Я попыталась больше не думать о нем. Меня злило, что я так быстро отказалась от своих принципов. Действительно, зачем ему докладывать о своих отлучках? Неужели меня затягивает самая банальная связь? Ведь это та же семейная жизнь с тысячью обязанностей и мелких несвобод. Одной попытки вполне достаточно!
В четверг после работы я отнесла шубу в химчистку. Приемщица предложила оставить после чистки шубу у них на хранение, потому что мало кто умеет правильно хранить мех. Я полюбопытствовала, как же его хранят, но приемщица не смогла толком объяснить. Она лишь сказала, что многие клиенты отдают им шубы на лето. Я спросила, делают ли тут мелкий ремонт — у шубы отлетела застежка. Приемщица не знала и этого. Она рассказала, что год назад развелась, а теперь ищет подходящую работу. После двух лет учебы она из-за мужа и ребенка бросила институт, а теперь ей трудно найти интересную работу.
— Вот чем расплачиваешься за любовь, — сказала она.
Ей хотелось бы заняться керамикой, у нее есть тяга к прикладному искусству, она уже и ткать пробовала. Если бы были деньги, она открыла бы магазинчик модных мелочей.
Приемщица говорила со мной очень доверительно. Ей хотелось с кем-то пооткровенничать. У ее бывшего мужа теперь новая семья. Она жила с сыном и двумя дочерьми. Сыну уже пятнадцать. Он крал у нее деньги, не ночевал дома, пил, прогуливал школу. Она спросила, кем я работаю, я ответила: врачом.
Приемщица смутилась, почти испугалась.
— Ах, простите, фрау доктор. Я тут разболталась.
Доверительности как не бывало. Речь шла теперь только о моей шубе. Приемщице было неприятно, что она разговорилась с «дамой» о своих личных проблемах. Что ж, мне все равно нечем ей помочь. Я вежливо попрощалась и оставила шубу.
Купив кое-что из продуктов, я зашла в маленький частный магазин, где приглядела белую блузку без воротника. В магазинчике не было примерочной, и я колебалась. Продавщица начала меня уговаривать. Она уверяла, что блузка мне идет, и делала комплименты: мол, такая блузка хороша для женщин со спортивной фигурой. Я заплатила ей столько, сколько она попросила, хотя цена показалась мне завышенной. Хотелось поскорее уйти из магазина, а разговоры о моей фигуре были просто неприятны. Слишком уж навязчиво продавщица восторгалась мной и моим бюстом.
Она продолжала говорить даже после того, как получила деньги. Она была выше меня, поэтому ее старушечий рот шевелился прямо перед моими глазами. Руками она то и дело суетливо трогала худую шею с бусами в несколько рядов. Пока продавщица отсчитывала сдачу, я оглядела маленькое помещение и спросила, где у нее туалет. Она недоуменно покачала головой, а на вопрос, как же она целый день обходится без туалета, нервно рассмеялась. Смех показался мне наигранным, но раз уж ей не хотелось отвечать, то я пробормотала: «Ясно». Продавщица покраснела. Она молча подала мне пакет с блузкой и сдержанно поблагодарила за покупку. Я пожалела, что смутила ее своим вопросом. Меня поразила теснота, и я поинтересовалась без всякой задней мысли. Мне думалось: это техническая проблема. Оказалось — человеческая. Но объясняться было бессмысленно. Неловкость только усугубилась бы.
Закрыв за собой дверь, я сошла по ступенькам на тротуар, где обернулась и заглянула сквозь витрину в магазин. Мы встретились взглядом с продавщицей. Она стояла, прижав руки к груди. Но это продолжалось лишь одно мгновение, потом руки вновь суетливо задвигались.
Воздух дрожал от шума машин и трамвайного звона. На минуту шум стих, потом нахлынула новая волна машин. У некоторых уже были включены фары. Мглистое, непроницаемое небо стало совершенно серым.
Вечером я пошла в гости к Крамерам. С Шарлоттой Крамер мы дружили еще с институтской поры. Сейчас она работает в университете. Ее муж Михаэль руководит лабораторией фармацевтического предприятия, контролирует качество медикаментов. Он на десять лет старше Шарлотты и уже облысел. Уравновешенные, всегда приветливые, они целиком посвятили себя детям. Мне они нравятся. С ними просто. Просидеть у них целый вечер немного утомительно, зато покойно.
В их подъезде всегда стоит кисловатый запах старого дома. Я дышала через носовой платок, пока шла по лестнице. На мой звонок дверь резко распахнулась. Вся семья — у Крамеров трое сыновей — бросилась ко мне с объятиями. Я раздала шоколад. Потом меня отвели в детскую, чтобы показать электрический автомобиль. Мальчики начали ссориться, и я облегченно вздохнула, когда Шарлотта послала их мыться. Она провела меня по квартире. Шарлотта всегда хвалится какими-нибудь новинками. Муж у нее мастер на все руки: то сколотит полки, то обошьет деревом стены. На этот раз Михаэль смастерил в коридоре антресоли, которые выглядели довольно устрашающе. Я похвалила его, и он засиял от удовольствия. Михаэль похож на папашу из французской комедии, которую я недавно видела.
Потом мы ели сыр из фритюрницы, и Шарлотта с Михаэлем рассказывали о детях: что те натворили и что сказали. Они перебивали друг друга, и им было очень весело. Потом Михаэль показал несколько слайдов, снятых во время командировки в Люксембург. Я скучала и поэтому довольно много пила. Слегка опьянев, Шарлотта начала подшучивать над лысиной Михаэля, называя его стариком. Михаэль улыбался. Он привык к ее шуткам.
На кухне Шарлотта рассказала мне про студента-заочника, с которым она встречается на чужой квартире раз в месяц, когда тот приезжает в Берлин. У него тоже семья. Стоит ли ей признаться мужу, спросила Шарлотта. Я поинтересовалась, хочет ли она развода. Шарлотта ответила, что разводиться не собирается и даже вряд ли влюблена в своего студента. Это только постель. Могу ли я ее понять? Я ответила: могу. Шарлотта призналась, что она сама ничего не понимает, ведь Михаэль так добр к ней. На душе у нее скверно, она презирает себя, но продолжает встречаться со студентом. Тут Шарлотта ошпарила руку кипятком, в кухню прибежал Михаэль и побрызгал на покрасневшую кожу пафенолем.
После кофе я попрощалась. Михаэль проводил меня до стоянки такси. На прощанье он обнял меня и попытался поцеловать. Не стоит, мягко сказала я. Михаэль смутился и начал протирать очки. Я попросила его вернуться домой. Мне хотелось подождать такси одной. Но Михаэль остался. Он рассказал о конгрессе в Базеле и о вещах, которые купил там для детей и для Шарлотты.
Когда наконец такси подъехало, Михаэль опять попытался меня поцеловать. При этом очки у него упали, и мне пришлось их поднять: сам он ничего не видел. Стоя на самом краю тротуара, Михаэль смотрел мне вслед по-собачьи грустным взглядом и махал рукой.
5
В субботу утром ко мне в дверь позвонил Генри. Он стоял на пороге со сдвинутой на затылок шляпой, улыбаясь глядел на меня и молчал. Я спросила, где он был, а он ответил, что сейчас не это важно. Он раздел меня, и мы пролежали с ним в постели до полудня. Я встала только приготовить завтрак, а он рассказал, что всю неделю провел в Венгрии. С товарищами по работе он объехал несколько крупных городов, знакомился с реконструкцией технических сооружений. Поездка ему понравилась, хотя и оказалась довольно утомительной. Товарищи много пили. С утра они шли прямо в кафе, а так как сам он пьет мало, то лишь смущал их. Генри рассказал о крестьянских базарах и горячих источниках. На мой вопрос, почему он не предупредил о командировке, Генри промолчал. Я лежала рядом и ждала. Я чувствовала, что мой вопрос рассердил его, но мне это было безразлично.
— У нас ведь был уговор, — произнес он наконец. — Не так ли?
Закурив, он взглянул на меня. Я сказала, что беспокоилась. Генри отвернулся и грубо бросил, чтобы впредь я этого не делала, мы не муж и жена.
Накинув халат, я пошла на кухню мыть посуду. Когда я вернулась в комнату, Генри все еще лежал и листал журнал. Он спросил, не лучше ли ему уйти. Я покачала головой, села на краешек кровати и сказала, что он мне нравится. Смотри не влюбись, улыбнулся Генри, я тебе не подхожу. Мы опять начали целоваться.
Часа в два мы поехали за город. Я захватила сумку с фотоаппаратами и объективами.
В загородном ресторанчике мы заказали яичницу и сыр. Обеденное время уже прошло, и хозяин принял заказ нехотя.
Кроме нас, в зале сидели еще трое мужчин. Они курили, молча разглядывая нас. За все время, пока мы там пробыли, они так и не произнесли ни слова. Обслужив нас, хозяин принес им пива и сам подсел к их столу.
Я сказала Генри, что эти люди следят за каждым нашим движением.
— Наверняка опознали нас, — пошутила я.
Генри тут же подхватил игру.
— Еще бы, — дурашливо прохрипел он, — о розыске уже объявлено, и повсюду висят эти чертовы фотографии.
Он велел мне не спускать глаз с мужчин, сам он берет на себя хозяина и пристрелит его на месте, если тот решит звонить в полицию. Мне придется взять их на мушку, пока он добежит до машины и включит зажигание.
Генри надвинул шляпу на лоб, глаза его весело блеснули. Я предположила, что хозяин успел незаметно позвонить по телефону и сюда уже несется полиция.
— Возможно, — заговорщицки прошептал Генри. — Тогда они дорого за это заплатят.
Переглянувшись, мы кивнули друг другу. Из кухни появилась хозяйка. Она подошла к нашему столику и поинтересовалась, нравится ли нам у них. Хозяйка посетовала, что мы приехали слишком поздно. Обычно тут бывает хороший выбор. Узнав, что мы берлинцы, хозяйка спросила, не знаем ли мы Хоринерштрассе. Там теперь живет ее дочь. Она вышла замуж за пекаря и совсем забыла родителей.
Мы хотели расплатиться, но она сказала, что кассой ведает хозяин, и позвала его. Он подошел, хмуро пересчитал деньги, а она на прощание пожелала нам счастливого пути.
Уже в дверях я обернулась к трем пожилым мужчинам, которые провожали нас взглядами. Я кивнула им, и они благодарно улыбнулись в ответ.
Рядом с ресторанчиком продавалось мороженое. Неподалеку расположилась компания подростков с мотоциклами. Одни стояли, другие медленно ездили по кругу и посматривали в нашу сторону.