– Как я и думал, мистер Эрон. Как я и думал.
Его заместитель нахмурился – он все еще таращился на Рипли.
– Как скажете, сэр. Что теперь?
Эндрюс вздохнул:
– Ничего. Ешь.
Он поднял вилку и погрузил ее в исходящую паром коричневую массу на подносе.
Рипли встала напротив Диллона, за спиной Боггса. Все четверо ели, решительно не обращая внимания на ее присутствие.
– Спасибо за ваши слова на похоронах. Они помогли. Не думала, что отреагирую подобным образом на нечто столь бессмысленное, как слова, но я ошибалась. Просто хотела вам сказать, что это было для меня ценно.
Здоровяк упорно смотрел на свою тарелку и с поразительной решимостью гонял по ней еду. Но когда Рипли не двинулась с места, он все же поднял голову.
– Тебе не стоит здесь находиться. Не только на Фиорине… хотя на этот счет у тебя не было выбора… но и в этой комнате. С нами. Тебе следовало остаться в лазарете, там твое место. Убирайся.
Рипли откусила кусок хлеба, задумчиво пожевала. Для сублимированного продукта он был почти вкусным.
– Я проголодалась.
– Клеменс мог принести что-нибудь.
– Мне стало скучно.
Расстроенный, он положил вилку и посмотрел прямо на нее.
– Я не знаю, зачем ты это делаешь. Есть вещи и похуже, чем скука. Я не знаю, зачем ты со мной разговариваешь. Ты не хочешь узнать меня поближе, лейтенант. Я – убийца и насильник. Женщин.
– И в самом деле, – брови, которые она частично выщипала, но полностью не сбрила, приподнялись. – Полагаю, что я заставляю вас нервничать.
Вилка Боггса остановилась на полпути ко рту. Рейнс нахмурился, а Голик просто продолжил есть, полностью игнорируя происходящее. Диллон с секунду помедлил, потом на его огрубевшем лице медленно расползлась улыбка. Он кивнул, и Рипли заняла оставшееся свободное место.
– В тебе есть вера, сестра?
– Во что? – Рипли занялась кукурузным хлебом.
– Во что угодно.
Ей не потребовалось много времени на раздумья.
– Маловато.
Диллон взмахнул рукой, охватывая широким жестом всю столовую и ее посетителей.
– У нас здесь много веры. Правда, больше нет почти ничего, но вера есть. Она не занимает много места, Компания и правительство не могут ее у нас отобрать, и каждый человек сам следит за собственными запасами. Она не только полезна в таких местах, как это, она чертовски необходима. Иначе ты отчаешься, а в отчаянии ты потеряешь душу. Правительство может отобрать твою свободу, но не душу. На Земле в таком месте все было бы иначе, но здесь не Земля. И даже не Солнечная система. Здесь люди на все реагируют иначе, свободные и заключенные одинаково. Мы меньше, чем свободны, но больше, чем мертвы. Одна из вещей, позволяющих не сойти с ума, – это наша вера. У нас ее много, лейтенант. Хватит даже на твою долю.
– Мне казалось, что в вашу веру женщины не допускаются.
– Почему? Потому что тут одни мужчины? Это всего лишь следствие состава колонии, а не наша философия. Если бы сюда ссылали женщин, их бы приняли. Заключение не дискриминирует по половому признаку. Причина, по которой в нашей вере нет женщин, только та, что их здесь никогда не было. Но мы терпимы ко всем. Не слишком осмысленно избегать кого-то, когда этот кто-то уже исключен отовсюду простым фактом ссылки сюда. Мы терпимы даже к нетерпимому. – Улыбка Диллона стала шире.
– Спасибо, – сухо ответила Рипли.
Он заметил ее тон.
– Эй, это всего лишь констатация принципов. Ничего личного. Тут хорошее место, чтобы ждать. И до сих пор не было никаких искушений.
Рипли откинулась на спинку стула.
– Думаю, если вы можете выносить это место дольше года, и не сходите с ума, то можете принять кого угодно.
Диллон снова принялся за еду, и ел он с удовольствием.
– Фиорина – хорошее место, чтобы ждать. Не хуже других. Без сюрпризов. Больше свободы передвижения, чем у тебя есть в населенном мире. Эндрюс не беспокоится о том, что мы уйдем слишком далеко от комплекса, потому что просто некуда идти. Снаружи плохо: мало еды, паршивая погода, отсутствие компании. У нас всех тут большие сроки, хотя и не каждый с пожизненным. Все всех знают – какие они, на кого можно положиться, а кому требуется немного помощи. – Он дожевал и проглотил. – Есть места и хуже, чтобы отбыть свой срок. Я там не был, но слышал о них. Учитывая все это, Фиорина мне отлично подходит. Никаких искушений.
Рипли искоса взглянула на него.
– А чего именно вы ждете?
Отвечая, здоровяк не упустил и секунды. Или полной вилки.
– Мы ждем, – сказал он со всей серьезностью, – чтобы Господь вернулся и повел своих слуг к спасению.
Рипли нахмурилась.
– Думаю, ждать вам еще долгонько.
5
Позже Клеменс показал Рипли зал собраний, указав на мелочи, которые она могла счесть любопытными. Наконец они уселись, одни в просторной комнате. Заключенный Мартин тихо подметал неподалеку.
– Как много ты знаешь об истории этого места?
– То, что мне рассказали ты и Эндрюс. Еще немного добавили заключенные.
– Да, я видел, что ты разговаривала с Диллоном.
Клеменс налил себе немного виски из металлической фляжки, которую носил с собой. Потолок зала виднелся на высоте четырех этажей над ними.
– С точки зрения психосоциологии это достаточно интересно. Диллон и остальные ударились в религию, если можно так сказать, около пяти лет назад.
– Какую религию?
Клеменс пригубил напиток.
– Я не знаю. Сложно сказать. Какую-то разновидность древней эсхатологической христианской веры.
– Ммм…
– Точно. Суть в том, что, когда Компания хотела закрыть этот комплекс, Диллон и остальные обращенные захотели остаться. А когда Компания видит выгоду, она своего не упустит. Так что им позволили остаться в роли смотрителей с двумя надзирателями и одним медицинским офицером, – он обвел рукой пустой зал собраний. – И вот мы здесь. Тут не так уж плохо – никто нас не проверяет, никто не беспокоит. Проходящие мимо корабли регулярно сбрасывают припасы, так что не надо волноваться о базовых нуждах. Все, что нам удается найти, позволено использовать, и Компания платит людям минимальное жалование смотрителей, пока они отбывают срок, а это куда лучше того, что заключенный зарабатывает в земных тюрьмах. Для комфорта у людей есть видео и книги, а теперь и собственная религия. Вдоволь пищи, даже если со временем она приедается. Вода приличная, а пока ты регулярно бреешься, насекомые тебя не беспокоят. Имеются несколько враждебных форм жизни, но они не могут попасть внутрь комплекса. Если бы погода была получше, тут было бы почти приятно.
Отпивая свою порцию, Рипли выглядела задумчиво.
– А что насчет тебя? Как тебе удалось получить такой отличный пост?
Он зажал стакан пальцами и крутил его из стороны в сторону, покачивая вперед и назад.
– Знаю, ты с трудом в это поверишь, но здесь на самом деле куда приятнее, чем на моем предыдущем месте. Мне нравится, что меня оставили в покое. Мне нравится, что меня игнорируют. В этом плане здесь просто отлично. До тех пор, пока кому-то не требуется медицинское внимание, или пока кто-нибудь не поранится – что случается куда реже, чем можно подумать, – мое время принадлежит, по большей части, мне одному. Я могу сидеть и читать, смотреть видео, исследовать комплекс, или пойти в изолятор и там орать во всю глотку, – он обворожительно улыбнулся. – Это чертовски приятнее, чем когда у тебя над душой постоянно стоит какой-нибудь садист-охранник или заключенный-нытик.
Потом Клеменс кивнул на ее обритую голову.
– Как тебе нравится новая прическа?
– Странно ощущается. Словно волосы все еще на месте, но, когда ты дотрагиваешься рукой, там ничего нет.
Медик кивнул.
– Как у кого-то, кто потерял ногу, но думает, что все еще чувствует ступню. Тело – забавная штука, а разум – еще забавнее.
Он осушил стакан, посмотрел ей в глаза.
– А теперь, поскольку я попал из-за тебя в затруднительное положение с Эндрюсом из-за кремации, повредил и без того неидеальные отношения с хорошим человеком, ввел тебя в курс дела по вопросу скучной истории «Ярости-361», как насчет того, чтобы рассказать мне, что ты искала в теле мертвой девочки? И почему было необходимо сжечь трупы?
Рипли начала отвечать, но он поднял руку, направив ладонь в ее сторону.
– Прошу, только не надо больше про мерзких микробов. Эндрюс был прав: холодильника бы вполне хватило, чтобы сделать их безобидными. Но тебе этого было недостаточно. Я хочу знать – почему.
Она кивнула, отставила стакан в сторону и повернулась к собеседнику.
– Сначала я должна узнать кое-что другое.
Клеменс пожал плечами.
– Говори.
– Я тебя привлекаю?
Его глаза сузились. Пока мужчина гадал, как ответить, он услышал, что отвечает его собственный голос, словно губы и язык вдруг решили действовать независимо от мозга. Что не было, как он решил с легким удивлением, такой уж плохой вещью.
– В каком смысле?
– В том самом.
Было похоже, что Вселенная все еще полна чудес, даже если вечные облака Фиорины и стремились их закрыть.
– Ты довольно прямолинейна. В разговоре с кем-то, кто питает склонность к уединению – как я упоминал, – я нахожу это слегка сбивающим с толку.
– Извини. Я не знаю других способов. У меня давно никого не было.
– Да, – промурлыкал он. – И у меня.
– У меня нет времени на уловки. У меня нет времени ни на что, кроме действительно важного. Мне пришлось этому научиться.
Клеменс снова наполнил стаканы, поднял свой и поболтал содержимое, рассматривая бессмысленные водовороты на поверхности жидкости.
Каждая из лопастей вентилятора была в два раза больше человека. Такой размер необходим, чтобы засасывать воздух с поверхности и направлять его вниз, в конденсоры, которые его очищали от примесей пыльной атмосферы планеты и обогащали, прежде чем закачать в шахты и постройки. Но все же система работала небезупречно – атмосфера Фиорины была слишком грязной.