Он еще раз задумался, были ли его побуждения добрыми. Было ли это чем-то большим, чем игра в доброго самаритянина? Возможно. Но никаких бед от этого не будет, так что же в этом плохого?
— Закрой свое окно. Я замерзла.
Анна пошла на компромисс, закрыв окно наполовину. Неужели это будет продолжаться до самого дома? Казалось, что Моника решила придать новый смысл поговорке «горбатого могила исправит».
— Почему ты не оденешься теплее? — На сиденье лежал смятый кашемировый кардиган бледно-желтого цвета, который стоил больше, чем Анна зарабатывала за неделю.
Моника лишь скрестила руки на груди. Она выглядела немного бледной, хотя это можно было объяснить тем, что на ней нет макияжа.
— Я не понимаю, почему ты не прислала лимузин. Не хватало мне сейчас еще свалиться в кювет на этой старой таратайке! — Моника выглянула и посмотрела на ограждение, за которым виднелся двухсотфутовый обрыв над блестящим внизу океаном.
— Я думала, что благодаря этому у нас будет время поговорить. — Анна всеми силами старалась произносить слова ровным голосом, при этом подумав: «Давай начнем с того, по какой причине я не могу позволить себе что-то получше, чем эта старая таратайка».
— Поговорить? — фыркнула Моника. — Все, что я делала последние несколько недель, — это разговаривала. Мне это так надоело, что я не расстроюсь, даже если больше никогда не поговорю ни с одним человеком до конца своих дней.
«Это вполне меня устраивает».
— Ну, должно быть, это пошло тебе на пользу. Я никогда не видела тебя более… свежей.
— По сравнению с чем?
— Ты знаешь. — Анна не собиралась принимать участие в этой старой игре.
Моника ожидала, что сестра и дальше будет спорить, но когда поняла, что та не станет этого делать, тяжело вздохнула.
— Хорошо, я признаю это. Ты была права, когда отослала меня туда. Это то, что ты хотела услышать?
— Все, что я сделала, — это подтолкнула тебя в правильном направлении.
— В любом случае, месяц в ГУЛАГе был бы пустяком по сравнению с этим. Ты не возражаешь, если я покурю?
Анна уже открыла рот, чтобы вежливо спросить, не может ли Моника подождать, пока они приедут на стоянку, но поняла, что это будут слова прежней Анны.
— Собственно говоря, возражаю, — сказала она.
Моника посмотрела на нее, сощурив глаза.
— Ну-ну, мисс Позитив. Полагаю, в следующий раз ты прикажешь мне закрыть рот.
— А это неплохая идея. — Спокойствие, с которым Анна говорила, поразило ее саму. Откуда оно взялось? Казалось, что она годами задыхалась и вдруг неожиданно смогла дышать. — Послушай, дорога будет длинной, а ты ни капельки не облегчаешь ее.
Моника посмотрела на сестру так, словно собиралась сказать что-то неприятное, но потом, вздохнув, откинулась назад.
— Прости. Это просто… Я боюсь, ты знаешь об этом? — у нее был слабый, почти детский голос. — Там, где я была, обо всем заботились. Никаких решений. Никаких… — Она запнулась, тяжело вздохнув. — Я не уверена, что исправлюсь сама. — В глазах Моники заблестели слезы, она потянулась, чтобы схватить Анну за руку, и та почувствовала, что у Моники ледяные пальцы. — Ты простишь меня?
Анна пожала плечами.
— Мне не за что тебя прощать.
Она ощутила прилив жалости, но не поддалась ему. Почему вся ее жизнь всегда крутилась только возле Моники, только вокруг нее? А как же их мама, например? Почему Моника ничего не спросила насчет Бетти?
Анна собрала все свое мужество, чтобы заговорить на эту тему. Она чувствовала себя более сильной после разговора с Марком.
— Послушай, есть кое-что…
У нее не было возможности закончить.
— Только одну крошечную сигаретку? — упрашивала Моника. — Я открою окно.
Анна была на грани срыва, когда ей неожиданно вспомнилась строфа из стихотворения:
Враг вступает в город,
Пленных не щадя,
Потому что в кузнице
Не было гвоздя.
Если она будет попусту болтать о таких незначительных пустяках, она может потерять самообладание… и, в конечном счете, проиграть всю битву.
— Это подождет, — оживленно сказала она и краем глаза увидела, как у Моники отвисла челюсть. — Нам нужно поговорить.
— О чем? — угрюмо спросила Моника.
— О маме. Ей хуже.
— Ну и?.. — Моника даже не притворялась, что беспокоится.
— И… — Анна глубоко вдохнула. — Это становится невыносимым.
— Разве это не то, за что я плачу Эдне?
— Эдна не все время там.
— Ну, тогда пускай задерживается на час-два в неделю. — Моника говорила так величественно, как будто предлагала миллион долларов.
— Это не то, о чем я думала.
— Да перестань ты, неужели все так плохо? Все, что она делает, — это сидит перед телевизором.
«Как будто ты можешь об этом знать».
— За ней нужно следить каждую минуту. На прошлой неделе она чуть не подожгла дом.
— И что, по-твоему, я должна с этим делать?
— Думаю, ты знаешь.
Моника удивленно посмотрела на сестру. Она не привыкла к тому, чтобы Анна говорила так прямо, и это внезапно выбило почву у нее из-под ног.
— Ты имеешь в виду дом для престарелых? — Голос Моники звучал бесстрастно.
— Я не вижу другого выхода.
— Ты говорила с Лиз? — увиливала от прямого ответа Моника.
— Она двумя руками «за».
— Ей легко говорить. — Монике не нужно было продолжать: Лиз не будет оплачивать счета.
Пульс на виске у Анны начал колотиться с сумасшедшей скоростью. Если Моника не согласится, то ей не останется ничего, кроме как выставить дом матери на продажу. И даже в этом случае денег, которые она получит, будет недостаточно на долговременный уход за Бетти в одном из лучших домов для престарелых. Их мать закончит жизнь в одном из тех отвратительных мест, которые были чуть лучше, чем ночлежки для бездомных.
— Разумеется, без тебя мы ничего не сможем сделать, — сказала Анна так невозмутимо, как только могла.
— Черт побери.
Анна уменьшила скорость перед следующим поворотом, заметив крутой обрыв впереди. Если бы она в результате несчастного случая упала со скалы, это решило бы все проблемы, не так ли? Потом она вспомнила о Марке… о Лиз… и о своих верных друзьях — Лауре и Финч. Жизнь, которая лишь несколько недель тому назад казалась Анне невыносимой, вдруг показалась ей драгоценной.
— Я не собираюсь тебя упрашивать, — решительно сказала Анна. — Она и твоя мать тоже.
— Я внесла больше, чем ты и Лиз.
Анна сдержала резкий ответ, вертевшийся у нее на языке.
— Послушай, я не говорю, что ты не была щедрой: без Эдны мама оказалась бы в таком учреждении…
«Как жена Марка». Анна почувствовала вспышку эгоистичной радости, слушая его откровенный рассказ, но, увидев на его лице боль, ощутила, как ее немедленно охватило чувство вины. И зависти тоже. Будет ли какой-нибудь мужчина когда-нибудь так же любить ее?
— Ты, должно быть, думаешь, что я печатаю деньги, — раздраженно сказала Моника. — Ты знаешь, сколько мне стоил этот короткий отпуск? Три тысячи долларов. И я не верну их в ближайшие дни. — По правде говоря, дни актерской карьеры Моники, скорее всего, были сочтены, но Анна посчитала, что счет за месяц в «Патвейз» стоил столько же, во сколько обходилось Монике ее портфолио за тот же промежуток времени. Монике не придется в скором времени идти в богадельню.
— На следующей неделе я буду смотреть дома для престарелых, — продолжала Анна тем же размеренным тоном. Она нарочно не упомянула, что Марк предложил поехать вместе с ней, Моника могла неправильно это истолковать. — Я хотела бы уладить вопрос с деньгами.
— А если я не соглашусь?
Пульсация теперь раздавалась в двух висках. Анна вспомнила ответ Марка: приготовься к тому, что последствия могут быть какими угодно. Ее пульс успокоился, и она вспомнила еще кое-что — реакцию Моники в прошлый раз, когда Анна пригрозила уволиться. Возможно, она нуждалась в своей зарплате, но Моника нуждалась в сестре еще больше.
— Не думай, что мне это понравится, — холодно ответила Анна.
— Что ты имеешь в виду?
— Я сама могу занять место Эдны.
— Очень смешно. — Моника выдавила из себя смешок, такой же фальшивый, как и напускная храбрость, с которой она говорила. — Ты этого не сделаешь. Ты обещала.
— Обещания вполне могут быть нарушены.
— Это угроза?
Анна пожала плечами.
— Я запросто могу тебя уволить, — продолжала Моника, повысив голос.
— Тогда давай, уволь меня.
— Ты это не серьезно.
Анна мысленным взором окинула свое прошлое: массу унижений, годы раболепства, — и как будто пелена спала с ее глаз. Ей вдруг все стало ясно. «Любой исход будет лучше, чем это», — подумала она. Продавать карандаши на улице — или свое тело, если дойдет до этого.
— Я еще никогда не говорила серьезнее, — решительно сказала Анна.
Моника уставилась на нее, почувствовав произошедшую в сестре перемену. Анна заметила страх в ее прищуренных глазах.
— Хорошо, — фыркнула Моника. — Первым делом завтра утром я ожидаю твое заявление об увольнении.
Это было так похоже на эпизод из кинофильма, что Анна рассмеялась.
— Дай я угадаю — «Сладкий запах успеха»? — Она слегка подтолкнула Монику локтем. — Перестань, не выступай. Я твоя сестра.
— Которую ты, кажется, без труда забыла, — нижняя губа Моники задрожала.
— А чего же ты ожидала? Ты не оставила мне другого выбора.
— Ты бы не посмела так обращаться со мной, если бы… — Моника запнулась, возможно не желая переигрывать. Вместо этого она жалобно сказала: — Легко воспользоваться кем-то, если он слаб.
— Тебе нужно организовать телемарафон, — со смехом сказала Анна. — Его мог бы вести Джерри Льюис.
Моника выглядела ошеломленной, и сама Анна была несколько шокирована. Неужели она действительно это сказала? Если бы кто-нибудь подслушивал их, то подумал бы, что она бессердечная. Но, черт возьми, она устала бегать вокруг Моники на цыпочках. И полноценная или нет, Моника все же не была Камиллой.