Потом, чуть раскачиваясь, протянул руку за бутылкой коньяка, на глазах у Донова отпил прямо из горлышка два больших глотка, вытер тыльной стороной ладони капли коньяка с бороды и усов и сказал внятно и хрипло:
– Пошел к едреной матери, падла!
– Хм… – хмыкнул, чуть побледнев, Донов. – Вы, кажется, пьяны, товарищ генерал…
И в глубине его серых крестьянских глазок зажегся радостный мстительный огонек. Ведь он так старался все эти дни похода! На ежедневных политзанятиях он так проработал с матросами доклад товарища Андронова в честь 112-й годовщины рождения В.И. Ленина, что матросы знали назубок каждый абзац этой речи и без запинки отвечали на любые вопросы об агрессивных планах американских империалистов, китайских гегемонистов, израильских сионистов, афганских душманов и польских контрреволюционеров. А представитель Генерального штаба армии генерал-майор Юрышев так ни разу и не побывал на этих занятиях – теперь ясно почему: пьянствует. Ставинский медленно отвел руку с бутылкой назад и вверх – замахнулся ею на замполита.
Донов успел закрыть металлическую дверь раньше, чем бутылка шмякнулась об нее.
5
У входа в Ботнический залив лодка легла на дно. В двух торпедных отсеках – на носу и на корме лодки – восемь водолазов-бурильщиков уже лежали в четырех торпедных аппаратах, готовясь к выходу на морское дно. Усиленно работали компрессоры, медленно поднимая давление в их скафандрах. Гущин, Ставинский, Донов и начальник минно-торпедной боевой части Райзман находились здесь же, в носовом торпедном отсеке, а в кормовом за подготовкой водолазов к выходу из лодки следили старпом и командир электромеханической боевой части. Из труб торпедных аппаратов доносились глухие металлические сигналы: это водолазы ударами гаечных ключей давали знать, что адаптация к высокому давлению идет нормально. Ставинский знал, что сейчас каждый из этих водолазов усиленно дышит через нос, или, как говорят водолазы, «продувает нос», чтобы привыкнуть к высокому давлению.
Когда стрелка манометра показала давление 10 атмосфер, Райзман отключил от водолазов шланги принудительной подачи воздуха в скафандры, и водолазы перешли на автономное снабжение кислородом. Теперь только радиопереговорное устройство соединяло водолазов с Гущиным. Гущин жестом приказал всем выйти из торпедного отсека. Ставинский, Донов, Гущин и Райзман покинули отсек. вмеcте с Гущиным Ставинский прошел в командирскую рубку.
– Как на корме? – спросил Гущин в переговорное устройство.
– Готовы! – донеслось оттуда по радио.
– Задраить торпедные отсеки! – приказал Гущин.
– Носовой задраен!
– Кормовой задраен! – донеслось по радио.
– Открыть бортовые задвижки торпедных отсеков!
В полной тишине, при выключенных двигателях лодки, было слышно, как хлынула вода в открытые носовые и кормовые торпедные отсеки. Ставинский знал, что там сейчас происходит, а короткие рапорты по радио двух старшин водолазных групп дополняли картину:
– Затопление до половины… на три четверти… Затопление полное, товарищ командир!
После полного затопления отсеков водой водолазы, как с санной горки, выкатились из торпедных аппаратов на морское дно.
– Вышли на дно, товарищ командир. Ну и дно, б…! Мусорная свалка! – доложил по радио старшина Рогачев.
– Отставить мат! – приказал Гущин.
– Есть отставить мат, товарищ командир. Дно ужасное – тина и мусор, они сюда консервные банки, что ли, сбрасывают?
– Ищите место для бурения.
– Ищем, товарищ командир.
Восемь водолазов, подсвечивая себе сильными нагрудными фонарями-прожекторами, медленно шли сейчас по морскому дну, отыскивая более-менее ровную площадку для бурения.
– Ну, похоже, что здесь можно, товарищ командир.
– Где?
– Метров двенадцать от лодки.
– Ты уверен?
– Угу… Нормально… Тут – нормально, товарищ командир. Подметем маленько ногами, и будет порядок.
Через несколько минут, в течение которых водолазы освобождали от мусора облюбованную ими площадку, старшина водолазной команды доложил:
– Все, товарищ командир. Можно вынимать оборудование.
Гущин посмотрел на Ставинского, весело подмигнул ему и спросил:
– Ну что? С Богом, товарищ генерал?
Ставинский кивнул.
– Открыть левый ракетный отсек! – скомандовал Гущин в микрофон.
И снова – глухой, бурлящий шум воды, хлынувшей в гигантский левый бортовой отсек подводной лодки – в тот отсек, где обычно стоят вертикально в своих шахтах многометровые сигары атомных ракет дальнего действия. Но сейчас на «У-300» не было атомных ракет. Вместо них из многометрового ракетного отсека навстречу хлынувшей воде мощные пневматические домкраты медленно поднимали стальную платформу с новеньким, зачехленным, смонтированным в Баку бурильным агрегатом.
Когда успокоилась над лодкой бурлящая у ракетного отсека вода, к этой платформе приблизились все восемь водолазов и, взявшись со всех сторон за бурильный агрегат, медленно повели его от лодки на выбранную ими площадку. Вода облегчила вес аппарата, горизонтальный винт гнал его вперед. Через несколько минут аппарат уже стоял на площадке. Водолазы тащили теперь к нему электрические кабели и резиновый рукав принудительной подачи чистой воды для охлаждения алмазного бура во время бурения.
– Готово, товарищ командир, – доложил старшина водолазов.
– Машинное! – приказал Гущин. – Подать энергию на бурильный агрегат!
– Готовы, товарищ командир.
– Компрессорное?
– Готовы!
– Гидроакустики, что на поверхности?
– Чисто, товарищ капитан.
Гущин снова взглянул на Ставинского, и Ставинский снова молча кивнул ему.
– Рогачев, включайся! – приказал Гущин старшему водолазу.
– Перекурить бы, товарищ командир, – пошутил по радио Рогачев.
– Я те перекурю, ети твою мать! Включайся!
– Есть включаться! – ответил веселый голос.
Даже без гидролокатора стало слышно, как взвыл на сверхвысоких оборотах алмазный бур агрегата.
Там, в двенадцати метрах от лодки, на 97-метровой морской глубине и всего в 6 милях от шведского побережья острый, как жало, алмазный бур быстро и мощно впивался в грунт, готовя штольню для сейсмического оружия. Полметра… Метр… Полтора…
Неожиданно из коридора, ведущего из командирской рубки в другие отсеки лодки, послышались хохот матросов и звонкий перебор гитары. Гущин недовольно повернулся к замполиту:
– Донов, займите чем-нибудь экипаж!
– Есть! – козырнул Донов, выскочил из рубки и тут же рявкнул там на бездельничавших матросов, которые устроили в коридоре тараканьи бега: – Прекратить! Все на политзанятия! Все! – И подошвой офицерского ботинка растоптал трех тараканов-рекордсменов, в том числе гордость торпедиста Ручкина – таракана-призера по кличке Рейган.
– Зачем же Рейгана топтать, товарищ замполит?! – со слезами на глазах сказал Ручкин.
– Я тебе устрою Рейгана! Я тебе такого Рейгана на берегу устрою! Марш на занятия!…
И пока группа водолазов за бортом лодки «У-300» бурила грунт шведского моря, в отдыхающем отсеке подвахтенная смена подводников четко и без запинок отвечала на строгие вопросы замполита Донова:
– Моторист Захаров, чем отвечает советский народ на попытки агрессивных сил империализма достичь военного превосходства над Советским Союзом?
– В ответ на попытки агрессивных сил империализма достичь военного превосходства над Советским Союзом, – тут же процитировал доклад товарища Андронова моторист Захаров, – мы будем поддерживать нашу обороноспособность на должном уровне, чтобы надежно обеспечить безопасность нашей страны и всего социалистического содружества.
– Садись. Торпедист Ручкин, что случилось бы с нашей планетой без твердой миролюбивой политики Советского Союза?
В двенадцати метрах от этих политзанятий алмазный бур продолжал вгрызаться в шведскую землю: два метра… два с половиной… три…