лся. Самое большее, он мог остроумно высмеять собеседника, и подчас весьма язвительно.
— Моя дорогая Имогена, ну разумеется! — вмешался Чарльз. — Это был грабеж, иначе просто и быть не может!
Имогена вздохнула и, не обращая внимания на реплику мужа, продолжала смотреть на Монка, ожидая его реакции.
— А я полагаю, шантаж, — ответил Монк. — Или, возможно, ревность.
— Шантаж? — Чарльз пришел в ужас, он ушам своим не верил. — Вы имеете в виду, что Грей кого-то шантажировал? Могу я спросить, каким образом?
— Если бы мы знали это, сэр, мы бы легко определили, кого именно он шантажировал, — ответил Монк. — И расследование было бы завершено.
— То есть вы вообще пока ничего не знаете.
Голос Чарльза вновь зазвучал уверенно.
— Напротив, мы знаем очень много. У нас даже есть подозреваемый, но мы бы не хотели его арестовывать, пока не отработаем все остальные версии. — Говорить этого не следовало, но больно уж хотелось Монку осадить Чарльза, сбить его с толку и насладиться его растерянностью.
— Вы явно совершаете ошибку. — Чарльз смотрел на него, прищурив глаза. — По крайней мере, мне так кажется.
Монк сухо улыбнулся:
— Я и сам пытаюсь найти другое объяснение. Поэтому собираю факты везде, где только могу. Уверен, что вы это уже заметили и оценили.
Краем глаза Монк уловил, что Эстер улыбнулась, и это определенно доставило ему удовольствие. Чарльз что-то проворчал себе под нос.
— Мы действительно хотим помочь вам, — нарушила молчание Имогена. — Мой муж пытался уберечь нас от потрясения просто из деликатности. Но мы очень любили Джосселина и готовы сообщить вам все, что нам о нем известно.
— Боюсь, «очень любили», моя дорогая, слишком сильное выражение, — недовольно буркнул Чарльз. — Мы, конечно, симпатизировали Джосселину, но принимали его только ради Джорджа.
— Джорджа? — Монк нахмурился. О Джордже он слышал впервые.
— Мой младший брат. — пояснил Чарльз.
— Он дружил с майором Греем? — оживившись, спросил Монк. — А мог бы я поговорить и с ним тоже?
— Боюсь, что нет. Но вы правы, он достаточно хорошо знал Джосселина. Какое-то время они были близкими друзьями.
— А что случилось потом? Между ними вышла размолвка?
— Нет, Джордж умер.
— О! — Монк смутился. — Примите мои соболезнования.
— Благодарю вас. — Чарльз откашлялся. — Нам нравился Грей, но, разумеется, в известных пределах. Моя жена, как и все мы, очень любила Джорджа и в какой-то мере перенесла это чувство на его друзей.
— Понимаю.
Монк зашел в тупик. Видела ли Имогена в Джосселине лишь друга Джорджа? Или просто была очарована обходительностью и остроумием Грея? Когда она говорит о Джосселине, лицо ее оживляется — точь-в-точь как у Розамонд Шелбурн. Неужели Чарльз настолько слеп, что не видит этого? Или просто не желает обращать внимания?
Отвратительная, опасная мысль внезапно вторглась в сознание Монка: что, если женщина, из-за которой убили Грея, вовсе не леди Шелбурн, а Имогена Лэттерли? Как бы выяснить, где находился Чарльз во время убийства?
Он перевел взгляд на Чарльза. На гладком лице мистера Лэттерли читалось разве что раздражение, но никак не сознание вины. Монк лихорадочно соображал, как повернуть беседу в нужное русло. Мысли его были тягучи, точно клей. И как это Имогену угораздило выйти замуж за Чарльза!
Внезапно Монк вспомнил трость в прихожей Джосселина Грея. Ах, если бы он еще смог вспомнить руку, держащую эту трость, и лицо владельца! Тем не менее он почему-то был уверен, что хорошо знает этого человека и что это не Лоуэл Грей. Какой смысл был лорду Шелбурну притворяться, будто он впервые видит Монка? Ведь никто в Шелбурн-Холле понятия не имел, что их гость лишился памяти. Возможно, именно Чарльз Лэттерли — владелец трости?
— Вы бывали когда-нибудь в квартире майора Грея, мистер Лэттерли?
Вопрос вырвался совершенно непроизвольно. Но теперь назад дороги нет — придется выяснять все до конца. Хотя бы ради собственного спокойствия нужно убедиться, что его дикая догадка безосновательна.
Чарльз слегка удивился:
— Нет. А зачем вам это? Вы же наверняка были там сами. О том, как он жил, я ничего вам рассказать не могу.
— Неужели вы ни разу к нему не заходили?
— Я уже ответил: нет. Просто не было повода.
— Полагаю, и родственники ваши тоже ни разу там не бывали?
На дам Монк теперь старался не глядеть. Он знал, что вопрос бестактен, даже, пожалуй, оскорбителен.
— Конечно!
Чарльз с трудом сдерживался. Хотел добавить еще что-то, но тут вмешалась Имогена:
— Вас интересует, где мы все находились в момент убийства Джосселина, мистер Монк?
Он не услышал сарказма в ее словах. Имогена смотрела на Монка внимательно и серьезно.
— Не выставляй себя на посмешище! — вспылил Чарльз. — Если ты не можешь отнестись к делу серьезно, Имогена, оставь нас и побудь в своей комнате!
— Я совершенно серьезна, — ответила она, на миг отвернувшись от Монка. — Если Джосселина убил кто-то из его друзей, то мы тоже оказываемся под подозрением. Право, Чарльз, разумней будет объяснить, где находился каждый из нас в это время. Иначе мистер Монк может начать проверять все сам.
Чарльз побледнел и уставился на Имогену, как на готовую ужалить змею. Монк чувствовал себя крайне неловко.
— Я был на званом ужине у друзей, — буркнул Чарльз.
Если он считал это стопроцентным алиби, то жестоко ошибался. Монк не мог удовлетвориться таким ответом. Он взглянул в бледное лицо Чарльза.
— Где это происходило, сэр?
— На Даути-стрит.
Имогена не сводила с Монка безмятежных глаз. Эстер отвернулась.
— А номер дома, сэр?
— Это имеет значение, мистер Монк? — невинным голосом осведомилась Имогена.
Эстер подняла голову, ожидая ответа. Пришлось объяснять:
— Даути-стрит подходит вплотную к Мекленбург-сквер, миссис Лэттерли. Две-три минуты, если идти пешком.
— О! — Голос ее был тихим и невыразительным. Она медленно повернулась к мужу.
— Дом двадцать два, — процедил он сквозь зубы. — Я пробыл там весь вечер и понятия не имел, что Грей проживает поблизости.
И опять Монк заговорил раньше, чем успел обдумать последствия своего вопроса:
— В это трудно поверить, сэр, вы же писали Грею. Мы нашли письмо в его бюро.
— Черт возьми! Я…
Чарльз остановился, похолодев.
Монк ждал. Тишина была такой, что ясно слышались удары копыт по мостовой. Поднять глаза на дам Монк не решался.
— Я имел в виду… — начал Чарльз и вновь замолчал.
Это было невыносимо. Монк понимал, что смутил их покой, и сожалел об этом. Он украдкой взглянул на Имогену, страшась увидеть ненависть в ее глазах. На миг ему пришла на ум странная мысль, что, окажись они вдвоем, он, ничего не скрывая, все бы ей объяснил.
— Мои друзья могут подтвердить, что я провел с ними весь вечер, — резко произнес Чарльз. — Я дам вам их имена. Что за нелепость! Мне нравился Джосселин, он принимал наши несчастья близко к сердцу. У меня не было причин причинять ему вред, вы не найдете ни одной!
— Так я могу узнать их имена, сэр?
Чарльз вскинул голову.
— Не собираетесь же вы прямо спрашивать их, где я находился в момент убийства? Я сообщу вам их имена, но…
— Я буду весьма осторожен, сэр.
Чарльз фыркнул. Мысль о том, что полицейский может вести себя деликатно, была ему внове. Монк терпеливо ждал.
— Будет лучше, если вы будете откровенны, сэр, а иначе мне самому придется искать ваших друзей.
— Проклятье!
Лицо Чарльза побагровело.
— Прошу вас, сэр!
Чарльз шагнул к столику и схватил карандаш. Несколько мгновений он писал, затем протянул сложенный лист бумаги Монку.
— Благодарю вас, сэр.
— Это все?
— Нет, боюсь, мне еще придется спросить вас о друзьях Грея — тех, у которых он часто гостил и, следовательно, мог случайно разузнать их секреты.
— Боже, какие секреты?
Чарльз смотрел на Монка с отвращением.
Монку не хотелось делиться мрачными подозрениями, которые рисовало ему воображение. Особенно в присутствии Имогены. Для него сейчас была драгоценна малейшая возможность подняться в ее глазах.
— Необоснованные подозрения не подобает высказывать, сэр.
— Не подобает, — саркастически повторил Чарльз. Чувства переполняли его. — Хотел бы я знать, какой смысл вы вкладываете в это слово!
Имогена в смущении отвела глаза, лицо Эстер окаменело. Она открыла было рот, намереваясь вмешаться, но сочла за лучшее промолчать.
Осознав неловкость момента, Чарльз залился краской, но извиниться даже не подумал.
— Он упоминал неких Доулишей, — раздраженно бросил он. — Кроме того, по-моему, раза два гостил у Джерри Фортескью.
Монк уточнил еще некоторые подробности относительно Доулишей и Фортескью, но все они казались несущественными. Когда он заявил, что вопросов больше не имеет, ответом ему был вздох облегчения. Монк вновь почувствовал раскаяние при мысли о своем бесцеремонном вторжении в этот светлый, уютный дом.
Даже на улице он по-прежнему ощущал на себе взгляд Имогены. О чем она хотела спросить его на самом деле? Что они вообще могли сказать друг другу?
Какая все-таки причудливая и неодолимая сила — воображение! Отчего ему показалось вдруг, что когда-то в забытом прошлом у них были общие воспоминания?
После ухода Монка Эстер, Имогена и Чарльз еще некоторое время молча сидели в гостиной. Солнце за окном заливало маленький садик, играло в листве.
Чарльз набрал воздуха, намереваясь что-то сказать, но взглянул на жену, на Эстер — и ограничился вздохом. Со скорбным лицом он двинулся к двери и, пробормотав извинение, вышел.
Мысли теснились в голове Эстер. Ей не нравился Монк, он злил ее, однако она уже не считала его таким простофилей, как раньше. Его вопросы озадачивали. Казалось, он практически не продвинулся в расследовании убийства Джосселина Грея, и все же в уме и упорстве ему не откажешь. Столь ревностный труд нельзя объяснить ни тщеславием, ни честолюбивыми помыслами. Полицейский Монк хотел восстановить справедливость.