В колонии имелось десять вентиляторов – по одному на штольню. Восемь молчали, оставшаяся пара крутилась на половинной скорости и поставляла воздух в западную четверть комплекса.
Мерфи напевал, несмотря на маску-респиратор, которая закрывала его рот и нос, защищая от частичек пыли с поверхности. На стенах воздухопровода обычно скапливались слои нагара. Мерфи срезал их лазером, любуясь на то, как вентилятор их засасывает и отправляет в фильтры. Эта работа была не лучшей, но и не худшей. Он тянул время и делал все настолько хорошо, насколько это было возможно. Его вовсе не волновало неизбежное прибытие инспекторов Компании. Просто мужчина знал: когда он закончит с воздухопроводами, ему найдут другую работу. Так что вполне можно было хорошенько все почистить, чтобы это заняло как можно больше времени.
Мерфи не попадал в ноты, но пел с воодушевлением. А затем внезапно прекратил петь.
Большое отложение образовалось в укромном местечке слева от него. Чертовы нычки типа этой вечно набирали крупные куски мусора, которые просачивались сквозь фильтры на поверхности. Заключенный встал на колени, вытянул рукоятку метлы и выудил из углубления массу чего-то. И это что-то, в отличие от углеродной окалины, легко двигалось.
Мусор оказался плоским и податливым. Поначалу Мерфи подумал, что это чья-то старая униформа, но когда он наконец выудил ее наружу, то увидел, что это кожа какого-то животного. Темная и блестящая, она больше походила на металлическую фольгу, чем на плоть. Занятная штука.
Растянув ее на полу, Мерфи увидел, что она достаточно большая, чтобы обернуть двоих человек или молоденького бычка. Что за черт?..
Потом он понял. На Фиорине имелось несколько крупных видов животных. Несчастные, примитивные, живущие в грязи создания с вялыми нервными системами и медленной реакцией. Очевидно, одно из них каким-то образом забралось в воздухозаборник и, неспособное выбраться обратно, сдохло из-за отсутствия еды и воды. Оно не могло воспользоваться лестницами, а ревущий вентилятор образовал непреодолимый барьер. Мерфи потыкал пустую кожу. Эта высохшая скорлупа – все, что осталось от несчастного посетителя. И не определить, сколько оно тут провалялось, никем не замеченное.
Впрочем, для старого, давно высохшего трупа эта кожа выглядела на удивление хорошо. «Насекомые», – напомнил себе Мерфи. Они быстро управятся с любой плотью, оказавшейся у них на дороге. Любопытно. Он не знал, что насекомые едят кости.
А может, костей у этого существа и не было? Может, это было… как там это называется? Беспозвоночное, да. Что-то без костей. Разве на Фиорине такие не водились? Стоит проверить, а еще лучше – спросить у Клеменса. Медик-то знает. Мерфи возьмет эту шкуру и отнесет в лазарет. Может, он сделал какое-нибудь открытие, нашел шкуру животного нового типа. Запись об этом будет хорошо смотреться в личном деле.
Но пока что у него простаивала работа, которую следовало закончить.
Развернувшись, Мерфи срезал пару углеродных отложений с нижнего изгиба воздухопровода по правую руку. В этот момент раздался какой-то шум. Нахмурившись, мужчина выключил лазер, поставил его на предохранитель и обернулся, прислушиваясь. Он почти решил, что у него просто разыгралось воображение, когда услышал звук снова – какой-то влажный плеск.
В нескольких метрах чуть дальше имелось еще одно углубление побольше – некогда его использовали в качестве кладовки для припасов и инструментов. Сейчас оно должно пустовать – припасы сложены где-то еще, а инструменты забрал улетевший обслуживающий персонал. Но пока Мерфи подкрадывался ближе, хлюпающий звук становился все громче.
Ему пришлось нагнуться, чтобы заглянуть внутрь. Жалея, что у него нет фонарика, Мерфи прищурился в сумрачном свете, доходившем сюда от воздухопровода. В углублении что-то двигалось – неясная во мраке форма. Существо, которое сбросило кожу? Если так, и он смог бы притащить его живьем, это непременно заработало бы ему официальную похвалу Компании. Может, неожиданный вклад в умирающую науку Фиорины окажется настолько стоящим, что ему сократят срок приговора на пару месяцев.
Глаза привыкли к слабому освещению. Теперь он видел существо более ясно, различал голову на длинной шее. Оно ощутило его присутствие и повернулось к нему.
Мерфи замер, не в состоянии двинуться. Его глаза расширились.
Жидкость возникла внезапно – тугая плотная струя из несформировавшегося рта монстра ударила прямо в лицо застывшего заключенного. Зашипел газ, когда плоть расплавилась от контакта с чрезвычайно едкой средой. Крича и царапая оплывающее лицо, Мерфи отшатнулся назад.
Из-под его пальцев струился дым, пока заключенный, спотыкаясь, ковылял прочь от ниши. Он налетел сперва на одну стену, потом на другую. О том, куда он направляется и где находится, Мерфи не думал. Думал только о боли. А о вентиляторе – нет.
Когда он наткнулся на огромные лопасти, они мгновенно искрошили тело, заляпав кровью и ошметками плоти металлоконструкции воздухопровода. Его друзьям пришлось бы очень долго искать останки, если бы череп не застрял между лопастью и рамой. Вентилятор заклинило, сработали предохранители и выключили механизм. Двигатель прекратил работу, лопасти перестали вращаться. Дальше по главному коридору автоматически включился другой вентилятор, чтобы компенсировать недостачу. Затем в боковой штольне снова стало тихо, и только из старой кладовой доносился едва различимый звук – странное хныкающее шипение, которое больше некому было услышать.
По сравнению с жильем других заключенных квартира Клеменса была роскошной. У него было больше пространства, а как медицинский техник комплекса он имел доступ к определенным удобствам, в которых было отказано другим обитателям планеты. Но комната была комфортабельна только по местным меркам. Даже на самом уединенном аванпосте Земли она не прошла бы инспекцию.
И все же Клеменс сознавал собственное уникальное положение, и, учитывая обстоятельства, был очень благодарен. А недавно обстоятельства еще и сильно улучшились.
Рипли пошевелилась на койке под покрывалом, потянулась и заморгала, глядя в потолок. Клеменс стоял на полу у встроенных шкафов. Между его губами дымилась наркопалочка, и он наливал из канистры в стакан нечто темное и ядреное. Рипли первый раз увидела его без официальной униформы. На обритой коже затылка был отчетливо виден оттиск с кодом.
Обернувшись, он увидел, что она на него смотрит, и указал на канистру:
– Извини, я не могу предложить тебе выпить, но тебе полагается лекарство.
Рипли прищурилась.
– Что на этот раз?
– Ты удивишься.
– Не сомневаюсь, – она улыбнулась. – Ты меня уже удивил.
– Спасибо, – он поднял стакан повыше. – Медицинский инструментарий, что оставила нам Компания, довольно примитивен, но кое-что все-таки может. Поскольку полагаться на поставки припасов не приходится, я должен быть в состоянии синтезировать довольно много препаратов. Программа, которая синтезирует алкоголь для притираний, не требует сложной настройки, чтобы производить нечто более аппетитное.
Он пригубил содержимое стакана и остался собой доволен.
– Скромное хобби, но полезное.
– А Эндрюс знает? – поинтересовалась она.
– Не думаю. Я-то точно ему не рассказывал. Если бы он знал, то приказал бы мне прекратить. Сказал бы, что это плохо для общественной морали, и опасно, если люди узнают, что я могу такое делать. И я не смог бы с ним не согласиться. Но до тех пор, пока он это не обнаружит, я радостно продолжу перекомпоновывать молекулы и стимулирующие свойства этила так, как нужно лично мне.
Он убрал канистру в держатель.
– Не волнуйся, я оставлю тебе немного. На потом.
– Ты такой заботливый.
– И не говори. Когда я учился в школе, рекомбинирующая синтетическая химия была одним из моих любимых предметов, – он помедлил. – Кстати о заботливости: хотя я глубоко благодарен за твое внимание, я осознаю, что ты проявила его строго в нужный момент, чтобы уклониться от моего последнего вопроса. Самым наилучшим образом, конечно. Не хочу, чтобы ты хоть на секунду подумала, что я согласился бы на что-то другое. Но чертова проблема засела у меня в голове, и я не могу о ней забыть.
Рипли уставилась на него – в одной руке он изящно держал стакан.
– Ты портишь мне настроение.
– Это не входило в мои намерения. Но я все еще медицинский офицер и должен делать свою работу. Честно говоря, чем больше усилий ты прикладываешь, чтобы уклониться от ответа, тем мне любопытнее узнать – почему. Что ты искала в теле девочки? Почему так настаивала, чтобы тела кремировали?
– Я поняла. Раз я в твоей постели, ты считаешь, что я задолжала тебе ответ.
Клеменс сохранял спокойствие:
– Попытки вывести меня из себя тоже не сработают. Нет, ты задолжала мне ответ потому, что по своей должности я обязан его получить, и потому что ради тебя я подставил свою шею, чтобы ты получила желаемое. А моя постель к этому отношения не имеет, – он тонко улыбнулся. – Но твое нежелание отвечать, скорее всего, сильно осложнит наши отношения.
Рипли покорно вздохнула, повернулась на бок.
– Тут в самом деле не о чем говорить. Может, на этом и остановимся? Пока я была в криосне, мне снился действительно плохой сон, – она зажмурилась, отгоняя жуткие воспоминания. – Я не хочу об этом говорить. Но мне нужно было убедиться в том, что именно ее убило. – Она снова посмотрела на медика. – Ты не представляешь, какой моя жизнь была еще недавно и через что я прошла. Твои худшие ночные кошмары в сравнении покажутся невнятными размышлениями невинного пятилетки. Я знаю, что никогда не смогу ничего забыть. Никогда! Но я не перестану пытаться. Так что, если я кажусь слегка нерациональной, или неразумно настаиваю в отношении некоторых вещей, попробуй пойти мне навстречу. Поверь, мне это очень нужно. Что до Тритончика… что до девочки, я просто ошиблась.
Палец Клеменса прошелся по стенке стакана, и, сжав губы, медик медленно понимающе кивнул.