треть в книге. Раз она уже дала ему пару подсказок, почему бы не поделиться еще одной? Он раскрыл книгу наугад. Страница была почти пуста, если не считать заглавия очередной главы, которая называлась так: «Жорж и зеленая муха, дневник наблюдений». Шилов не нашел смысла в этой фразе, по крайней мере, смысла полезного для него, открыл книгу на другой странице и прочел:
«Есть что-то героическое в том, чтобы продолжать идти вперед, даже если ты уперся носом в стену. А теперь, Жорж, продолжай внимательно наблюдать за вонючей зеленой мухой и аккуратным, то есть каллиграфическим почерком записывай все, что увидишь в дневник наблюдений…»
Глава пятая, или Шилов из параллельной вселенной
Забудьте обо всем, что происходило раньше, прошу вас. Шилов на самом деле спустился на планету Цапля. Он был обязан выполнить служебный долг.
Шилов поплотнее запахнул полы пальто и крепко обнял себя руками, но пуговицы не застегивал, потому что здесь было так принято. Вокруг него стояли такие же люди в таких же пальто, только других расцветок, и они также обнимали себя, и смотрели, не мигая, в одну сторону. Если кто-то кашлял, люди вздрагивали, а женщины украдкой смахивали слезинки, но никто не смотрел на кашляющего, кроме Шилова, который все же старался украдкой глянуть, кто тот смельчак, что решился кашлянуть. Определить это на взгляд было невозможно, потому что лица людей выглядели одинаково непроницаемыми, потому что и женщины, и мужчины имели одинаково бледный вид и казались в красном свете заходящего солнца близнецами. Толстяки и худые, блондины и брюнеты, мужчины и женщины, молодые и старые – все стояли под козырьком автобусной остановки, укутанной снегом, и с надеждой смотрели на дорогу, забитую ледяным крошевом у обочины и темную, влажную посередине. Они мрачно глядели на голые деревья с другой стороны дороги, на багровое солнце, залившее светом, словно томатным соком, полнеба.
Зафырчало, громыхнуло за поворотом, и люди разом повернули головы в ту сторону. Шилов повернул тоже. К остановке, наворачивая снежную кашу на колеса, ехал пузатый ярко-красный автобус с плотно закрытыми окнами и квадратными желтыми фарами, с номером, который был нарисован фломастером на картонке, скотчем прилепленной к самому верху лобового стекла. Номер «три». Кто-то вздохнул облегченно, и Шилов тоже вздохнул, потому что и его коснулась всеобщая паранойя, и он обрадовался, что подъехал нужный автобус. Некоторые наоборот как-то осели. Старушка по правую руку шептала под нос: «Как же так, третий, третий, третий, не первый, а третий…» Шилов оглянулся на старушку, а потом посмотрел на солнце, которое скользило по небу все ближе и ближе к горизонту, и благодаря прямым как стрела деревьям, что росли с той стороны, казалось, что оно опускается в клетку. Старушка смотрела только на солнце. Слезы катились из ее желтых глаз, мочили бледную кожу на щеках, а кожа выглядела такой тонкой, что Шилову нечаянно подумалось, что совсем несложно будет проткнуть ее пальцем.
Автобус подъехал и остановился. Водитель потянул за рычаг, двери со скрежетом распахнулись. В салон хлынули люди. Шилов – вместе со всеми. Он не стал садиться на неудобное пластмассовое сиденье, а ухватился за поручень и стал у заледененного окна, свободной рукой придерживая полы пальто. В салоне пахло чесноком и бензином. Двери закрылись, как будто с воплем. Шилов вздрогнул. Автобус тронулся с места. Шилов вздохнул свободнее. Он посмотрел на сидящих впереди людей и увидел, что они все читают одну и ту же книгу в серой обложке. Автобус свернул, и люди одновременно взялись за уголок страницы и перевернули ее. У Шилова глаза чуть на лоб не полезли, потому что среди пассажиров он увидел двоих детей школьного возраста, и они тоже читали книгу, и тоже перевернули страницу одновременно с остальными. Шилов, стараясь не выделяться, сделал два шага вперед, и увидел, что люди на самом деле не читают, а украдкой поглядывают друг на друга и ждут, когда кто-нибудь перевернет страницу, а когда кто-то решался и переворачивал, облегченно вздыхали и следовали его примеру. Шилов увидел, что лица людей напряжены, капельки пота стекают с висков, пальцы трясутся, а нижние губы закушены. Он заметил, как один мальчик отвлекся и не перевернул страницу вовремя, и его отец отвесил ему подзатыльник, а потом склонил голову, подставляясь под удар, и мальчик ударил его кулаком по затылку в ответ, а остальные пассажиры переглянулись и в унисон наградили друг друга затрещинами.
«Сумасшествие», – подумал Шилов и отвернулся к окну. Он глядел на проносящиеся мимо однообразные деревья и рекламные щиты, которые рекламировали самый сахарный сахар в мире, самое масляное масло и самые машинные машины.
«Спокойно, Шилов, спокойно, – говорил себе Шилов. – Они не люди, ты должен помнить это». Но так сложно было поверить, что перед ним не люди, потому что обитатели планеты со странным названием Цапля выглядели как люди и манерами своими напоминали людей, и даже автобус, на котором ехал Шилов, походил на тот, стилизованный под старину мобиль, в котором он в юном возрасте ездил в детский лагерь на берегу Черного моря. Всем напоминали чужаки людей, кроме глаз, необычных желтых глаз, шафрановых, оранжевых, соломенных и канареечных, и любых других оттенков желтого.
Впрочем, у Шилова сейчас были точно такие же. Сейко, агент с орбитальной станции, постарался.
Минут через пятнадцать они въехали в пригород. Деревья сменились дешевыми двух– и трехэтажными каменными домами, заметенными снегом. В редких окнах горел свет. Людей на улицах Шилов почти не видел. Пару раз мелькнули бредущие по узким тротуарам бледные тени, закутанные с ног до головы в шубы или пальто. Они не держали полы распахнутыми, и кто-то из пассажиров возмущенно поцокал языком, а его примеру последовали остальные.
Шилов проклял тот день, когда шеф позвонил ему и дал это задание.
Он вышел на остановке, что располагалась в квартале от гостиницы. Прыгнул со ступеньки прямо в неубранный снег, провалился чуть не по колено и увидел патлатого юнца-дворника, который стоял, прислонившись к телеграфному столбу, и покуривал папиросу. От папиросы воняло не табаком, но местным его заменителем из окрошки наркотических трав. В руках дворник сжимал заступ, заледеневший от ковша до ручки.
– Извините, – не стерпел Шилов, в сапоги которого забилось порядочное количество снежной каши, – а почему вы не убираете снег?
Дворник неспешно повернулся, и пока он оборачивался, Шилов готов был поклясться, что слышит металлический скрежет, как от несмазанных шестеренок. Дворник не посмотрел на него, а уставился на отъезжающий автобус и пробасил, приподнимая лопату за черенок:
– Не положено.
– А разве это не ваша работа?
– Не положено, – повторил дворник, ударил лопатой оземь и продолжил с кисломолочной миной раскуривать папиросу. Шилов выругался и перебежал дорогу. До желто-синего светофора идти было лень, да и движения в округе не наблюдалось. Он пошел по пешеходной дорожке к гостинице. Чуть не столкнулся с зеленоволосой девчонкой-подростком, которая глянула на него с испугом, пискнула, извиняясь, и побежала дальше, смешно прижимая тощие руки к груди. Шилов посмотрел ей вслед. Самая обычная девчонка, худенькая и стройная, в коротком пальто с застегнутыми пуговками. Пожалуй, красивая – для подростка, конечно. Она таранила и выворачивала снег точеными сапожками, как маленький танк. Она свернула у перекрестка и пошла к двухэтажному белокаменному зданию с колоннами и высокими мозаичными окнами. Пятачок у здания был очищен от снега. Возле высоких дверей курили юноши развязного вида, из-за приоткрытой двери доносилась аритмичная музыка. Девчонка исчезла за дверью, мальчишки поглядели ей вслед и облизнулись – к удивлению Шилова не в одно и то же время и даже по-разному. Обычные ребята, не то что остальные, подумал Шилов. Он решил запомнить это место.
Шилов пошел дальше и совсем скоро оказался на небольшой круглой площади, выложенной брусчаткой. Посреди площади на высоком пьедестале стоял мраморный памятник бабочке. Бабочка залезала обратно в куколку, чтобы превратиться в гусеницу. Шилов не имел представления, что этот чудесный символ может означать, и не спешил выяснить. Все, что он сейчас хотел – это чашку горячего кофе с коньяком, или что там на этой дурацкой планете заменяет коньяк.
Он подошел к дверям своей гостиницы – серокаменному трехэтажному дому с балюстрадой и стеклянной мансардой. Под тяжестью льда стекло в мансарде лопнуло, и внутренности ее завалило снегом. Чинить мансарду, похоже, не собирались. Гостиница, тем не менее, была в пригороде самая дорогая, хотя, если сравнивать с ценами в центре, все-таки дешевая. Как раз такую выбрал бы житель столицы, стесненный в средствах, но привыкший к удобствам. По легенде Шилов был как раз не очень богатый житель этой самой столицы, приехавший сюда с торговой миссией.
Его встретил швейцар в белой ливрее с серебряными позументами. У швейцара было изможденное лицо, дрожащие губы и круги под глазами. Он открыл Шилову двери и поклонился. Шилов, шепотом матерясь на каком-то из местных диалектов, поклонился в ответ. Вошел в вестибюль, подошел к стойке портье. Портье резался в игру, похожую на домино, с конопатым мальчиком на побегушках, которого Шилов, любитель всего французского, нарек гарсоном. Про себя, естественно.
Шилов с размаху ударил ладонью по звонку, но звонок не сработал и раздосадованный Шилов вмазал по стойке кулаком. Стойка противно задребезжала и зашаталась. Портье оторвался от игры, метнулся к крючкам на стене, на которых висели ключи, снял нужный, протянул Шилову, одновременно придерживая свободной рукой хлипкую стойку. Сказал, заискивающе улыбаясь:
– Вот ваш ключ, господин Шилафф! Как прошла поездка?
– Утомительно, но удачно, – буркнул Шилов, оборачиваясь. Он с надеждой поглядел на круглые деревянные столики и на шеф-повара, а по совместительству официанта. На поваре была зеленая форма и изумрудно-зеленый колпак, наползающий на глаза. Повар время от времени нырял в неприметную дверцу в дальнем углу и выбегал оттуда с деревянными подносами, набитыми съестным. Повар обслуживал зажиточную эксцентричную парочку среднего возраста. Парочка требовала новых блюд, вкушала от каждого понемногу, а иногда и вовсе не вкушала, приказывала немедля унести. Из-за э