С жутким равнодушием горгулья бросила голову Боггса на пол и медленно повернулась к последнему представителю двуногой формы жизни. Зубы ее блестели, как платиновые слитки, выдранные из недр Фиорины. Взвыв, словно за ним гнались все легионы ада, Голик развернулся и помчался по тоннелю прочь. Он не смотрел, куда бежит, не думал о том, что видел, и, главное, не оглядывался. Не смел оглядываться.
Потому что в этом случае – он знал – можно было кое-что увидеть.
Останки Бишопа были аккуратно разложены на рабочем столе. Яркие лампы освещали каждую часть. Инструменты лежали в пазах, ожидая своей очереди. Количество порванных волоконно-оптических кабелей толщиной в волос ошеломляло.
Некоторые Рипли просто соединила, как могла. Ее навыки не включали в себя починку на микроуровне. Она потратила много времени, по мере сил соединяя части, запечатывая, изолируя, делая очевидные связки в надежде, что из-за своего ограниченного таланта к импровизации не допустит критической ошибки. Закончив, женщина провела рукой по глазам и изучила результат работы. Выглядело все многообещающе, но это ничего не значило. Теоретически был шанс на успех, но, с другой стороны, теоретически ей бы вообще не следовало заниматься ничем подобным.
Не попробуешь – не узнаешь. Рипли проверила жизненно важные соединения и коснулась переключателя. Раздалось короткое шипение, и она дернулась в кресле. Поправив контакты, Рипли снова попробовала переключатель. На этот раз заметного эффекта не последовало.
Рипли осторожно просунула пучок волоконно-оптических нитей в контактный разъем, который, как она надеялась, обладал функцией автоматической сортировки. Красный ноль на дисплее тестера тут же сменился значением между семью и восемью. Когда Рипли тронула еще один переключатель, числа дрогнули, но уровень держался.
Единственный уцелевший глаз андроида моргнул. Рипли наклонилась ближе.
– Устная команда. Запусти самодиагностику.
Уже договорив, она с удивлением обнаружила, что говорит шепотом.
Внутри черепа андроида что-то тонко взвыло.
Показания на тестовом приборе ободряюще перемигивались. Искусственная гортань Бишопа издала неразборчивое бульканье, и коллагеновые губы чуть раскрылись.
Рипли поспешно сунула пальцы в открытое горло и поправила контакты. Уцелевший глаз сфокусировался на ее лице, и бульканье сменилось членораздельной речью.
– Рипли.
Женщина глубоко вздохнула. Ей удалось спасти визуальное восприятие, системы распознавания, координацию и память. Уши андроида выглядели относительно целыми, но на это полагаться не стоило: все зависело от состояния внутренних схем.
– Здравствуй, Бишоп, – прозвучавшее в собственном голосе тепло удивило ее. В конце концов, она обращалась не к человеку. – Пожалуйста, составь предварительный отчет о своем состоянии.
Последовала пауза, после которой, к изумлению Рипли, глаз Бишопа очень красноречиво поднялся к потолку.
– Паршиво. Моторные функции исчезли, внечерепная периферия не отвечает, возможность исполнения запрограммированных функций отсутствует. Едва работают минимальные сенсорные системы. Боюсь, это не слишком оптимистичная самодиагностика.
– Мне жаль, – честно ответила Рипли. – Хотела бы я, чтобы вышло иначе.
– А уж я-то как хотел бы.
– Ты что-нибудь чувствуешь?
– Да. Ноги болят.
Рипли сжала губы.
– Мне жаль, что…
– Это ничего. Симуляция боли – просто данные, причем, вероятно, ошибочные, как я могу заключить по состоянию остальной системы. Подтверждаешь?
– Боюсь, что да, – Рипли выдавила слабую улыбку. – Боюсь, твои ноги, как и большая часть тела, последовали по пути любой органики.
– Ужасно. Больно осознавать, сколько квалифицированной работы пропало зря. Впрочем, это ни на что не влияет в глобальном плане. В конце концов, я – всего лишь продвинутый тостер. Как ты? Мне нравится твоя новая стрижка – напоминает мою до установки внешних аксессуаров. Хотя и блестит не так ярко.
– Я смотрю, твое чувство юмора никуда не делось.
Глаз моргнул.
– Как я говорил, базовые интеллектуальные функции работают. Юмор отнимает малую долю моей оперативной памяти.
– Я бы не согласилась, – Рипли посерьезнела. – Мне нужна твоя помощь.
С губ Бишопа сорвался булькающий звук.
– Не жди ничего выдающегося.
– Сложный анализ не потребуется. Скорее, прямолинейный подход. Насколько я успела узнать, здесь нет особенных возможностей для взлома. Мне нужно знать, есть ли у тебя доступ к базе данных бортового самописца на спасательной шлюпке?
– Никаких проблем. А что?
– Ты быстрее посмотришь прямо в записях, чем я буду объяснять. Просмотри – и ответь мне.
Глаз закрутился в глазнице.
– Понимаю. Тебе придется создать прямое соединение с черепом, поскольку вспомогательных систем больше нет.
– Знаю. Я все приготовила… надеюсь.
– Тогда подключай.
Рипли подхватила нить, свисавшую с черной коробки, и наклонилась к голове Бишопа.
– Я никогда такого не делала. Тебе не будет больно или неприятно?
– Наоборот. Я надеюсь, что почувствую себя лучше.
Рипли кивнула, мягко вставила нить в один из нескольких разъемов в задней части головы андроида и слегка покрутила, чтобы убедиться, что он вошел в паз.
– Щекотно.
Рипли отдернула пальцы.
– Просто шучу, – с ободряющей улыбкой добавил андроид. – Подожди.
Глаз закрылся, и Бишоп наморщил лоб, словно в раздумьях. Рипли знала, что это было лишь проявлением программы мимикрии, но ее все равно радовало, что работали не только базовые функции.
– Я снова с вами, – пробормотал Бишоп спустя несколько минут. – Заняло больше времени, чем я думал. Пришлось обходить поврежденные сектора.
– Я прогнала тестирование сразу, как только его нашла. Коробка была в порядке.
– Так и есть. Поврежденные сектора – во мне. Что ты хочешь знать?
– Все.
– Бортовой самописец Макнари, модель Оу-Ви-Сто двадцать два, серийный номер Эф-Ар-Тридцать шесть-сорок восемь-семьдесят четыре, установлен…
– У тебя отключились схемы, отвечающие за интуицию? Ты знаешь, что я хочу узнать, – из-за чего произошла экстренная активация? Что случилось на «Сулако»? Почему произошел сброс криокамер?
Из горла андроида раздался новый голос, женский и механический:
– В криогенном отсеке обнаружены взрывоопасные газы. В криогенном отсеке пожар. Всем членам экипажа: немедленная эвакуация.
Затем вернулся голос Бишопа:
– Дальше большое количество повторов без существенной разницы в содержании. Ты хочешь их прослушать?
Рипли потерла подбородок, погрузившись в размышления.
– Нет, этого пока что достаточно. Взрывоопасные газы? Откуда они взялись? И из-за чего возник пожар?
Ответа не последовало, и она встревожилась.
– Бишоп? Ты меня слышишь?
Раздалось бульканье, сменившееся мягким искусственным голосом андроида:
– Прости. Это сложнее, чем мне казалось. Увеличение мощности и активное функционирование увеличивают нагрузку на уже поврежденные сектора. Я постоянно теряю память, теряю возможность отвечать. Не знаю, сколько еще продержусь. Лучше бы тебе поспешить с вопросами.
– Не смей пока выключаться, Бишоп! – встревоженно ответила Рипли. – Я спрашивала про отчет о возгорании.
– Огонь… – треск, – да. Источник электрический, огонь возник под полом криогенного отсека. Наличие катализатора в сочетании с поврежденными поверхностями привело к появлению взрывчатого газа. Вентиляция совершенно не справлялась. В результате возникла угроза жизни. Следовательно, корабль принял решение об эвакуации. После эвакуации шлюпка засекла дополнительный взрыв на борту, что привело к неполадкам в ее управлении. Вот почему приземление вышло неидеальным. Текущее состояние «Сулако» неизвестно. Доступны данные полета от «Сулако» до текущей позиции.
– Пропусти их. Есть ли данные о любых движущихся жизненных формах на «Сулако» до аварийного отсоединения?
Молчание. Затем Бишоп заговорил:
– Рипли, здесь очень темно. Я не привык к слепоте. Пока мы говорим, частички моего процессора выгорают. Мыслить становится все труднее, и я вынужден откатываться к голой логике. Мне это не нравится. Она слишком примитивная. Это не то, для чего меня создавали. Я уже не то, чем был прежде.
– Бишоп, еще чуть-чуть, – умоляюще сказала Рипли. Она повысила мощность, но в результате глаз андроида только раскрылся чуть шире, и Рипли поспешно вернула настройки к прежним значениям. – Ты понимаешь, что я хочу узнать. Есть ли в самописце данные о присутствии на «Сулако» кого-то или чего-то кроме четверки спасшихся с Ахерона? Был ли на борту чужой? Бишоп!
Ответа не было. Рипли подстроила приборы, изменила настройки. Глаз закатился.
– Отстань. Я еще здесь. И ответы тоже. Просто на то, чтобы сложить два и два, уходит все больше и больше времени. Отвечаю на твой вопрос: да.
Рипли глубоко вздохнула. Казалось, мастерская вокруг начала сжиматься, а стены – подбираться все ближе, по сантиметру. Хотя она не чувствовала себя в безопасности и в лазарете – уже давно она не чувствовала себя в безопасности вообще нигде.
– Он все еще на «Сулако», или приземлился вместе с нами на шлюпке?
– Он проделал весь путь с нами.
Голос Рипли потяжелел.
– Компания знает?
– Допуская, что «Сулако» не развалился на части, я могу предположить: Компания знает все, что произошло на корабле, от вылета с Земли к Ахерону до текущего момента. Все данные уходят в центральный компьютер и остаются в Сети.
На Рипли нахлынуло ощущение кошмарного дежавю. Она уже боролась с Компанией на этом поле и видела, как та реагировала. Сколько бы ни было здравого смысла и человечности у отдельных людей, у безликой организации их затмевала всепоглощающая распухшая жадность. На Земле могли стареть и умирать люди, сменяться работники и директора, но Компания была бессмертна. Она продолжала существовать. Почему-то Рипли сомневалась, что прошедшее время принесло какие-то существенные изменения в политику, не говоря даже о корпоративной этике. В любом случае полагаться на такой вариант было нельзя.