ь ей провести оставшееся время на планете соответствующим образом. Нет? Тогда садитесь, черт вас побери!
Клеменз молча вернулся и снова сел на стул. Казалось, он вдруг постарел. Так на глазах стареет человек, только что понесший безвозвратную потерю. Эндрюз внимательно следил за гостем.
— С вами я всегда был предельно откровенен. Думаю, я поступал правильно, особенно если учесть специфику нашего положения. Поэтому мне кажется, что вы не будете особенно удивлены или огорчены, если я признаюсь, что не испытываю к вам ни малейшей симпатии.
— Да, — очень тихо и невыразительным тоном пробормотал Клеменз. — Это меня не удивляет.
— Я не испытываю к вам никакой симпатии, — повторил начальник колонии, — потому что вы непредсказуемы в своих поступках и суждениях, дерзки и, возможно, даже опасны. Вы получили известное образование и, без сомнения, от природы наделены немалым интеллектом, что делает вас намного опаснее обычного заключенного. Вы ставите под сомнение буквально все и слишком много времени проводите в одиночестве, а это плохой признак. Я много лет работаю с заключенными и накопил немалый опыт, так что знаю, о чем говорю и чего мне следует опасаться. Обычный заключенный способен взбунтоваться, иногда даже может убить товарища, но самые серьезные проблемы создают внешне тихие, но умные враги. — Эндрюз с минуту помолчал, размышляя. — Как бы то ни было, вас назначили на этот пост, и мне приходится с вами мириться. Я лишь хотел бы, чтобы вы знали: будь моя воля и не нуждайся я в медике, ни за что не допустил бы вас к колонии ближе, чем на несколько световых лет.
— Я вам очень признателен.
— Клеменз, вы не могли бы придумать что-нибудь более оригинальное? Что-нибудь совсем новенькое? Попробуйте, например, направить вашу язвительность против самого себя. — Эндрюз поудобней устроился в кресле. — А теперь я хотел бы еще раз задать вам все тот же вопрос. Как человек, равный вам по интеллекту. Как человек, который вам не нравится, но которого вы уважаете. Как официальное лицо, которое в конечном счете отвечает за безопасность и спокойствие каждого жителя планеты, в том числе и ваше. Известно ли вам что-либо, что не мешало бы знать и мне?
— О чем?
Эндрюз про себя досчитал до пяти, потом заставил себя улыбнуться.
— Об этой женщине. Перестаньте играть со мной в кошки-мышки. Кажется, я достаточно четко обрисовал свою позицию, как личную, так и официальную — как начальника колонии.
— Почему вы полагаете, что мне известно о Рипли больше, чем вам?
— Потому что вы проводите с ней все свободное время. Я подозреваю, что при этом вами руководит не только долг врача. Уж слишком много внимания вы ей уделяете, а это не очень-то вяжется с вашими личными качествами. Вы сами говорили, что она вполне здорова и не нуждается во врачебной помощи. Или вы считаете, что я слеп? Я бы давно лишился этого поста, если бы не умел замечать малейшие отклонения от нормы, не правда ли? — И Эндрюз пробормотал вполголоса: — Отклонения от нормы у ненормальных.
Клеменз тяжело вздохнул.
— Так что же вы хотите знать?
— Вот так-то лучше, — одобрительно кивнул Эндрюз. — Не рассказывала ли она вам что-либо любопытное? Не о себе, конечно. На нее лично мне наплевать. Предавайтесь вдвоем воспоминаниям, сколько вам будет угодно, меня это совершенно не интересует. Я имею в виду, не рассказывала ли она что-либо о своих странствиях? Например, откуда она прилетела? Какое задание выполнила или выполняет? А больше всего меня интересует, какие черти занесли на спасательный корабль ее, истерзанного андроида, утонувшую шестилетнюю девочку и мертвого капрала и в какую преисподнюю провалился весь экипаж их космического лайнера? Если уж на то пошло, то куда подевался сам корабль?
— Она говорила, что входила в состав подразделения космических десантников. Их операция закончилась трагически. Последнее, что она помнит, как все они перешли в гиперсон. В тот момент капрал был жив, а капсула девочки функционировала нормально. Я с самого начала был уверен, что девочка захлебнулась, а капрал был убит во время крушения корабля.
Кроме того, я полагал, что операция была секретной, и поэтому не расспрашивал Рипли слишком настойчиво. Сами знаете, она носит звание лейтенанта космических десантных войск.
— И это все? — не успокаивался Эндрюз.
— Все, — коротко ответил Клеменз, внимательно изучая пустую чашку.
— И больше ничего?
— Ничего.
— Вы уверены?
Клеменз поднял голову и без тени замешательства встретил взгляд начальника колонии.
— Совершенно уверен.
Эндрюз перевел взгляд на свои руки. Он ни секунды не сомневался, что Клеменз сказал ему далеко не все, что ему известно гораздо больше, и подумал, что неплохо было бы применить к фельдшеру меры физического воздействия. С другой стороны, от таких людей, как Клеменз, и физическим воздействием ничего не добьешься. Упрямство не позволяет ему признать, что у него давно не осталось человеческого достоинства, которое стоило бы защищать.
— Убирайтесь вон, — сквозь зубы проговорил Эндрюз.
Клеменз молча поднялся и второй раз направился к двери.
— Да, еще кое-что, — остановил его Эндрюз.
Клеменз оглянулся. Начальник колонии не сводил с него взгляда.
— Меня устраивает заведенный у нас порядок. Вас тоже. Однообразие вселяет в человека спокойствие и уверенность. Ежедневное выполнение одних и тех же обязанностей является самым мощным и самым безопасным наркотиком. Я не могу допустить, чтобы вверенное мне стадо взбесилось из-за женщины или каких-то происшествий. Или из-за вас.
— Как скажете, — не стал возражать Клеменз.
— Не забивайте себе голову фантастическими идеями. На Фиорине любая самодеятельность бесполезна и даже вредна. Не размышляйте слишком много. Это может повредить вашему положению в нашем крохотном обществе, особенно отношениям со мной, и ничего не принесет, кроме неприятностей. Ваши далекоидущие планы лучше держите при себе. Вы должны доказывать преданность нашей колонии и руководству Компании, а не постороннему человеку. И не впадайте в заблуждения, которые могут появиться у вас от скуки. Женщина скоро покинет Фиорину, а мы останемся. И вы, и я, и Диллон, и Эрон, и все остальные. Скоро снова все будет так же, как было до крушения спасательного корабля. Не рискуйте своим завидным положением ради преходящего увлечения. Вы меня поняли?
— Да. Ваша позиция ясна. Даже такому тупице, как я.
— Я не хочу, чтобы у нас возникли недоразумения с руководством Компании или с правительством, — продолжал озабоченно рассуждать Эндрюз. — Я не хочу никаких недоразумений. В конце концов, мне платят именно за то, чтобы здесь не было никаких чрезвычайных происшествий. Некоторые социальные группы на Земле… неодобрительно смотрят на наше пребывание на Фиорине. С того самого момента, как мы взяли на себя функции смотрителей имущества Компании, у нас не было ни одного случая насильственной или преждевременной смерти. Понимаю, мы никак не могли предотвратить несчастный случай, но он испортит показатели в наших отчетах. А мне, мистер Клеменз, не нравится, когда что-то портит мои показатели. — По-прежнему не сводя взгляда с фельдшера, Эндрюз прищурился. — Вы поняли, что я хочу сказать?
— Очень хорошо понял, сэр.
— Скоро сюда прибудет бригада спасателей; они же будут заниматься расследованием обстоятельств крушения. Тот же корабль пополнит наши запасы. До прибытия корабля не сводите с лейтенанта глаз. Если заметите что-либо э-э-э… подозрительное, немедленно сообщите мне. Я ведь могу положиться на вас, не так ли?
— Так точно, — коротко ответил Клеменз.
На самом деле Эндрюз был далеко не уверен, что может положиться на Клеменза, просто ему нечего было больше сказать.
— Тогда хорошо. Мы поняли друг друга. Спокойной ночи, мистер Клеменз.
— Спокойной ночи, сэр.
Клеменз осторожно закрыл за собой дверь.
Ветры на Фиорине дули когда сильней, когда слабей, иногда усиливаясь до урагана, изредка превращаясь в ласковое дуновение, но никогда не стихали совсем. Ветры с залива доносили до ближайших секторов горнообогатительного комплекса резкий запах морской воды. Иногда штормы и морские течения вырывали из океанских глубин иные, чуждые человеку запахи. Минуя все системы воздухоочистки, эти запахи настигали человека в любом убежище, напоминая ему, что эта планета предназначена не для посланцев далекой Земли, и она охотно уничтожила бы их, если бы смогла.
Люди редко выходили на поверхность Фиорины, предпочитая знакомые сооружения гигантского горнообогатительного комплекса мрачному однообразному ландшафту, подавляющему своей бескрайностью. Смотреть здесь было не на что, кроме накатывавшихся на черный песок темных волн. К счастью, даже эти волны не напоминали о том мире, в котором когда-то жили сегодняшние обитатели Фиорины. Такие воспоминания были бы тяжелей самых непосильных каторжных работ.
Ледяная вода кишела крохотными, мерзкими жалящими созданиями. Изредка люди отправлялись на рыбную ловлю, вернее, на промысел; это занятие помогало разнообразить их рацион, но не приносило никакого удовлетворения. В помещениях комплекса было тепло и сухо, а завывания ветра казались далекими звуками несыгранного оркестра, на которые не стоило обращать внимания. Иногда людям все же приходилось выходить наружу. Такие экскурсии были всегда непродолжительны: перебегая из одного убежища в другое, заключенные старались вернуться в комплекс как можно быстрей.
Напротив, Рипли, шагая по куче мусора, сваленного в гигантскую яму, нарочно замедляла шаг, внимательно рассматривая все, что попадалось ей под ноги. В яму годами выбрасывали все, что оказывалось ненужным человеку. Рипли с трудом пробиралась между остовами машин, продырявленными цистернами, изношенными деталями буровых установок размером с небольшой грузовик, паутиной старых проводов в яркой изоляции, ржавыми трубами.
Порывы ветра усилились, и Рипли схватилась за воротник комбинезона, который подыскал для нее Клеменз. Свалке, казалось, не было ни конца, ни края, а пронизывающий холодный ветер мешал сосредоточиться и замедлял поиски.